Цветок Фантоса. Романс для княгини - Наталия Фейгина

Вот и я не собиралась рассказывать Алексею ни о весёлом безумии свободы, бурлившем в моей крови с первой встречи с Диким Охотником, ни об окрыляющем дыхании принятого вызова, ни о гадании Фатхи. Для моего супруга превыше всего были Честь и Долг. Остальное же существовало постольку поскольку. Потому и говорить с ним я должна была не об эмоциях, а об ответственности.

– Видите ли, в какой-то степени преступления этой дамы – моя вина, – спокойно начала я.

Алексей с недоумением посмотрел на меня. Удивление и мой спокойный тон, как бывало и прежде, приглушили его гнев.

– Я стала свидетельницей одной из попыток заставить завещать ей Дар, возможно, одной из первых попыток…

– Чей Дар? – настороженно спросил Алексей.

И лицо его перечеркнула морщина, появлявшаяся каждый раз, когда в его присутствии упоминали о Даре. Нет, не морщина, лишь тень её промелькнула и исчезла. Кажется, нынешний Алексей больше не страдал свой бездарностью, как страдал ею при жизни. Отец его входил в своё время в пятёрку сильнейших оДарённых империи, у сына же врождённого Дара не оказалось, а отцовский Дар по завещанию перешёл дяде, младшему из братьев отца. Во имя процветания рода Алексей женился на оДарённой, но она умерла в родах, не успев завещать Дар сыну, а врождённого Дара у Андрюши, к великому горю Алексея, не оказалось. Тогда он женился на мне, но и я не оправдала его надежд на оДарённых детей. Наш сын погиб, так и не успев родиться.

– Мой Дар, – ответила я. – Неудачной попытки, надо сказать. На её беду, я узнала ритуал, в который она обманом попыталась меня вовлечь.

– Но откуда, Натали?

– Матушка завещала мне Дар как раз перед тем, как я попала под опеку Серафины.

– Я думал, что у вас врождённый Дар, – снова нахмурился Алексей.

– И врождённый, и завещанный, – призналась я. – Но ведь это уже не имеет значения.

– Теперь не имеет, – мрачно ответил он. – Но в чём тут ваша вина?

– Расскажи я б этом инукторам, её смогли бы остановить раньше. Но я предпочла забыть об этом.

Алексей всё так же мрачно смотрел на меня.

– Да, но, вспомнив, вы, сударыня, тотчас же должны была донести инукторам, – сказал он. – И не вмешиваться более. Чего ради затеяли вы преступный поединок? Как могли вы так бездумно жизнью своей рисковать?!

Я равнодушно пожала плечами.

– А что тут думать? Мне не осталось ради кого жить.

Алексей нахмурился.

– А ради себя? – спросил он. Крылья его вновь взметнули чёрный фонтанчик пыли, мелкие камушки брызнули во все стороны, не способные причинить вреда ни мне, ни светлому Стражу. Здесь, в Предгранье, опасаться следовало другого.

– Бывают обстоятельства, – тихо ответила я, – когда ради себя жить совсем не хочется.

– Не хочется?!!!

В таком гневе я никогда прежде мужа не видела.

– Не хочется, – с горечью вскричал он. – А я хотел! Я хотел жить. И хотел, чтобы вы, сударыня, жили.

Он замолчал, подбирая слова.

– Я из последних сил противился перерождению, – продолжал он, – потому что для перерождения требуется забрать жизнь живого человека. Близкого человека, потому что к нему подобраться проще всего. И чем больше человек думает о ком-то, тем легче войти в его сон.

Я оторвала взгляд от кончиков крыльев и посмотрела в глаза Алексею. И столько боли было в его взгляде, что я не выдержала и вновь отвела глаза, осознав вдруг, чем были кошмары, преследовавшие меня последние полгода, кем были те монстры, в которых во снах превращался мой супруг.

– Он раз за разом отправлял меня в Ваш сон, – произнёс Алексей, – Он сулил, что, забрав вашу жизнь, выпив ваш Дар, я обрету великую силу, стану почти равным Ему.

Мне не нужно было объяснять, кто такой «Он». Впечатления от встречи с дю Тенлем были слишком свежи в моей памяти. И я восхищалась мужеством и стойкостью мужа, больше полугода сопротивлявшегося чудовищной твари.

– Я устоял передо всеми искушениями и выдержал все пытки, которым меня Он подверг, – продолжал князь, – ради того, чтобы вы, сударыня, могли жить, могли творить, рожать детей и завещать Дар своей крови. «Зато вы, князь, и не потеряли себя, а стали светлым Стражем».

Озвучить эту мысль я не рискнула и ответила просто:

– Я уже завещала Дар. Кровной родственнице.

Знакомая морщина снова перечеркнула лоб Алексея, и лицо его стало суровым.

– Ну что ж, сударыня, если ничто больше не держит вас на этом свете и все ваши обязательства выполнены, позвольте проводить вас к вечному покою.

Теперь настала моя очередь бледнеть.

Не то, чтобы мне было жалко тела, где-то бесконечно далеко делавшего последние вздохи, хотя, что уж тут скрывать, я к нему изрядно привязалась за прожитые вместе годы. Не то, чтобы мне было жаль покидать кого-то из ближних. Каждый из них легко переживёт моё отсутствие в своей жизни. Каждый, пожалуй, кроме Радха, с которого за прошедшую ночь так и не удалось снять приворот.

Но я с самого начала готова была заплатить жизнью за победу над тётушкой, хотя, услышав про «вечный покой», вдруг осознала, что между нежеланием жить и желанием умереть есть большая разница.

– Натали, – повторил Алексей, подавая мне руку, словно на великосветском приёме. – Прошу вас сударыня.

Я ещё мгновение помешкала, не торопясь опереться на протянутую руку. Не потому, что на что-то надеялась, просто…

– Натали, вы боитесь? – сурово спросил супруг, недовольный моим промедлением. – Бояться следовало раньше, теперь поздно.

Я кивнула. Бояться было уже поздно. Я отбросила страх – последнее, связывавшее меня с миром живых, – и приняла протянутую руку.

– Ведите, Страж!

И, гордо подняв голову, я шагнула к Грани, не обращая внимания на донесшееся из далёкого далека отчаянное «неееееет».

Гипантий 4

Несмотря на поздний час, большая шестиместная карета неслась по лесной дороге, и колокольчик верстомера каждые несколько минут возвещал об ещё одной версте, отделивший путников от Версаново.

– Шестнадцать верст[20] в час делаем, – гордо сообщил Арсений. Поощряемый Аннет, мальчик вывалил на спутниц ворох сведений о плоских рессорах, верстометре, амулетах ровного ходах и прочих новшествах, и усовершенствованиях, позволявшим пассажирам не ощущать даже на такой скорости ухабов и кочек. Покончив с каретой, Арсений перешёл на лошадей и битых полчаса расписывал их стати и достоинства.

Наконец он выдохся и в карете наступила тишина. Аннет попыталась было разговорить свою соседку, госпожу Федоткину, но та ото всех вопросов отделывалась сухими «да» и «нет», не отрывая напряжённого взгляда от Розы, крепко спавшей на противоположном сидении. Тогда Аннет заговорила сама, столь стремительно перепархивая с одной темы на другую, что Яшка с трудом успевала следить за ней. Многое из того, о чём рассказывала девушка, было непонятным, о чём-то можно было только догадываться… Внезапно щебет Аннет перекрыл зычный голос Андрея, сидевшего на козлах:

– Тпру, залётные!

Что-то клацнуло, скрипнуло, качнулись и мигнули магические светильники, парившие под потолком, и карета остановилась.

– Что случилось, Пётр Андреевич? – сурово спросила госпожа Федоткина у подъехавшего штабс-ротмистра.

– Неворчь, – коротко ответил он. – Аглая Степановна, соблаговолите поспособствовать переправе.

Неворчь! Яшка чуть не подпрыгнула от восторга. Дядюшка Сафл частенько повторял, что настоящим томалэ может считаться только тот, кто повидал мир за Неворчью. И теперь она, Яшка, может считать себя настоящей томалэ.

Но тут же восторг угас от мысли, что настоящей томалэ ей не быть никогда. Вспомнились отблески костра на лице Сафла, утратившего обычное выражение «доброго дядюшки». Смотреть на него было страшно даже Яшке, не говоря уже о Розе, которая, хоть и пыталась хорохориться, утратила свою обычную надменность.

Голос Сафла прозвучал глухо и беспристрастно.

– Темна тропа твоя, Роза. Корысти ради отвела ты на заклание сестру свою, – произнес он.

– Она не сестра мне, – взвизгнула Роза. – Она – чужачка, чужачка…

– Мы разделили с ней хлеб и кров, и благословение Хозяина дорог, – спокойно ответил Сафл. – И наш путь – больше не твой путь.

– Я и без вас проживу! – лицо Розы, до самого конца не верившей в неотвратимость наказания, исказила злая гримаса. – А как вы проживете без денег, что я приносила?

– Благословение Хозяина дорог дороже монет, – твердо ответил Сафл.

– Вы об этом ещё пожалеете, – выкрикнула Роза. Она хотела ещё что-то сказать, но со своего места поднялась Фатха и подошла к танцовщице, протягивая кубок. Яшка знала, что в нем плещется сонное зелье.

– Пей, – приказала старуха.

– Не буду, – заупрямилась Роза и взмахнула рукой, пытаясь выбить кубок из рук старухи.

Но Сафл оказался быстрее. Он перехватил руку девушки, а Фатха посмотрела ей прямо в глаза. И девица покорно выпила зелье, а потом безвольно опустилась на траву.