Серое Преосвященство: этюд о религии и политике - Олдос Хаксли

В апреле король снова поехал на юг — очень медленно, так как несколько раз пришлось остановиться для охоты на оленя, — но в конце концов все-таки прибыл. Осада затянулась. После нескольких безрезультатных попыток отрезать Ла Рошель от моря было решено перегородить внешнюю гавань большой каменной дамбой вне радиуса действия крепостной артиллерии. Это был грандиозный проект — бухта в этом месте имела ширину больше мили. Но вопреки всем возражениям пессимистов, работы начались. Они шли медленно — до того медленно, что летом 1628 года Ришелье пал духом и заговорил о прекращении кампании против гугенотов. Король теряет терпение; международная ситуация ухудшается; большинство советников кардинала утверждают, что Ла-Рошель неприступна; и каждый день осады означает новые траты, новые налоги, народный ропот. Конечно, снять теперь осаду, вяло рассуждал Ришелье, это унижение, но все же не смертельное; а вот продолжить осаду и потом все равно отступить будет катастрофой, от которой он уже не оправится. И снова вмешался отец Жозеф. Пошатнувшуюся волю кардинала он укрепил своей решимостью, не признававшей никаких препятствий. Ла-Рошель, твердил он, должна быть взята, а король и кардинал должны лично присутствовать при капитуляции. Ободренный неколебимой стойкостью друга, Ришелье ожил; а красноречие Иезикили победно загремело в совете и королевских покоях. После взятия города Людовик XIII публично признал заслугу капуцина, сказав, что «он единственный не терял надежды привести город к покорности и именно он убедил остальных».

В почти единоличной борьбе на два фронта: против героического упорства протестантов, с одной стороны, и против временного безволия кардинала и нетерпения и уныния короля и грандов, с другой, — отец Жозеф использовал все наличные ресурсы, и человеческие, и божественные. К числу последних нужно отнести его кальварианок. Общины ушедших в затвор созерцательниц он считал еще и мощными молитвенными машинами, которые могут, если поставить их на максимальную скорость и не выключать 24 часа в сутки, выпарить, если можно так выразиться, из эфира значительные объемы божественной милости.

Наряду с подробными увещаниями, наставлениями и советами в его письмах этого времени к кальварианкам излагаются основные политические и стратегические проблемы текущего момента: он просит монахинь усердно молиться об их благополучном разрешении. И поводов для таких молитв не сосчитать. Пусть монахини, например, молятся об успехе заветного плана отца Жозефа — проникнуть в город ночью через подземную клоаку и застать гарнизон врасплох (план провалился). Об обращении протестанта герцога Ла Тремуй (оно состоялось). Об исправлении королевского брата Гастона (он продолжал вести себя так же гнусно, как и прежде). О неудаче второй английской экспедиции (флот лорда Денби прибыл, несколько дней полавировал в виду города и уплыл восвояси). И так далее. В современном английском языке слово precarious значит «рискованный», «с неясным исходом»; этимологический же его смысл — «зависящий от ответа на молитву».

Учитывая мистическую выучку отца Жозефа, кажется странным, что он придавал такое значение просительным молитвам. Просительная молитва вполне уместна на устах у того, кто исповедует антропоцентрическую религию; но в жизни тех, кто научился не только думать, но и чувствовать и жить теоцентрически, она очевидно некстати. Резче всего теоцентрическая позиция выражена в сочинениях Мейстера Экхарта. «Истинную правду говорю вам: пока есть у вас воля исполнять волю Бога и вы имеете какое-либо желание, относится ли оно к вечности или к Богу, до тех пор вы не нищи действительно. Ибо только тот человек нищ, который ничего не хочет, ничего не знает, ничего не домогается»[52]. Перед нами — полное уничтожение, пассивное в созерцании, активное в повседневных заботах, — то уничтожение, какому учил Бенет из Канфилда и какое прилежно практиковал отец Жозеф. Но теперь отец Жозеф занимался политикой, а ее природа такова, что даже самый набожный и духовный политик вынужден непрерывно проявлять личную волю — или ради себя, или ради какой-то социальной организации. Однако когда личную волю проявляет человек религиозный, молитвенные прошения об успехе представляются вполне естественными и уместными. Отсюда — ненормальность духовной жизни отца Жозефа, одной своей частью сосредоточенной вокруг Бога, другой — вокруг слишком человеческих стремлений; отсюда — общины строгих молитвенниц, которых он так заботливо наставлял в искусстве медитации и к которым в то же время обращался как к молитвенным машинам для материализации конкретных выгод.

В городе тем временем люди медленно умирали с голоду. Лошади, кошки, собаки — все было убито и съедено; снизилось даже поголовье крыс. С великолепной серебряной посуды старая герцогиня де Роган ела мышей и пила бульон, приготовленный из конской сбруи. Бедняки варили башмаки и кожаные шляпы. Но город, руководимый неукротимым мэром Жаном Гитоном, не сдавался. Через тайных агентов отец Жозеф подрывал боевой дух осажденных. Печатались, переправлялись в город и распространялись пропагандистские афиши. В них изобличалась тирания мэра и его пособников — тирания вдвойне отвратительная, ибо она, во-первых, нарушала старинную конституцию Ла-Рошели и, во-вторых, могла привести лишь к истощению королевского милосердия и страшным карам для всех обитателей города — как виновных, так и невинных. Другие листовки обвиняли богачей в спекуляции и припрятывании продовольствия. Пропаганда возымела действие. На Гитона было устроено несколько покушений; нескольких человек, заподозренных в спекуляции, линчевала толпа; из города выбралось множество дезертиров в надежде на пищу, прощение и жизнь. В надежде тщетной — всех, кто попал в руки осаждающим, сразу же повесили.

Для переговоров с городскими властями отец Жозеф использовал своего кузена, Фекьера — не последнего человека на королевской службе, захваченного гугенотами в ходе вылазки и удерживаемого в плену. (Стоит отметить, что в течение всего плена обед Фекьеру ежедневно доставляли с королевского стола. Жареные утята, миски с зеленым горошком и земляникой, сладости, большие порции говядины, баранины и оленины проносились под белым флагом через линию фронта и вручались охранникам маркиза, которые все это неизменно отдавали ему. А ларошельцы тем временем вымирали от голода. Нам этот эпизод кажется невероятным; но не забудем, что в XVII веке считалось аксиомой, что знатная особа качественно отличается от обычных людей и имеет право на соответствующее обращение.) Через Фекьера отец Жозеф попробовал убедить вождей мятежа сдаться на милость короля; но вера в кальвинистского Бога и надежда на английскую помощь сделали их глухими ко всем разговорам о капитуляции. Осада продолжалась. К концу лета большинство стариков и детей в Ла-Рошели уже умерли, взрослые люди умирали каждый день десятками, а с наступлением осени — сотнями.

Посты, епитимьи и неустанный труд ослабили организм отца Жозефа — в августе он простудился и очень тяжело заболел. Состояние ухудшалось из-за его упрямого нежелания хоть на время отойти от дел. На одре болезни он продолжал писать политические меморандумы и руководить разведывательной службой. Последнее занятие едва не свело его в могилу. Являясь, в силу необходимости, по ночам, шпионы не давали больному спать. Жар усиливался, и хотя монах изо всех сил старался сохранить сосредоточенность и ясную голову, внешняя реальность ускользала и тонула в фантасмагории бреда. Много дней он пробыл между жизнью и смертью. Затем начал медленно и мучительно приходить в себя. Когда явилась и ушла ни с чем третья и последняя английская экспедиция, он уже выздоравливал, а три недели спустя, когда город наконец сдался, он настолько поправился, что сопровождал победоносный вход армии и прислуживал кардиналу на торжественной мессе, проходившей в городском соборе впервые после более чем пятидесятилетнего перерыва.

Ла-Рошель немедленно объявили центром новой католической епархии, и отцу Жозефу, в признание его заслуг во время осады, король предложил честь стать первым епископом города. Капуцин ее отклонил. Ничто, сказал он, не заставит его снять рясу святого Франциска и отказаться от благословенного устава нищенства и смирения. Однако он был глубоко признателен королю за его доброту и в знак благодарности написал сочинение, озаглавленное «Победоносный король: посвящается королеве-матери». Этот образчик восторженной риторики завершался рассуждениями о том, что ныне, после падения Ла-Рошели, Его Величество свободен обратить оружие против другого врага Святой Церкви — против Турка. На одиннадцатом году Тридцатилетней войны это были, как прекрасно понимал отец Жозеф, не более чем прекраснодушные мечтания. Но что с того? Он любил свой крестовый поход той любовью, которая