Дискета мертвого генерала - Валерий Горшков

Почти год я не был в ресторанах. А в таком – вообще никогда. Поэтому, ощущая приятно оттягивающую карман валюту, набросился на меню с тройным энтузиазмом первопроходца. Примерно то же самое проделал и рыжий Альберт. Самурай и Михаил – так звали дружка Колесника – оказались более скромными и ограничились порцией шурпы, жаренным на решете беконом и салатом из креветок с майонезом. На третье все мы, кроме Михаила, который был за рулем, заказали предложенный официантом фирменный коктейль «Карпатский сон», который действительно стабильно забурлил в голове, вызывая у морально неустойчивого Альберта фантазии насчет дальнейшего вечернего разврата. Мне же просто стало приятно и легко. А кореец вообще не выказывал никакой реакции. Правильно дали ему кличку, правильно. От себя я бы впереди добавил еще одно слово – «отмороженный». Отмороженный Самурай. Теперь – как с листа… Когда официант в очередной раз подошел к нашему столику и спросил, хотели ли мы еще чего-нибудь, я сразу клюнул подбородком.

– Хотели. Четыре отдельных счета.

Он даже застыл на секунду.

– Простите? Вы сказали… каждый платит за себя?

– Совершенно верно. Каждый – за себя.

Официант грустно опустил голову, пробормотал что-то вроде «конечно, конечно» и побрел к своему рабочему столику у стенки, где плотно уселся за калькулятор. Можно было понять его заметно потухший взгляд. Если бы ему пришлось выписывать счет сразу четверым, то вполне реально «снять гешефт» гораздо посолидней.

То, что произошло потом, больше всего напоминало сюжет из первоклассного голливудского боевика. Я только успел положить в карман перетянутую резинкой пачку новеньких долларовых купюр, как на какое-то мгновение в зале наступила гробовая, абсолютная тишина, вдруг разорванная в клочья сразу несколькими яростными выкриками.

– Всем оставаться на местах!!! Руки на стол и не шевелиться!!! С-и-и-де-е-ть, су-у-у-ка!!!

Попытавшаяся незаметно ускользнуть за стойку бара проститутка замерла возле стеллажа с разноцветными бутылками. Поляки и немцы замерли, превратившись в восковые фигуры с ничего не выражающими серыми лицами. Только кто-то из пьяных поляков попытался высказать возмущение, крикнув на ломаном русском:

– Ты… совок! Я твою маму… – И тут же отчаянные крики боли разнеслись по огромному залу ресторана.

Вокруг плотной стеной рассредоточились рослые парни в черных масках и классически подогнанном камуфляже. На плече у каждого из них висел короткоствольный израильский автомат «узи». На ногах – высокие шнурованные ботинки на мягкой подошве. На рукавах – черная нашивка с изображением оскалившейся пятнистой рыси. Омоновцы…

В ответ на слова поляка один из бойцов сделал молниеносное движение ногой, и наглец тотчас сполз под стол, хрюкая и выплевывая изо рта зубы вместе с кровавой пеной. Этого было вполне достаточно для предотвращения последующих возможных попыток сопротивления со стороны собравшегося в «Астории» контингента. По крайней мере, так считали они.

Краем глаза я заметил, как напрягся Самурай. Рыжий Альберт хоть и не принадлежал к сливкам интеллектуального мира, но тоже довольно скоро сообразил, что дело – дрянь. Омоновцев было человек восемь-десять, не считая еще как минимум стольких же, наверняка находившихся где-нибудь неподалеку и готовых в случае чего прийти на помощь. Шансов уйти из ресторана у нас не было.

Я заметил, как из-за спин «черных масок» вышел крепкий, чуть лысоватый мужчина с каменным лицом и ледяными глазами. Он был одет в штатское – черный костюм, белую рубашку с галстуком и темные ботинки. Остановившись ненадолго возле входных дверей, он встретился со мной глазами, окаменел еще сильнее и сделал несколько шагов к нашему столу.

– Гражданин Бобров, Валерий Николаевич? – Он, как монолит, застыл в метре от меня. – Я полковник федеральной Службы безопасности Жаров. Вы арестованы. Сдайте оружие.

И в этот момент я все понял. Но не стал играть в собственные ворота, а принял навязанную мне игру.

– Вы ошиблись. Моя фамилия Полковников. Я моряк рыболовецкого флота, первый помощник капитана сейнера «Пальмира».

«Каменный» поморщился, как от зубной боли.

– Если судить по фальшивому паспорту, то может быть. Но это отмазка для домоуправления или участкового милиционера. Я не намерен вступать с вами в полемику и предлагаю добровольно сдать оружие и следовать за мной, – он оторвался от меня и окинул взглядом Самурая и Альберта. – Вас, Ли Май, и вас, Эйхман, это тоже касается. Оружие на стол, – и мужчина в гражданском жестом подозвал к себе двух омоновцев, через три секунды вставших спереди и сзади от нашей троицы. – Как видите, я хорошо осведомлен о вас и ваших героических делах. Так что попрошу без фокусов! Наденьте на них наручники!..

В этот момент я заметил еще одну деталь, подтверждающую мое предположение. Нужно было немедленно действовать, не позволяя этим ребятам застегнуть на моих запястьях блестящие стальные «браслеты».

– Послушайте, полковник, вы действительно ошиблись, – я намеренно скрестил руки на груди. – Может быть, устраним это вопиющее недоразумение прямо на месте, без лишних эксцессов. Вот мой паспорт… – Я полез во внутренний карман пиджака, но тотчас услышал громкий выкрик над самым ухом, от которого отвратительно зазвенели барабанные перепонки.

– Не двигаться!!! Руки!!! – Прямо передо мной стоял здоровенный, метра два, омоновец, с красным лицом и едва заметными под черной маской с глазницами пепельными бровями.

В следующую секунду я что есть силы ударил его головой в живот, специально взяв чуть правее, чтобы не задеть «узи», правой рукой провел кистевой удар в пах, каким-то кошачьим движением вцепился ему в форму, развернул загибающееся вперед тело лицом наружу и, успев в долю секунды встретиться глазами с Самураем, что есть силы рванул громилу влево, в сторону стеклянной витрины ресторана, до которой было около полутора метров.

Откуда-то издалека я успел еще различить отчаянные крики, лязг приводящегося в боевое положение оружия, сдавленный стон и выдох чьего-то падающего на пол тела, грохот опрокидываемого стола и, наконец, треск автоматных очередей. Все это промелькнуло за мгновение, за которым отчетливо послышался звон разбитого стекла, как лавина обрушившегося на меня сверху. Я ощутил тупой удар всей тяжести тела о мокрый и скользкий асфальт, услышал вырвавшийся из моей сдавленной груди крик боли, почувствовал почти механическое скольжение правой руки за отворот пиджака и ее соприкосновение с холодной сталью плотно влитого в кобуру «стечкина». Я с огромным трудом продрал глаза, перед которыми тотчас всеми цветами радуги заплясали звезды, как что-то омерзительное оттолкнул от себя распростертое в рассыпанных по тротуару осколках витрины тело омоновца, испытывая сильное головокружение и ноющую боль в поврежденном плече, поднялся сначала на одно колено, затем на другое, после – на не очень твердо соприкасающиеся с землей ноги, и сразу же прижался спиной к холодной стене ресторана, пытаясь удержать в груди вырывающееся наружу сердце.

На все это я потратил не более четырех секунд.

В ресторане шла отчаянная борьба. Как я мог предположить, ни Самурай, ни Альберт не горели желанием завести близкое знакомство со спецподразделением милиции, это я заметил по их вспыхнувшим и тотчас угасшим глазам после того, как Жаров вслух произнес их фамилии. Ли Май и Эйхман. Для них такой поворот событий означал только одно – смертный приговор. По крайней мере для Самурая, успевшего навести страха даже на первую колонну, – наверняка. После моего поступка у них просто не оставалось другого выхода, кроме как оказать яростное, отчаянное сопротивление загнанного в клетку хищника. Если сзади только глубокая яма с воткнутым в нее частоколом, а впереди – плотная стена вооруженных до зубов охотников, то зверь всегда бросается вперед. Таков природный инстинкт, ибо только в этом случае у него есть потенциальный шанс спастись, очень часто практически равный нулю. Но все же…

Скорее почувствовав, чем услышав опасное для меня передвижение внутри ресторана, я вскинул перед собой руку с крепко зажатым пистолетом и спустя мгновение всадил две пули в неосторожно выпрыгнувших из зияющей дыры выбитой витрины омоновцев. Они как подкошенные взмахнули в воздухе руками, скользнули замечательными подошвами своих шнурованных «хагенов» по мокрому от падающего снега асфальту, последний раз в жизни глотнули свежий весенний ветер, ударивший им в лицо, и тяжело упали на тротуар. Со всех сторон слышались пронзительные крики прохожих, спешно удаляющийся стук каблуков, рев набирающих скорость автомобилей, чьи водители стали невольными свидетелями кровавой бойни в самом центре Львова. Они спешили как можно быстрее покинуть страшное место, каждую секунду рискуя закончить свою ни в чем не повинную жизнь от шальной пули. Обидно умирать ни за что.