Стальные сны - Глен Кук

Я с трудом сохраняла спокойный и равнодушный вид. Если скалы, лоза и все остальное скрывают какой-либо смысл, то должны что-то означать и фигурки из травы и коры. Я встала, чтобы было лучше видно.

И тут появилась еще одна деталь.

У основания ствола дерева лежал листок. На нем сидела крошечная фигурка. Эту создавали с особой тщательностью. Достаточной, чтобы донести смысл всего послания.

Предполагалось, что Ревун, бывший хозяин летучего ковра, разбился при падении с башни. Уже некоторое время назад у меня возникло подозрение, что он жив. И смысл послания заключался в том, что Ревун каким-то образом участвовал в последних событиях.

Кто бы ни устроил все это, он знал обо мне и о моем предполагаемом посещении рощи. Это означало, что есть некто, кто осведомлен о моих планах. И еще он имеет какое-то отношение к хозяину ворон, но сам не является их хозяином. Иной причины для такого хитроумного и сомнительного способа связаться со мной не было.

И еще кое-что.

В той битве, в которой, как считалось, убили Ревуна, участвовало немало колдунов. Большинство их числилось погибшими. Но позднее мне сообщили, что кое-кто просто бежал, имитировав смерть. Я снова осмотрела фигурки. В некоторых из них проступали знакомые черты. Трое из них были раздавлены каблуком. Те, кто умер.

Я столько времени обдумывала все это, что чуть не пропустила нечто определяющее, без чего картина не складывалась Было почти темно, когда я обнаружила изящную, маленькую фигурку, несущую под мышкой что-то напоминавшее голову. Потребовалось некоторое время, чтобы осознать, кто именно имелся в виду.

Я сказала Нарайяну, что не видишь того, что не ищешь.

Кусочки мозаики совпали, как только я поняла, что то, что считаешь невозможным, на самом деле может быть возможно. Моя сестра жива. Вся картина предстала в совершенно новом свете. Я испугалась.

И не обратила внимания на самую важную часть этого послания.

Глава 38

У Нарайяна было плохое настроение.

– Всю башню нужно освящать заново. Все, абсолютно все осквернено. Но, по крайней мере, они не совершали умышленных святотатств, не марали святых мест. И идол, и реликвии остались нетронутыми.

Я не понимала, о чем идет речь. У всех джамадаров физиономии были вытянуты. Я взглянула на Нарайяна, сидящего напротив меня у очага. Он воспринял мой взгляд как вопрос.

– Любой неверующий, обнаруживший святые реликвии или идола, украл бы их.

– Может, они боялись проклятия?

Его глаза округлились. Оглянувшись вокруг, он приложил палец к губам и прошептал:

– Откуда вы знаете об этом?

– А с такими вещами шутки плохи. В этом их тихое очарование. – Излишний сарказм. Просто я была не в себе. Мне хотелось поскорее покинуть эту рощу. Не слишком приятное место. Здесь полегло немало народу, и все умерли преждевременной смертью. Земля пропитана кровью, усыпана костями, а воздух еще дрожит от крика. И запах, и сама атмосфера вполне в духе Кины.

– Как долго мы тут будем, Нарайян? Я пытаюсь идти вам навстречу. Но не собираюсь торчать в этой роще всю оставшуюся жизнь.

– О Госпожа, Фестиваля уже не будет. Чтобы очистить храм от скверны, требуется несколько недель. Жрецы расстроены. Обряды отложены до Надама. Это незначительный праздник, когда у групп начинается сезон отдыха и общение между ними на время прерывается. Тогда жрецы призывают их обращаться к Дщери Ночи в своих мольбах. По их словам, она медлит с приходом из-за того, что мы недостаточно усердно молимся.

Неужели он всю жизнь будет выдавать мне информацию по крупицам? С другой стороны, думаю, ни один верующий не стал бы распространяться о своих религиозных праздниках, святых и прочих вещах так подробно, как это делал он.

– Тогда почему мы до сих пор здесь? Почему не отправляемся на юг?

– А мы здесь не только ради Фестиваля.

Это точно. Но каким образом, интересно, я могла убедить этих людей в том, что являюсь их мессией? Об этом Нарайян умалчивал. Ни одна актриса не способна сыграть роль, не зная о ней ничего.

Вот в чем загвоздка. Нарайян искренне верил, что я и в самом деле Дщерь Ночи. Потому что хотел этого. Это означало, что он отказался бы проинструктировать меня, если бы я попросила. Он полагал, что моя интуиция должна была подсказать мне мою сущность.

Я же об этом не имела ни малейшего представления.

Похоже было, что джамадары разочарованы, и Нарайян нервничал. Тот факт, что я заметила осквернение их храма, еще не доказывал мое соответствие их надеждам.

Я спросила его шепотом:

– Как я могу совершать чудеса в месте, утратившем святость?

– Не знаю, Госпожа. У нас нет никакого представления об этом. Все в руках Кины. Она пошлет нам знамение.

Знамение. Замечательно. Но у меня до сих пор не было возможности узнать, что именно они под этим понимали. Важный сакральный смысл имели вороны. С точки зрения верующих, то, что Таглиос осаждали полчища этих тварей, было просто замечательно. Да уж. Эти могли накаркать Год Черепов. Что еще?

– А на кометы вы обращаете внимание? – спросила я. – В прошлом году на севере видели комету, и еще раньше тоже была одна. Здесь их наблюдали?

– Нет. Это вестники несчастья.

– Для меня.

– Их еще называют Мечом или Языком Шевы, Шевылинка, они отбрасывают свет Шевы на землю.

Одно из древних имен верховного божества гуннитов. Его еще называли Владыка Света.

– По словам жрецов, когда на небе появляется комета, Кина теряет свою силу, ибо свет, отбрасываемый кометой, заполняет небо и светит и ночью и днем. 

– Но луна…

– Луна – светило тьмы. Луне принадлежат Тени, она создана, чтобы Дети Тени могли охотиться.

Он болтал без умолку. Что-то по поводу местных религиозных представлений о том, что есть свет и тьма, добро и зло, порок и добродетель. В общем, если верить Обманникам, Кина, несмотря на свою любовь к Тьме, была вне и над этим извечным противоборством, и враг Света и Тьмы, и одновременно союзник каждого из них – в зависимости от обстоятельств. И может, чтобы запутать меня окончательно, никто не мог толком объяснить мне, как в действительности обстояли дела с точки зрения их богов. И веднаиты, и шадариты, и гунниты относились друг к другу с большим уважением. У большинства гуннитов различные божества – неважно, с чем связанные, со Светом или Тьмой, – пользовались одинаковым почитанием. У всех были свои храмы, культы и жрецы. Но некоторые – как, например, культ Хади Джахамара Джа – были заражены учением Кины.

Вначале, пока Нарайян разглагольствовал обо всем этом, переливая из пустого в порожнее, глаза его бегали; потом он и вовсе перестал смотреть на меня. Уставившись в огонь, он все говорил и говорил и становился все более мрачным. Но старался этого не показывать. Кроме меня, этой перемены в нем никто не заметил. Но я много общалась с людьми и обратила внимание, что и другие джамадары как-то напряжены.

Что-то должно случиться. Очередное испытание? Если да, то от этих людей не стоит ждать любезного обращения.

Мои пальцы автоматически скользнули к желтой повязке на поясе. Последнее время я мало тренировалась – слишком была занята. Я удивилась собственному машинальному движению и подумала:

«Зачем?» Это оружие вряд ли оказалось бы эффективным в подобной ситуации.

Давила какая-то опасность. Теперь я почувствовала ее. Джамадары были взволнованы, нервничали. Я попыталась сконцентрировать свою психическую энергию, хотя аура рощи мешала мне. Это можно было сравнить с попыткой сделать глубокий вдох в душной комнате, в которой находился труп недельной давности. Но я была настойчива. Если даже сны до сих пор не сломили меня, то с этим я тем более справлюсь.

Я опять задала вопрос Нарайяну, чтобы вызвать очередной приступ болтливости, сама же сконцентрировала свою энергию.

И нашла опасное место.

К испытанию я уже была готова.

Он был джамадаром-веднаитом с черным румелем и такой же легендарной репутацией, как у Нарайяна. Звали его Мома Шарраил. Когда нас представили друг другу, у меня сразу возникло подозрение, что этот-то убивал не во имя Кины, а ради собственного удовольствия.

Его румель мелькнул, словно черная молния. Я ухватила его тяжелый конец на лету, вырвала оружие и, прежде чем тот обрел равновесие, накинула петлю на его шею. Выглядело это так, словно я всю жизнь только тем и занималась... или кто-то другой направлял мою руку. Впрочем, я чуть-чуть схитрила, прибегнув к заклинанию, поразившему его в самое сердце. Жалости к жертве я не испытывала. Возможно, потому, что понимала: это может сыграть такую же фатальную роль, как и отсутствие реакции с моей стороны.

Никто не вскрикнул, слова не вымолвил. Все были потрясены, даже Нарайян. Боялись смотреть на меня. Непонятно почему, я вдруг произнесла: