Иероним Эгинский - Петр Боцис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Этим благословляют, а не ногами. Смирение похвально, а смиреннословие – это гордость. Смирение подразумевает сокрушение сердца, а не демонстрацию. Позаботься стяжать смирение, и спасешься.
Женщина ушла в раздумье.
Таких случаев было много. Всех впечатляла святость и прозорливость старца. Когда мы во время обхода врачей выходили из палаты, то невольно слышали разговоры больных с родными. Все они были только о старце Иерониме.
– Это действительно святой человек! Он открыл мне все, он напомнил даже о том, что я должна выполнить один обет, который дала в детстве, и уже сама о нем забыла. Как жаль, что я не знала его раньше!
– И мне он сказал удивительные вещи! А о моем муже, которого никогда не видел, он столько мне рассказал и описал совершенно верно его характер, сказав, что он добр и великодушен, но богохульствует и не ходит в церковь. А так ведь оно и есть. Он хороший, и мне не на что жаловаться, кроме того, о чем мне сказал старец!
– А мне он рассказал кое-что с такими подробностями и с такой точностью, что если бы я не была уверена, что никто не знает, то сказала бы, что ему кто-то сообщил. Удивительно! Этот человек заставил меня поверить в то, что есть настоящие святые и что все, что пишут в житиях святых, истинно. Милость Божия знать таких людей!
– Но то, что произошло со мной, еще ни с кем не случалось. Я даже не сказал ему, чем болею, а он предсказал мне, что я поправлюсь без операции, хотя она была уже назначена. И произошло все так, как он говорил. Операция была отложена, а сегодня врачи мне сказали, что я поправилась и могу выписываться. Этот человек с Богом, он свят, иначе такого бы не произошло.
Можно было услышать о множестве пророчеств и откровений этого святого человека. Всем хотелось зайти к нему в палату, увидеть его, услышать от него что-нибудь или просто подойти под благословение. Весть о том, что в такой-то палате лежит святой, разносилась очень быстро, и очередь посетителей непрерывно росла.
У одной духовной дочери старца болела мама, и, поскольку ее не с кем было оставить, она редко бывала в больнице. Однажды после обеда, оставив маму с маленькой племянницей, она поспешила в больницу, чтобы хоть немного помочь старцу.
Не прошло и пяти минут, как она вошла в палату к старцу, а он вдруг спросил:
– Ты оставила кого-нибудь с мамой?
– Конечно, старче.
– Кого ты оставила?
– Свою племянницу.
– Иди быстрей. Твоя мама сейчас одна.
– Но старче, я оставила их вдвоем, мама не одна.
– Иди скорее, сейчас она одна.
Женщина смутилась, мы решили спуститься позвонить. Набирает номер телефона, – никто не отвечает. Что бы это значило? Она опять набирает номер, и через некоторое время трубку поднимает ее мама.
– Что вам нужно? Дочери нет дома (очевидно по болезни и по старости мать не узнала голоса).
– Мама, это я, ты слышишь меня?
– Да, я слышу.
– Ты одна?
– Да, одна.
– Где же Попи, ушла?
– Да, ушла, сейчас я одна.
Можете вообразить наше удивление и изумление! Когда мы вошли в палату старца, то увидели его загадочную улыбку.
– Иди, дочка, к своей маме, – сказал он ей просто и тихо.
Он говорил так, что было видно, ему все известно: не только, что мама одна, но и весь телефонный разговор. Нам оставалось лишь поблагодарить Бога за то, что сподобил узнать настоящего святого.
Прошло две недели с того дня, как старец лег в больницу. Однажды утром, когда я был один в палате, меня позвал его лечащий врач и сообщил, что у старца рак легких. Видно, ему нужно было пройти и через это испытание прежде, чем оставить эту временную жизнь и отбыть к вечной жизни, ко Христу, Которого он возлюбил всей душой с детского возраста. Врач посоветовал оставить старца в больнице для лечения.
Хотя мы не ждали ничего хорошего, известие было для всех как гром среди ясного неба. Мы осознали, что старец уже недолго пробудет с нами. А для нас, его духовных детей, прибегающих к нему за советом и поддержкой во всех своих трудностях, это было очень тяжело. Но ничего мы не могли сделать и стали только усердно молиться, чтобы Господь продлил, насколько возможно, его жизнь.
Старцу мы ничего не сообщили, а лишь сказали, что у него что-то с легкими и врачи советуют для лечения остаться на несколько дней в больнице. Он нам ничего не ответил, что показалось нам странным. Он, видевший человека насквозь, читавший и самые сокровенные мысли, мог ли не знать, что с ним случилось? Либо он знал и не говорил нам, либо Бог не судил открыть ему, хотя он непрерывно молился и славил Бога.
Так прошло еще пять мучительных дней: боли увеличивались, аппетит совсем пропал, но более всего он страдал от постоянной одышки и внутреннего жара.
Однажды он сказал монахине Евпраксии:
– Монахиня, думаю, на Эгину мне живым не вернуться. Мы старались его успокоить, говоря, что у него нет ничего серьезного и что он обязательно поправится, но он молчал, и было ясно, что он уже все понял и лишь не говорил нам об этом, чтобы не расстраивать.
Утром на двадцатый день своего пребывания в больнице, он неожиданно сказал: «Сегодня едем на Эгину». Мы старались убедить его остаться, но он был непреклонен.
– Я уже двадцать дней здесь, а лучше мне не стало, – ответил он. – Что же делать? Хоть отправлюсь в свою келью, чтобы там быть в уединении.
Видя его решимость, мы сообщили об этом врачам и стали собираться в путь. Как раз в это время с Эгины приехали два его духовных чада. Беседуя с ними, старец неожиданно спросил:
– Какая погода на Эгине?
– Очень хорошая.
Я собирался поехать со старцем и поэтому отправился ненадолго к себе домой. Когда я вернулся в больницу, меня встретила знакомая монахиня и сказала:
– Поторопитесь, поскольку старец не едет на Эгину, но собирается к вам. (В то время я жил вместе с господином Елевферием). Я подошел к старцу, и он сказал мне:
– Погода плохая, штормит. Поэтому мы не поедем на Эгину, а отправимся к Елевферию.
Удивительно! Я только что слышал, как два человека говорили о прекрасной погоде, и как же старец говорит теперь о плохой? Но я был рад тому, что старец приедет к нам, и
