«Если», 2004 № 04 - Журнал «Если»

Взгляды их скрестились, как две шпаги. Никто не хотел первым опустить глаза. И тут Майк выложил свою козырную карту, голосом таким тихим и вкрадчивым, каким мужчина говорит с девушкой.

— Я где-то слышал, что пока еще никто не записал свой локомотив на Гонки. Получается, что ваша «Звезда Волинора» играет против моего «Сэм’ла Бордена», а без меня никаких состязаний вообще не будет. Так что никакого способа доказать, что драмлины не выстоят против литого железа, не будет.

Президент зыркнул на Майка красными глазками, повернулся к Люку Горману, снова уставился на Майка, потом — на Гормана. Тот кивнул.

Сломленный президент пробормотал что-то неразборчивое и в который раз вскинул взгляд на Майка.

— Ладно, я записываю вас. Если вы так чертовски уверены, что инопланетные бирюльки работают лучше железа, делайте вашу машину из бирюлек. Из одних бирюлек! Ни дерева. Ни железа. Ни меди. Ничего! Все должно выходить из пыли вещесоздателя — или вообще ниоткуда не выходить. И поверьте, мистер Грабаки, ваших способностей на это не хватит.

А вот этого ему не стоило говорить: не то чтобы Майк способен взбеситься или выйти из себя, но поддаться на подначку вполне может. Вот и сейчас он заговорил чуточку громче обычного.

— Значит, вот как? А я думаю, что вполне справлюсь, и «Сэм’л» побежит, как миленький, на одних только драмлинах, и не только побежит, но и побьет «Звезду Волинора» по вашим же собственным правилам. Мало того, разовьет скорость до сотни миль в час!

Тишина, я вам доложу, стояла просто оглушительная. Механики замерли за столами, боясь шевельнуться. Сотня миль в час!

Люк Горман снова скрестил руки, плотно сжав губы. Но голос остался мягким, с этаким налетом чисто убийственной уверенности, присущей богачам.

— Сто двадцать. «Звезда» сделает сто двадцать.

Майк облизнул губы. Я знал, что сейчас произойдет. И мне захотелось заползти за стол и не вылезать оттуда.

— Сто пятьдесят!

— В таком случае сделайте это, мистер Грабаки, — пророкотал Горман, свирепо сверкая зелеными глазами. — Первого апреля будьте здесь. И постарайтесь, чтобы поговорка «Дуракам — счастье» себя оправдала.

Майк кивнул, повернулся и направился к выходу. Я потащился следом. Под ногами хрустели бумажки со списком правил.

Совсем пустая, если не считать нескольких швейных машинок и рулонов шерстяной ткани, «Мазурка» отвезла нас обратно. «Мазурка» — близнец «Мазепы», столь же уродливый и горбатый паровоз, только управляет им молодой механик Джек Хрипич. Джек не такой злобный зануда, как Куилл, и мы, в основном, сидели в его кабине, слушая весь тот бред, какой правительство льет в уши беднягам из «Битспейс Инститьют». Земля — настоящее чудо, и ему не терпится попасть туда, увидеть то место, где живет четыре миллиарда людей, в небе летают самолеты, электричество обитает в каждом доме, а не только в правительственных лабораториях. По ночам мы честно делили на всех алмазную бутылочку кукурузного виски, и парень глотал явно больше, чем следовало бы, а когда отправлялся спать за тендер, мы слышали, как он, зажимая себе рот, плачет от какой-то душевной боли, которую крайне вредно испытывать человеку его возраста.

Я давно уже перестал гадать, стоит ли Земля всех этих мук, а теперь просто уверен: не стоит. Пропади они пропадом эти самолеты — на Земле человек рождается ни с чем и должен трудиться, как раб, чтобы купить топор и плуг или хотя бы уголок, где поместится после того, как остальные четыре миллиарда предъявят претензии на свои законные места. Здесь, в Драмленде, умному человеку достаточно взять Бангерову Большую Книгу, подойти к вещесоздателю и всего за день выколотить себе все основы сытной спокойной жизни, затем добавить сюда жену, немного семян, мула и только что проклюнувшихся цыплят. Если на Земле есть кое-что получше, я об этом не слыхал.

Дорога в Хаффер получилась куда более одинокой. Майк почти все время был погружен в свои мысли, а парочка барабанщиков, с которыми мы встретились и поболтали, уже получили от Майка бумагу с эскизом котла.

Когда же он открывал рот, то не мог говорить ни о чем, кроме своей последней идеи — сделать котел из большого Полого Шара № 6, соединенного с драмлинскими трубками и висящего, как серебряный виноград над огнем. Он ни словом не упомянул о том котле, который действительно хотел иметь, и я знал, почему. В сущности, Майк никогда не ожидал получить его, даже теперь, когда мы отчаянно нуждались в нем. Введение в Бангерову Большую Книгу гласит: из вещесоздателей можно получить одну целую восемь десятых умноженные на десять в семьдесят седьмой степени драмлинов. Число это мне ничего особенного не говорит (я бросил школу, прежде чем мы добрались до степеней), но дальше в Книге указывается, что на каждый атом во Вселенной приходится один миллион различных драмлинов, и если создать один случайный драмлин, не позаботившись записать ритм, мир уже не увидит подобного ему, сколько бы раз люди ни пытались выколотить такой же. Поэтому, хотя произвольные ритмы выколачивания иногда дают то, что можно использовать, все равно вы никогда не получите именно ту вещь, какую хотите, как бы долго и упорно ни старались.

Наконец мы добрались до вещесоздателя, стоявшего на берегу реки Биг Лампи, но там не было ни единой живой души, хотя солнце почти закатилось: идеальное время для исполнения желаний. Майк долго сидел в седле, озирая долину, прежде чем вытащить свисток желаний Розы Луизы, поднести к губам и сильно дунуть. Тут же послышался звук… непонятный какой-то и такой высокий, что я с трудом различил музыку, сливающуюся в стройной гармонии, словно церковный хор, чье пение достигает небес, чтобы смешаться с ангельским. Его старая лошадь Кули немного глуха, поэтому даже ухом не повела. Зато мой Гранит встал на дыбы, затем попытался рвануть вперед, и я едва успел заметить, что со мной происходят странные вещи. До сих пор мне ничего подобного не доводилось испытывать.

Мой амулет, висевший на шее — обычный кусок драмлинского металла, каких полно, — мелко-мелко забился, словно пойманная птичка, ударяя мне в ключицу, стремясь то ли запеть, то ли улететь, то ли и то, и другое. И так продолжалось все время, пока звук, исходивший из свистка Майка, не замер где-то в тусклом пурпурном небе, возвратившись эхом в последний раз.

И когда мы три дня спустя вернулись в Хаффер, там, в грязи у ворот кузницы стоял драмлинский котел.

Майк — человек набожный, но отнюдь не суеверный, хотя целую неделю не переставал бормотать себе под нос:

— Нет, мы, конечно, не скрывали, что нам нужно. Вся округа знает, что нам надо.