Последний поцелуй (ЛП) - Клэр Джессика

Василий смотрит на меня так, будто я должна что-то понять.

– Нет.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что Голубевская Братва состоит из дураков, которые врываются и захватывают дома. А эти люди были разумными убийцами. Они были профессионалами.

Полагаю, что Голубевы не такие.

– Значит, люди Эмиля?

– Эмиль не мог послать за нами убийц. Никто, кроме той девушки, не мог сдать нас. А я сомневаюсь, что она будет говорить.

Я хмурю брови.

– Так, кто же ещё пытается нас убить?

– Интересный вопрос, да?

– Как много у тебя врагов?

У него сужаются глаза.

– Всё, кто мне не друзья – мои враги.

– Хорошо, сколько у тебя друзей?

Он молчит. Либо он углубляется в свою память, либо действительно никого не считает другом. Чувствую в нём признаки несчастья, которые меня удивляют. Я несочувствующий человек, но ощущаю, что Василий принадлежит мне. Его микробы, улыбка, кожа, запах – всё моё. Недовольна тем, что он кажется одиноким. Знаю, какого это.

Погладив его руку, игнорирую, когда он отталкивает рукой мои пальцы.

– Я буду твоим другом, Василий. Пока.

Пока он не угрожает тому, кого я люблю. Я вспоминаю его слова прошлой ночью. Он убьёт Дениэла или моих родителей, если они окажутся у него на пути. Эту мысль я не могу сейчас обработать. Если начну задумываться об этом, то мой ум побежит по бесконечным несчастливым кругам. Так что я откидываю эту мысль и обдумаю её позже, когда мы не будем сидеть на корточках в кустах у дороги.

– Мне не нужны друзья. Я волк.

– Это грустно, – говорю я ему.

Василий ведь неоптимизированный компьютер, как я, поэтому у него должно быть много друзей. Разве не так? У Дениэла много. Я испытываю сочувствие к моему, не имеющему друзей, волку.

– А разве мы не друзья?

– Ты всё ещё считаешь меня другом после всего, что я тебе сказал? – спрашивает он своим низким сильным голосом.

Я вспоминаю наш разговор. Когда он заявил, что убьёт людей, если это потребуется. Людей, которых я люблю. Но... он никогда не говорил, что причинит боль мне. Думаю, как аккуратно он расчёсывал мои волосы и говорил со мной в поезде, чтобы успокоить мой нестабильный ум. Это не похоже на действия человека, которому на всех наплевать.

Я разрываюсь.

– Считая меня, у тебя на одного врага меньше, – говорю я, не желая полностью сдаваться.

У него по лицу пробегает слабая улыбка, и мне кажется, я выиграла какой-то приз.

Он смотрит на дорогу и на здания вдалеке, куда угодно, только не на меня. Вдали слышится рычание мотора автомобиля, и Василий подталкивает меня.

– Пойди к машине и попроси о помощи. Одинокая женщина менее опасна, чем мужчина. Если надо прикинься, что у тебя приступ. Когда они остановятся и откроют дверь, я нападу.

О, нет. Угон машины? Мне не нравится этот план. Одно дело угнать машину, оставленную на дороге. И другое, напасть на водителя. Мой глупый отвратительный ум представляет за рулём «Вольво» Дениэла, и я паникую.

– Мы не можем оставлять за собой полосу преступлений по всей Италии, – возражаю я.

Я в нескольких дюймах от нового уродства.

– Давай, Наоми, – рычит он. – Быстрее.

– Нет, – говорю я, обнимая его за талию, прислонив голову к его груди.

Я залезаю на него всем своим весом на случай, если он проигнорирует меня и попытается угнать машину сам.

Ожидаю, что он отбросит меня в сторону, и сцепив руки, висну на нём, словно мешок с песком. Чувствую, как он напрягается, но не двигается, пока машина проезжает мимо. Секунды проходят. Звук мотора исчезает вдалеке, а Василий кладёт руку мне на плечо. Он гладит меня по волосам.

– Наоми?

– Не надо больше, хорошо? – говорю я, понимая, что снова близка к тому, чтобы расплакаться. – Разве мы не можем просто купить велосипеды у одного из местных жителей и поехать в ближайший город?

У него мягкий голос. Такой мягкий, что мне приходится напрягаться, чтобы расслышать.

– Да. Мы можем.

Спустя несколько часов, мы бросаем велосипеды, и прихрамывая, идём в место, которое, по словам Василия, называется Феррара17. Неторопливо мы покупали велосипеды, одежду и шляпы в туристических магазинах, а затем покружили по городу, будто осматривали достопримечательности, прежде чем вернутся в отель. Мне пришлось обмотать ноги своими юбками, чтобы не стереть их ездой на велосипеде.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

К тому времени, как мы прибываем в наш номер, я измучена мысленно и физически. Это небольшая комната с одной крошечной кроватью. Она совсем не похожа на гранд-люкс с видом на город, который был у нас в Риме. Обстановка простая, а на кровати уродливое одеяло, которое выглядит так, будто кишит микробами. Подолом своего платья я пытаюсь отчистить матрас и беру из ванной полотенца, чтобы застелить.

– Нет, не надо, – говорит мне Василий. – Они нам понадобятся.

Я останавливаюсь.

– Все они?

– Сегодня вечером мы снова красим волосы, – говорит мне Василий. – В этот раз ты будешь рыжей.

– Как кровь, – хнычу я. – Я ненавижу красить волосы, Василий. Запах и грязь настолько ужасны.

– Это необходимо, – говорит он. – Я буду с тобой. Всё будет хорошо, – он кивает в мою сторону. – Иди. Снимай одежду, – говорит он, снимая свою. – Ты не хочешь, чтобы на твою кожу попала краска. Я буду всё контролировать и не оставлю следов.

Я снимаю платье, всё ещё недовольная тем, как обернулся этот день.

– Я устала от Италии. Мы можем сейчас поехать в Россию? Я хочу снег и дачу.

– Пока нет, – говорит он. – Надо немного подождать, Наоми.

Он тянет руки к моему телу, пробегая по тёмным синякам на моих плечах.

– Тебе больно?

– Я выпрыгнула из поезда, – говорю я ему, – и неудачно приземлилась.

Он хихикает, гладя мою кожу большими пальцами, отчего мои соски напрягаются и болят.

– Ты была права насчёт костей. Поезд останавливался, иначе бы мы погибли.

Он доходит пальцами до самого яркого синяка, а затем продвигается по всему моему телу. На мне только бюстгальтер и трусики, но он всё ещё проверяет, цела ли я.

– У тебя ничего не болит, кроме синяков?

– Кажется, нет, – говорю я ему. – Хотя, возможно, тебе стоит посмотреть на мои зрачки, чтобы увидеть, есть ли у меня сотрясение мозга. Чтобы его получить, вовсе не обязательно ударяться головой. Нужен только быстрый удар назад и вперёд. А травма головного мозга является причиной смерти номер один среди людей в возрасте до сорока лет...

Он накрывает моё лицо руками и смотрит мне в глаза. Я отвожу взгляд, но он сжимает руки на моих щеках.

– Посмотри на меня.

Его голос настолько твёрд, что немного пугает меня. Я смотрю на него, хотя чувствую себя немного странно. Он слегка трясёт меня.

– Ты не умрёшь, Наоми.

– Сотрясение мозга, скорее всего, нанесёт вред здоровью моего мозга. И если у меня травма головы...

– Ты в порядке, – говорит он, задумчиво глядя на меня, и скользит пальцем по моей нижней губе, а затем отпускает меня. – Идём, нужно перекрасить волосы, прежде чем кто-то найдёт нас.

Кажется, он торопит меня, и это не похоже на него.

– У тебя стресс? Возможно, у тебя сотрясение мозга. Оно чаще встречается у мужчин, чем у женщин. Одним из признаков сотрясения является раздражительность...

– Наоми, если я и раздражителен, то это потому, что не доволен появлением новых загадочных убийц. Они должны были появиться после «Мадонны». И это меня злит по целому ряду причин, одна из которых в том, что они нацелились на тебя.

Он поднимает кулак, и на мгновение мне кажется, что он ударит в стену, но он этого не делает. Опустив руку, возвращается к раздеванию. Я иду к сумкам и достаю маленькие бутылочки с краской, которые он упаковал на экстренный случай. Василий сказал, что тоже покрасит волосы. Думаю, он станет шатеном. Было бы странным, если мы оба стали бы рыжими. Хотя мысль об этом образе заставляет меня улыбаться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как Василий снимает липкую тёмную от крови рубашку и оголяет рану. Он и его одежда в крови, а теперь кровь течёт на полотенце, которое он прижимает к ране.