Белорусский набат - Дмитрий Черкасов

— Москаль! — неожиданно громко и отчетливо произнес очнувшийся на секунду Педюк.

— Да мы тебя на куски порежем! — у двоих в руках сверкнули ножи.

«Бакланы, — констатировал Влад и плавно сдвинулся в сторону, уходя на левый фланг растянувшихся цепью оппозиционеров, — мозги заклинило напрочь. Придется бежать. Одному мне с ними не справиться...»

Самый смелый внезапно рванулся вперед и оказался в метре от Рокотова.

Мелькнула рука с растопыренными пальцами, будто нападавший намеревался дать противнику пощечину.

На полпути кисть переоценившего свои силы оппозиционера встретилась с ладонью тренированного бойца. Доля секунды — и средний и указательный пальцы оказались в захвате. Влад немного поддернул парнишку на себя и резким движением сломал оба пальца у основания кисти. Оппозиционер упал ничком на землю. Но на полпути его перекошенное от боли лицо встретилось с предусмотрительно выставленным Рокотовым коленом, в которое юный «борец с режимом» впечатался переносицей. Без сознания он рухнул на дорожку.

Биолог сделал шаг назад.

— Сволочь! — патетически воскликнула толстуха и повернулась к парням. — Чего ж вы ждете?!

На Влада кинулся самый здоровый, держа в вытянутой руке складной охотничий нож.

Татьяна Прутько накрутила на палец локон давно не мытых волос и задумчиво уставилась на лежащие перед ней краткие биографические справки.

Листов бумаги было девять.

В верхнем правом углу каждого листа была наклеена фотография «соискательницы» сексуальных домогательств Президента. С черно белых снимков таращились разномастные мордочки, объединенные лишь одним — у всех в глазах читался правозащитный задор.

Иосиф Серевич вопросительно посмотрел на Прутько.

— Ну?

— Не нукай, не запряг, — недовольно бормотнула Татьяна.

— Ты решать что нибудь будешь?

— Буду, буду, отстань...

— Давай быстрее. Мне еще материалы в послезавтрашний номер проглядеть надо.

— Я не могу так, с кондачка...

— А сама не желаешь поискать девушек? — язвительно осведомился главный редактор «Народной доли». — Митинг уже послезавтра. Если мы ничего сейчас не решим, то упустим прекрасную возможность выставить Луку извращенцем и маньяком.

— Время еще есть...

— Тебе это только кажется. Мне надо знать сегодня, чтобы успеть подготовить интервью с ними.

— А они согласятся?

— Опять двадцать пять! Я ж тебе уже сказал, что Вячорка с ними провел беседу. Согласны все. Но девять жертв — это многовато. Выберем двух, и дело с концом. Остальных подключим позже...

— Эта щекотихинская идея мне не очень... — призналась Прутько. — Доказать, что Лука затаскивал баб в постель, трудно...

— Да при чем тут это! — вскипел Серевич. — Пусть он доказывает, что этого не делал. Наша задача — протолкнуть материал. А послезавтра в момент его выступления мы запустим этих баб в первые ряды. То то смеху будет!

— А менты?

— Что — «менты»?

— Задержат и признанку выбьют.

— Не задержит их никто! Там рядом будут группы НТВ и западников. Все просчитано давно. Как Лука рот откроет, так бабы поднимут крик. У четверых из них есть дети. Маленькие. Вот и начнутся вопли про брошенных чад... Если все удачно пройдет, мы иск в Страсбург организуем. Или в Гаагу. Типа, от имени обесчещенных женщин. Тогда Луку ни в одну европейскую страну не пустят.

— Красиво говоришь...

— Слушай, Таня, не тяни. От тебя одно надо — пальцем ткнуть и данные этих баб к себе записать. Чтоб от правозащитников выступить. Не хочешь, тогда я к Потупчику пойду. Он же у вас председатель наблюдательного совета...

— Вячорка с Худыко вопрос согласовал?

— Естественно...

— А с Поздняковичем?

— Слушай, на кой нам этот Позднякович, а? Он только формально лидер у народнофронтовцев, ты же знаешь... Сам в Польше живет, сюда носа не кажет. В «БНФ» все Худыко решает. Вот с ним Вячорка и говорил.

Прутько провела пальцем по прыщавой щеке. Номинальный глава «Белорусского Народного Фронта» действительно обосновался в Польше. Но не потому, что на родине ему грозили какие нибудь неприятности, а по более прозаической причине. У Поздняковича в Польше был налажен бизнес по транзиту угнанных в Европе автомобилей, и он не хотел оставлять свое предприятие без присмотра.

У Прутько в фирму Поздняковича были вложены средства. И ей следовало поддерживать с ним дружеские отношения. Иначе в один прекрасный день ей заявят, что деньги пропали. Наезжать же после такого заявления на Поздняковича не только бессмысленно, но и опасно. Ибо курирующие автомобильный бизнес чеченцы предпочтут по быстрому замочить Татьяну, а не выслушивать ее претензии.

— Надо Поздняковичу все таки позвонить...

— Сама и звони, — раздраженно выдохнул Серевич. — Ты же с ним делишки вертишь, тебе и карты в руки.

— Хотя он против не будет, — Прутько вытерла потные ладони о засаленную юбку.

— Так ты решила насчет кандидатур?

— Сейчас... — правозащитница вновь стала перебирать бумаги.

Газетчик покрутил в руках папку с письмами сочувствующих «Народной доле» постоянных читателей и решил дать Прутько еще десять минут на раздумья. Он вытащил первое попавшееся послание и углубился в хитросплетение текста, пришедшего из Санкт Петербурга.

Читатель В. П. Туповский был Серевичу знаком.

Сей продукт неудачной внутривидовой мутации целиком и полностью оправдывал свою фамилию. Валерий Петрович Туповский был непроходимо и воинственно глуп. В родном городе он подвизался в качестве независимого историка, кропал статейки и даже сподобился выпустить книжонку, где переврал не только суть произошедших в двадцатом веке событий, но и напортачил с хронологией. Когда же ему указали на очевидные ляпы, Туповский обвинил во всем «неумеху редактора».

Редактор, естественно, был ни при чем.

Ко всему прочему, «историк» по совместительству был еще хроническим алкоголиком, так что на вопиющую безграмотность «Валерика Бухарика», как именовали самостийного ученого соседи по многоэтажке, накладывалось и неумеренное употребление веселящих напитков. То Туповский объявлял, что России надо захватить Босфор и Дарданеллы, дабы обеспечить себе беспрепятственный выход к Тихому океану, то на полном серьезе рассуждал о требованиях Милюкова в далеком тысяча девятьсот пятнадцатом году относительно «присоединения» к империи Батуми (ставшего русским за тридцать восемь лет до названного года, в тысяча восемьсот семьдесят седьмом), то исследовал «феномен ГКЧП» и объяснял поражение путчистов тем, что они якобы забыли пообещать народу «право частной собственности на землю».

На этот раз Туповский прислал в «Народную долю» свою статью о «преступлениях Сталина». В ней Валерий Петрович живо, но немного косноязычно обрисовал «ужасы тридцать седьмого года», поведал, что Тухачевский был расстрелян по прямому приказу Верховного Главнокомандующего «сразу после войны», и записал в ряды «репрессированных и сгинувших в застенках ГУЛага» генералов НКВД КГБ Семичастного и Судоплатова, благополучно доживших почти до конца двадцатого века.

Серевич также не был силен в истории, и материал ему понравился.

— Эта и эта, — наконец решилась Прутько, отложив два листа.

— Вот и хорошо, — газетчик сгреб остальные в портфель. — Сейчас сделаем ксерокопии, и я поеду к Вячорке.

Девяностокилограммовое тело в два прыжка преодолело расстояние от толпы до спокойно стоящего Владислава и попыталось сходу пырнуть его ножом.

Направленного на себя оружия Рокотов не любил.

Здоровяк сделал очередной шаг, клинок пошел снизу вверх, и тут биолог скользнул под вытянутую руку, перехватил нападавшего за брючный ремень, развернулся и перебросил оппозиционера хулигана через себя.

Энергия поступательного движения нетренированного тела была столь велика, что грузный юноша взмыл в воздух на добрых два метра, пролетел пяток шагов вперед ногами и в положении «на спине» обрушился вниз. При этом он болтал враз ослабевшими четырьмя конечностями, напоминая большую лягушку.

Ожидаемого глухого удара о землю, который в самом худшем случае мог закончиться отбитыми внутренними органами и легкими переломами, не случилось. Вместо этого распластанное тело со всего маху налетело на торчащую из земли ржавую трубу трехсантиметрового диаметра, ранее бывшую частью металлического ограждения детской площадки.

Раздел старинной воинской игры «вьет во дао», посвященный захватам и броскам с последующим приземлением противника в точно означенное место, удавался Владиславу особенно хорошо.

Неровно обрезанная, с торчащими заусенцами труба пробила легкую ткань футболки, разодрала в клочья спинную мышцу здоровяка, перерубила позвоночник, рассекла предсердие и вышла через грудь. Хруст ломающихся ребер слился с хрипом неудачливого владельца холодного оружия. Умирающий забился в конвульсиях, изо рта у него хлынула алая кровь, и он съехал по трубе до самой земли, оставляя на ржавой поверхности металлического цилиндра густую бурую слизь и мелкие осколки кости.