Иероним Эгинский - Петр Боцис

К трем часам дня мы закончили сборы, посадили старца в такси и отправились к нам. Старец был очень слаб, он уже даже не мог ходить. Когда мы доехали до дома, то возникла проблема, как вынести его из машины. Мы принесли кресло и посадили в него старца, но как нести его? Кроме меня не было мужчины, чтобы помочь. Я был вынужден остановить прохожего и попросил помочь нам.

Человек с готовностью согласился и неожиданно спросил:

– Кто, этот старец, уж не отец ли Иероним?

– Да,– ответил я с удивлением,– а вы его знаете?

– Вот так дела! Я уже и не чаял его увидеть. Я уже давно хотел приехать, чтобы с вами познакомиться, но все не сподоблял Бог.

– Сейчас тебе понадобилось, вот ты и пришел,– ответил старец.

С его помощью мы перенесли старца в дом.

Не прошло и получаса, как позвонил с Эгины один из духовных чад старца, чтобы узнать, как он себя чувствует. Мы рассказали ему, что старец решил ехать к нам домой, и звонящий воскликнул:

– Как хорошо, что вы не поехали на Эгину, погода изменилась, ожидается шторм.

Мы еще раз подивились прозорливости старца. Не было события в его жизни и в жизни других, которого бы он не предвидел. В каждом его слове и поступке проглядывала благодать Божия. И в больничных стенах он ведал все происходящее, вплоть до изменения погоды.

Последние подвиги

Здоровье его все ухудшалось. Кроме небольших промежутков времени, когда боли его оставляли, он непрерывно страдал от внутреннего жара и одышки, сопровождавшейся кашлем, но не роптал и не жаловался. Большую часть времени старец проводил в молитве. Иногда мы слышали, как он призывал Господа, Богородицу и разных святых. Особенно в последние дни он часто звал: «Мамочка моя». Однажды монахиня Евпраксия спросила его:

– Старче, ты свою маму зовешь?

– Я Богородицу призываю, монахиня.

Иногда старец шептал непонятные для нас слова, мы улавливали смысл лишь отдельных фраз, например:

– Кругом возлагают венок на мою голову, или:

– Эгина, Эгина! Ты очень сильно опечалишься, но и опять возрадуешься…

Днем и ночью рядом с ним кто-то находился. В понедельник, 10 октября, после обеда я собирался встретиться с госпожой Стилиани, чтобы взять вещи старца, которые она брала постирать. Перед моим уходом старец позвал меня:

– Скажи Стилиани, пусть непременно сегодня придет. Приходите вместе.

Я ничего не понял, но передал его слова госпоже Стилиани, и мы вместе с ней пошли к нам. Войдя к старцу, мы нашли его сильно взволнованным. Он созвал нас всех: монахиню Евпраксию, Стилиани, Елевферия, Елену, Иоанна и меня и стал говорить нам со слезами:

– Я вижу, как я плох. Если Бог сподобит, доживу до воскресенья. Я созвал вас, чтобы дать последние наставления. Стилиани, прошу тебя считать монахиню Евпраксию своей матерью и сестрой. Перебирайся на Эгину, живите там вместе как сестры, но считай ее старшей.

Старец каждому что-то сказал и умолк. Мы не могли сдержать слез, и все плакали, кто тихо, а кто и навзрыд. В первый раз старец поделился с нами своими сокровенными мыслями и указал время своей кончины. Мы начали сознавать, что близок час, когда навсегда расстанемся с этим небесным человеком, который для всех нас был любящим отцом, искренним другом и святым духовником. Мы больше ничего уже не могли сделать, чтобы удержать его в этой жизни. Все указывало на то, что для старца наступил момент перехода к вечной жизни, ко Господу, Которого он возлюбил всем сердцем и всей душой. Всю жизнь он провел в подвигах ради этого момента. И теперь, когда он почувствовал, что этот момент наступает, он хотел во всем себя приготовить.

Он не хотел оставить после себя никакого неразрешенного вопроса и уладил все, относящееся к дальнейшему существованию его скита и храма святых бессребреников, что были его собственностью. Теперь ему нужно было найти помощницу монахине Евпраксии, служившей ему верой и правдой сорок семь лет. Многие выражали свое горячее желание остаться жить и подвизаться рядом со старцем, но он никогда не открывал своих мыслей о будущем. И вот теперь он избрал для этого служения монахиню Евпраксию, и она до сего дня продолжает жить в его скиту.

На следующий день состояние старца резко ухудшилось. За весь день он почти ничего не съел и почти не говорил. К вечеру, чтобы его развлечь, мы включили ему магнитофонную запись византийской музыки. Старец слушал внимательно и с душевным трепетом. Когда пленка кончилась, он сказал:

– Как чудесно! Это напомнило мне Константинополь, патриархию. Как красиво там пели. В наше время первым псаломщиком Великой церкви был Яков Навплиотис. Какой у него был голос и сколько благочестия! И когда пел, плакал. Где сегодня такие псаломщики? Слушая, я хотел остановить запись и запеть сам, но плоть немощна. И он попробовал сам пропеть, однако голос его сильно изменился и был еле слышен.

Позже, вечером его посетил один знакомый архимандрит, который несколько раз приходил его причащать в больницу.

– Ты станешь владыкой,– сказал старец.

– Я стану владыкой, старче? Но я этого не хочу, и никто меня не сделает.

– Ты можешь и не хотеть, но Тот, Кто хочет, тебя сделает.

Много лет спустя после смерти старца этот архимандрит стал епископом.

Три дня состояние старца было без изменений. Он почти ничего не ел, кроме нескольких глотков молока и пары ложек супа. Почти совершенно перестал разговаривать, говоря лишь о самом необходимом. Он непрестанно молился и часто крестился, говоря: «Слава Тебе, Боже», «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Он хотел, чтобы его ум был все время с Богом. Лишь изредка он говорил с нами, давая последние наставления или благодаря:

– Я – грешный человек. Добра никому не сделал. И однако нашлись люди, которые мне служат в моей немощи. Господь да воздаст вам в этой жизни и в будущей.

В пятницу утром его состояние совсем ухудшилось. Он почти перестал есть, говорить и двигаться. Мы решили оповестить его ближайших родственников и близких духовных чад, чтобы они приехали и успели взять у него последнее благословение.

В субботу с самого утра дом наполнился его родными и знакомыми, приехавшими попрощаться со старцем. Нас удивило то, что, хотя мы поздно вечером оповестили лишь самых близких, утром следующего дня собрались целые толпы людей. Казалось, весть разнеслась, как молния.

На лицах всех были скорбь и боль. Все напоминали людей, подходящих в Великую Пятницу к Плащанице.