Тень Саганами - Дэвид Вебер

Сиверс и Константин обеспокоенно взглянули на Йоханесена, но тот только кивнул, не сводя глаз с Вестмана. Обе женщины подчинились распоряжению и Вестман улыбнулся Йохансену.

— Благодарю вас, мистер… Йохансен, если я не ошибаюсь?

Йохансен вновь кивнул.

— Ладно, мистер Йоханесен, надеюсь, вы не приняли моё несколько резковатое мнение относительно вашего Звёздного Королевства на свой счёт. Возможно, вы превосходнейший человек и я склонен полагать, что это так и есть. Тем не менее, я думаю, что мне важно, чтобы моё сообщение дошло до вашего начальства. И до начальства Леса тоже.

— Итак, этим утром произошло нечто вроде разминки. Можно сказать, нечто вроде демонстрации способностей. И поэтому я принял меры к тому, чтобы никто не пострадал. Полагаю, вы относитесь к этому положительно?

— Думаю, вы можете с уверенностью предположить, что это так, — заявил Йохансен Вестману, когда тот сделал паузу.

— Замечательно, — широко улыбнулся ему Вестман, однако затем улыбка монтанца пропала. — Однако, — продолжил он наполнившимся решимостью тоном, — если дело дошло до этого, то, наверное, многие пострадают до того, как оно закончится. Я хочу, чтобы вы передали это своим боссам. Сегодня было безобидное — ну, почти безобидное — предупреждение. Я не намерен делать их ещё очень много. Передайте своим боссам и это тоже.

— Я в точности передам им ваши слова, — заверил Вестмана Йохансен, когда тот снова сделал паузу, ожидая ответа.

— Замечательно, — повторил Вестман. — А теперь, мистер Йохансен, не были бы вы и все ваши мужчины — и ты тоже, Элвин — настолько любезны, чтобы раздеться до исподнего?

— Простите? — Йохансен взирал на монтанца, изумлённый до того, что у него вырвался это вопрос, и Вестман улыбнулся ему со странным сочувствием.

— Я сказал, что буду признателен, если вы снимете с себя всё, кроме нижнего белья, — произнёс он, а затем кивнул в сторону женщин. — Настоящий монтанский джентльмен никогда не отнесётся к даме с подобным непочтением, поэтому к этим двум дамам это не относится. Однако вы, джентльмены, дело другое.

Вестман любезно улыбнулся, однако улыбка была абсолютно непреклонна, а его люди явно были готовы в случае необходимости добиться выполнения его требования силой.

Йохансен несколько мгновений смотрел на него, а затем повернулся к подчинённым.

— Вы слышали, что он сказал, — безропотно произнёс Йохансен. — Не думаю, что у нас есть какой-то выбор, так что давайте раздеваться.

Топографическая партия Йохансена, за исключением обеих женщин, и все их местные коллеги стояли босиком в одних трусах и наблюдали, как исчезают в горах их машины и всё оборудование. Вестман и двое его людей ожидали около последнего аэрокара. Предводитель проконтролировал, как отбыли последние из его людей, и обратился к пленникам.

— Итак, — произнёс он, — Лес знает дорогу к Броду Бриджмана. Вам, джентльмены, достаточно просто проследовать за ним. Лес, я сообщу твоему боссу о вас, но мне может потребоваться несколько часов, чтобы доставить ему сообщение, не дав никаких зацепок насчёт того, где можно нас отыскать.

— Стив, — очень спокойно и серьёзно сказал Хевен, — ты сделал своё заявление. Одному Господу известно, какие неприятности ты уже навлёк на свою голову. Но мы давно знаем друг друга, и мне хотелось бы думать, что мы были друзьями. Поэтому я и говорю тебе всё это. Брось это дело. Брось до того, как кто-нибудь пострадает по-настоящему.

— Не могу, Лес, — с искренним сожалением ответил Вестман. — И тебе лучше запомнить мои слова. Мы были друзьями, и мне было бы тяжело стрелять в друга. Но если ты продолжишь помогать этим людям захватить мою планету, я это сделаю. Ты знаешь, что я всего говорю то, что думаю, так что прошу тебя убедить президента Саттлза в том, что я так и сделаю. Полагаю, Тревор Баннистер уже это знает, но, судя по тому, что я видел, острота разума определённо не является сильной стороной Саттлза, так что, наверное, Тревору понадобится небольшая помощь, чтобы достучаться до него. И, мистер Йохансен, я бы просил вас убедить баронессу Медузу в том же самом.

Вестман ещё несколько мгновений смотрел им в глаза, а затем вместе с оставшимися своими соратниками сел в последний аэрокар и тот взмыл в прохладный утренний воздух.

— Мне не нравится то, что я услышал. Совершенно не нравится, — категорически заявил Генри Крицманн.

Его голос и выражение лица резко контрастировали с очаровательно прохладным бризом, обвевающим вернаду пентхауса. Основной звездой двойной системы по имени Шпиндель была звезда класса G0, однако планета Флакс находилась в тринадцати световых минутах от неё, и в её северном полушарии была весна. Поражающие воображение шапки грозовых туч — ослепительно белых вверху и угольно-чёрных у подножия — неуклонно ползли с запада через океан Гумбольдта, но до того, как они подойдут, должны ещё пройти часы. В настоящий момент трое мужчин имели возможность наслаждаться ярким весенним солнечным светом и несомыми ветром ароматами распускающихся цветов, растущих в изобильных клумбах веранды, разглядывая столичный город Тимбл на западном побережье континента со странным названием Госсипиум.

Это был красивый город, особенно по меркам Пограничья. Его строения были низки, жались к земле. Не было вздымающихся как горы башен современных антигравитационных городов. Причиной этого являлось то, что большая часть Тимбла возводилась в те времена, когда его строители не владели антигравитацией. Однако, если они и были ограничены устаревшей технологией, то явно приложили огромные усилия в планировке своей новой столицы. Гигантский центральный квартал, возведённый вокруг любовно спланированного парка из цветущей зелени и запутанной системы каналов и прудов, был отчетливо виден с веранды пентхауса. Также, как и главные проспекты, расходящиеся от центра подобно спицам титанического колеса. Большинство зданий было сложено из местного камня, сияющего на солнце голубого гранита, а каскады воды и островки зелени были заботливо увязаны в план города.

И только покинув лежащий на побережье центр города, вдали от океана, можно было встретить безобразные перенаселённые трущобы, свидетельствующие о бедности, характерной почти для любой из систем Пограничья.

— Нам всем это очень не нравится, Генри, — тихо произнёс Бернардус Ван Дорт. Ван Дорт был светловолос и голубоглаз. Рост его был хорошо за сто девяносто пять сантиметров и сидел он с уверенностью человека, привыкшего добиваться успеха. — Однако мы едва ли можем делать вид, что случившееся совершенно неожиданно, разве не так?

— Разумеется, это не было неожиданно, — скривив губы вставил третий, Иоахим Альквезар. — В конце концов, глупость неотъемлемо присуща человеку.

Хотя мало кто посчитал бы Ван Дорта низкорослым, по сравнению с Альквезаром он так и выглядел. Рыжеволосый уроженец планеты Сан Мигель имел рост двести три сантиметра. Сила тяжести на Сан Мигеле — всего лишь восемьдесят четыре процента земного стандарта — обычно порождала высоких, стройных людей и Альквезар не был исключением.

— Слово "глупость" сюда подходит не совсем точно, Иоахим, — сделал замечание Ван Дорт. — Невежественность — да. Отсутствие привычки задумываться — опять же да. И, несомненно, склонность к действиям под влиянием эмоций. Однако, это не то же самое, что и неисправимая глупость.

— Простите меня, Бернардус, если я не в силах заметить разницу на практике, — Альквезар откинулся назад, держа в правой руке бокал бренди и осторожно помахивая сигарой в левой. — Последствия одни и те же.

— Краткосрочные последствия одни и те же, — отозвался Ван Дорт. — Но если с подлинной глупостью мало что можно поделать, то невежество может быть развеяно, а привычка задумываться — выработана.

— Меня всегда поражает, — произнёс Альквезар с улыбкой старого приятеля, ведущего давний спор, — как пронырливый, бесчувственный, жадный до денег рембрандтский капиталист может быть настолько пламенным либералом в своих взглядах на человечество.

— Да? — Голубые глаза Ван Дорта вспыхнули, и он улыбнулся Альквезару. — Совершенно случайно мне стало известно, что слово "либерал" стало для вас ругательством только после того, как его приватизировала Тонкович.

— Тем самым подтверждая пронесенное мною по жизни подозрение — возможно, ранее не высказывавшееся, однако глубоко укоренившееся — в том, что любой, на самом деле верящий человеку, уверяющему в том, что он либерал, страдает размягчением мозгов в последней стадии.

— Надеюсь, вам обоим это доставляет удовольствие, — тон Крицманна балансировал на грани язвительности. В свои тридцать шесть стандартных лет он был самым молодым из присутствующих. Ещё он был самым низкорослым, в его каштанововолосом, сероглазом, крепко сбитом теле было всего сто семьдесят сантиметров роста. Однако, несмотря на то, что он был на двадцать стандартных лет моложе Альквезара и больше чем на сорок — Ван Дорта, выглядел Крицманн старше любого из них, поскольку являлся уроженцем Дрездена.