«Если», 2004 № 04 - Журнал «Если»

Скорость. Скорость. Скорость! СКОРОСТЬ!

Он дернул за петлю, и свисток Розы запел.

Он пел, как в нашем представлении поют ангелы: высоко и тонко, почти неслышно, только звуки отдаются в твоей душе, не одна нота, и даже не весь аккорд, но вся песня, словно аккорды, пляшущие в четырех…

Пляска. Под нашими ногами. Под нашими руками. «Сэм’л» тоже танцевал под мелодию свистка. Я опустил глаза и уронил лопату. Болты, один за другим, выскакивали из рамы локомотива, но вместо того, чтобы разлететься, двуплечные рычаги и вилы и пятьдесят других видов драмлинов смягчались, растягивались и сплавлялись во что-то, не имевшее болтов и швов.

Правая балка оставалась на месте, и мы каким-то образом удерживали скорость.

Майк запаниковал и оттянул петлю в другую сторону, чтобы закрыть клапан, но дернул слишком сильно, и петля оборвалась вместе с поющим свистком. Майк шагнул вперед на мостик для прохода вдоль локомотива, чтобы заткнуть свисток ладонью, а я отшатнулся, схватив скручивающийся, пульсирующий металлический стержень, прежде чем правая балка успела раскроить мне череп.

Я хотел было пойти за Майком, но тут сам котел принялся растягиваться и вздуваться, как слишком туго набитая сосиска. Главный паропровод, встроенный в заднее центральное отверстие, выдернуло с мясом, и струя пара, способная в мгновение ока заживо сварить человека, вырвалась с ревом едва ли не в метре от меня. На моих глазах дыра начала расползаться, а струя пара била с такой же силой.

С меня хватило и этого. Я втиснулся в проход между дергавшимся котлом и дребезжащей правой балкой, пытаясь уйти как можно дальше от опасного места. Я как раз пробирался мимо подшипника правой балки, когда его тоже вывернуло и унесло вместе с балкой.

По идее, мы должны были остановиться.

Но нет! Мы набирали скорость!

Я оглянулся. Противоположный конец котла заволокло огромное облако пара, издававшего ужасающий вопль в ответ на ангельскую песнь свистка.

И тут я понял, что мы уже мертвы. Но не хотел видеть, как заживо варюсь на пару, поэтому продолжал красться вперед, не выпуская треугольной рамы, ставшей жестче и крепче без болтов. Я заметил голову Майка у самых цилиндров. Седые волосы, разлохмаченные ветром, развевались вокруг проплешины.

И тут раздался новый звук, усиливавшийся с каждым мгновением. Я оглянулся на котел. Сверху вниз шли постепенно расширявшиеся трещины, в которых противно завывал попавший туда воздух. И не успел я опомниться, как локомотив еще увеличил скорость, причем намного!

— Айк! — завопил Майк, ожесточенно махая рукой. — Айк! Готовься прыгать!

Прыгать? Да я едва висел на поручне, боясь свалиться под колеса, и судя по тому, с какой быстротой пролетали мимо деревья, мы были недалеки от той цифры, которую хвастливо назвал Майк: сто пятьдесят миль в час. Только попробуй прыгнуть при такой скорости, и тебя размолотит в кашу…

Но Майк показывал куда-то вперед, и вовсе не на «Звезду Волинора», которую мы резво нагоняли. На расстоянии замаячил мост через Доэ.

— Айк! Река!

Тот, кому предназначено быть повешенным, схватится за любую веревку, лишь бы на конце не было петли. Я кое-как полз по мостику, пока не оказался рядом с Майком. Мы оба схватились за скобу из драмлинского металла, удерживавшую на месте котел. Одна рука Майка, была свободна, но держал он ее так, словно сжимал зажженную петарду: слишком опасно хранить, но бросать не хочется. Я пригляделся. Между пальцами высовывались поперечины креста Полли, дергавшегося, словно живое существо. И я понял, почему на Майка иногда находило: трудно существовать между молотом и наковальней, между Богом, драмлинскими штучками и невестой Христовой, которую он любил без всякой надежды получить.

Я не сводил взгляда с трепыхавшегося креста, пока мы с ревом мчались мимо «Звезды», но тут «Сэм’л» вырвался на мост, и под ногами осталась одна вода. Майк отпустил скобу и чуть помедлил, чтобы стиснуть мое плечо. Потом оттолкнулся, и я, прежде чем последовать за ним, еще успел увидеть, как он, изогнувшись дугой, летит в коричневую воду. Но я на лету повернул голову и заметил, как «Сэм’л Борден» взорвался. Тендер, фонтаном разбрызгивая уголь, перевернулся дважды, перед тем как плюхнуться в реку, а драмлинский котел вырвался из рамы и взлетел в воздух на столбе пара, завывавшего пронзительным, вибрирующим, режущим уши воплем, какого я никогда не слышал раньше и, вероятно, больше не услышу.

Но тут мне стало не до локомотива. Я барахтался в холодной талой воде, стекавшей с Кобблер Маунтинз, стараясь дышать через нос и гребя к берегу, прежде чем успею окончательно заледенеть и пойти ко дну.

Мы с Майком сидели, прислонившись спинами к стволу толстого дуба у самой реки, и дрожали от холода, когда со стороны железной дороги показалась толпа мужчин, вскоре окруживших нас. Большинство были служащими железной дороги, но попадались и президентские телохранители. Кто-то рывком поднял Майка на ноги, хотя тот ошеломленно тряс головой, посылая во все стороны мелкие капли воды. Разумеется, тут же рядом оказался сам президент Честер, прятавшийся за спинами своих громил и визгливо орущий, как все коротышки, в тех случаях, когда им следовало бы вести себя с достоинством и разобраться, что почем.

— Майкл Грабаки, вы арестованы за то, что умышленно подвергли опасности жизни людей и правительственную собственность!

Что мог на это сказать Майк? Он сунул руку в карман. Громилы, тут же насторожившись, полезли за револьверами, но Майк вытащил всего-навсего крест Полли. Теперь уже обыкновенный крест, а не кусок магического металла, обладающий собственной волей. Он поглядел на крест, кивнул и улыбнулся.

— Делайте, что хотите, Честер, мое последнее желание исполнено.

— Наденьте на него наручники и тащите к рельсам, — приказал президент.

У одного из громил оказались наручники. Он уже подступил к Майку, когда над рекой прогремел выстрел.

На тропе, ведущей к железнодорожному пути, стоял Люк Горман с винтовкой, дуло которой было обращено к небу. Человек пятнадцать служащих В&НС держали наготове пистолеты.

— Честер, вели своим людям бросить пушки.

И без того выпученные глаза Честера сейчас, казалось, вот-вот покатятся по земле.

— Люк, черт побери, не забывай, кто я!

— К сожалению, не могу забыть, как бы ни хотел, — сухо бросил Горман своим рокочущим голосом. — Прикажи бросить пушки. Это моя земля, и только моя полиция имеет право распоряжаться здесь. Даже ты лишен неприкосновенности и можешь быть арестован в любое время года, за исключением дня выборов, до которого еще остался целый год.