Последний поцелуй (ЛП) - Клэр Джессика

Изучаю его лицо и разглядываю все черты: большой сильный нос, квадратная челюсть, твёрдый рот, вытянутый в жёсткую линию. Не вижу выражения лица, но отчаянно хотела бы увидеть, чтобы понять, о чём он сейчас думает.

– Я волк Братвы. И ничто не встанет на моём пути. Ты это понимаешь?

– Скажи прямо, Василий, – немного сердито говорю я, и мне хочется, чтобы он глубже проник в мой лиф, а не тестировал меня. – Ты же знаешь, я не умею считывать эмоции, а теперь просто раздражаешь меня.

– Имею в виду, независимо от того, что от меня потребуется, Братва всегда будет на первом месте. Всегда первая. Вот, что значит быть волком.

Он продвигает руку не в мой лиф, а вверх, и ласкает моё горло, а я задыхаюсь от протеста.

– Если они попросят меня убить, я сделаю это. Неважно, что или кто это будет. Братва на первом месте. Ты понимаешь это?

Он продолжает ласкать рукой мою шею, но шестерёнки в моём мозгу вращаются, и эта ласка приобретает зловещий оборот. Он хочет, чтобы я подумала над тем, что он имеет в виду. Не важно, что или кто. В этом мире я мало о ком забочусь. Синдром Аспергера отключает эту функцию моего мозга. Но есть немногие, которых я люблю и умру за них.

Например, мой брат Дениэл. И мои родители.

У меня в сердце вскипает яростная боль, и я выворачиваюсь из рук Василия.

– Ты убил бы Дениэла?

– Если он встанет на моём пути.

Я подпрыгиваю с его колен, будто они обжигают.

– Что?

Он склоняет голову, будто кивает сам себе.

– Итак, теперь ты понимаешь. Я волк, и это не всегда удобно. Тебе всё равно, если я убью чужих людей. Ты будешь обнимать и целовать меня, пока волк на цепи. Но если я буду вынужден убить других людей? Если они встанут на моём пути?

Я смотрю на него, будто вижу незнакомца. Оглянувшись, я нахожу пистолет на столе, а стакан водки в руке. У него смята рубашка, но я не двигаюсь, чтобы поправить воротник. Впервые он выглядит... угрожающим.

Не знаю, что делать. Что думать. Этот человек требует, чтобы для меня стирали покупки и упаковывали в плёнку, ведь я не люблю микробов. Этот человек так нежно держал меня и красил мне волосы, чтобы мне не пришлось прикасаться к химикатам. Этот человек запомнил вещи, которые вызывают у меня приступы, и оберегает меня от них.

Я думала, мы команда. Думала, что нравлюсь ему. Не просто, как Наоми, а как женщина нравится мужчине. Мне нравилось сосать у него в клубе. Я даже хотела сделать больше для него.

А он всё это время собирался убить моего брата? А мои родители? Мне больно думать об этом.

– А что, если я? Если я встану на твоём пути?

– Это очень интересный вопрос.

– Это не ответ, – он раздражает меня. – Ты беспокоишь меня.

– Ты должна беспокоиться, Наоми, – говорит он, прокручивая лёд в стакане, прежде чем снова отпить с того же места, откуда мы оба пили. – Произошедшее сегодня в клубе заставило меня понять, что ты меня не боишься. А тебе, возможно, стоило бы.

Может быть, мне и стоило бы. Я смотрю на него и ухожу в свою комнату, закрыв за собой дверь. Снимаю одежду и залезаю в постель, чтобы уснуть, но я не устала. У меня в голове крутятся мысленные образы Василия с пистолем. Выстрел в маму. Выстрел в папу. Выстрел в Дениэла.

Чувствую боль в животе. Как я могу так сильно хотеть кого-то, зная, что он может причинить боль тем, кого я люблю? Как он может быть в один миг таким нежным и жестоким в другой?

Глава 21

Василий

Я должен успокоить её, положить руку на плечо и смахнуть слёзы. Но будет лучше, чтобы она боялась. Игнорируя напряжение в груди, я распаковываю вещи. Мне всё равно, что она боится меня. Всё равно, что я ещё чувствую, как её мокрый рот накрывает мой жёсткий член.

Я Василий Петрович. У меня нет чувств.

И Наоми не может служить оправданием. У меня нет чувств, потому что чувства препятствуют успеху. Если бы я начал чувствовать, то утонул бы в отвращении к себе и ненависти. Я всё ещё был бы тем маленьким мальчиком, который пытался защитить свою сестру с вилкой в руках против зверя, который нас родил. И подростком, который позволил использовать своё тело, чтобы его сестра оставалась невинной. И парень, который убивал и уничтожал, чтобы его сестра оставалась невредимой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Если бы у меня были чувства, то я бы немедленно полетел в Москву, приехал бы на квартиру к Елене Петрович и проделал дыру в её прекрасном сделанном лице. Но чувства не могут изменить ни прошлого, ни будущего.

Мне всё равно.

Совсем.

Слёзы.

Страх.

Ненависть, которая сейчас расползается по её животу.

Ничего не имеет значения.

Только одну вещь я ищу, и это сила. Силой я раздавлю всех врагов, встану каблуком на горло всем, кто будет противостоять мне. Я могу предложить Наоми физическое удовлетворение, защиту и, возможно, даже мир.

Но не смогу дать ей успокоения, ласки или любви. Они для слабаков. И даже если бы я захотел, я не знаю, как это сделать.

У меня горит тело таким же сильным желанием к ней, как и моё желание убить Елену. Но жизнь воина – это воздержание и отложенное удовлетворение.

Не имеет значения, что мне хочется трахнуть Наоми, вонзив свои изнемогающие чресла в её щедрый фонтан страсти. Но как бы я не пытался выкинуть Наоми из головы, каждый раз, когда закрываю глаза, передо мной встаёт её обнажённый образ перед экраном компьютера. Мой член всё ещё чувствует, как по всей его длине двигается её влажный рот. Она щедрая и смелая, а я совсем не такой. Даже если бы я смог коснуться её света, я не заслуживаю.

Я беспокойно смотрю на Испанскую Лестницу в ночном великолепии. С моего балкона на седьмом этаже с лёгкостью могу разглядеть туповатых туристов. Несмотря на время, уличные торговцы розами и дешёвыми игрушками по-прежнему охотятся за своими пятью евро. На одной из верхних ступенек в нескольких шагах от отеля продавец несколько раз подбрасывает вверх светящийся гелиевый шарик. Вытащив винтовку, я прицеливаюсь.

Продавец снова бросает шарик, который через пять секунд по спирали падает обратно. Он подбрасывает снова. Отсчитав, выдыхаю и нажимаю на курок. В момент попадания пули в шарик время замедляется. Неоновая жидкость внутри шарика вырывается, и краска разбрызгивается в темноту у основания фонарного столба. Продавец откидывает голову, и у него челюсть падает вниз.

И тогда время возобновляет ход. Шарик падает. Пьяные гуляки в страхе кричат и спотыкаются о ступеньки. Другие продавцы начинают упаковывать товар, но продавец гелиевого шарика просто смотрит в небо, задаваясь вопросом, куда делась его игрушка. Небеса забрали её.

Положение луны в небе напоминает о времени. Офис по изготовлению поддельных документов скоро откроется. Наоми в спальне всё ещё дремлет. Красота её тела очевидна и не утешительна даже под льняными простынями и пышным хлопковым одеялом.

Смотреть и не трогать – мучительно. У меня стягивается тело, когда я представляю, как скидываю с неё одеяло и ныряю к ней между ног. Наши рты яростно сливаются, когда я вхожу в её гладкую промежность, пытаясь снять напряжение между нами.

Я не был бы нежным, не в первый раз, но увидел бы, как она кончает. Знаю много трюков. Как, например, скрутить бёдра, чтобы попасть точно в экстрачувствительную часть её плоти. И правильное положение бёдер, чтобы своей тазовой костью тереться о её клитор. А ещё точное усилие зубов на сосках, не слишком мягкое, но и не слишком сильное. Мне приходилось использовать эти уловки в течение долгого времени, но никогда ради своего удовольствия.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Но я хотел бы увидеть реакцию Наоми на мои приёмы, как она будет запоминать каждое усилие и измерять каждый шаг.

Мне нужно больше сил, чтобы абстрагироваться от неё, чем я хотел бы признать.

На улице появляется такси.

– Пора идти, Наоми, – зову я.

Спотыкаясь, она выходит из спальни, одетая в свободное платье цвета бледного персика. Шелковистый материал прилипает к её округлостям, создавая соблазнительные тени. У неё взъерошены волосы, а красная помада, которую она наносила в клубе, размазана. Она выглядит так, будто хорошо потрахалась и наслаждалась этим. У меня член становится толще в ответ на это зрелище. Возможно, следовало застрелить и себя, после того как я покончил с Эмилем.