Венера Челлини - Наталья Солнцева

Дениска не любил играть со своими сверстниками, считая все их затеи неинтересными и невероятно скучными, поэтому большинство свободного времени мальчик проводил в одиночестве – за чтением или за долгими, таинственными размышлениями на известные ему одному темы.

– О чем ты так задумываешься? – спрашивала его бабка, на что он только качал головой, не отвечая. Он не желал никого впускать в свой «затерянный мир», оставаясь его единственным полновластным хозяином.

Ему были не нужны игрушки. Самыми забавными живыми игрушками для него были взрослые, которые его окружали. Чужих он с детства, с пеленок, не только не боялся, а, наоборот, проявлял к ним жгучий и совсем не свойственный маленьким детям интерес. У Дениски был настороженно-пристальный взгляд, который как будто держал в поле зрения всех сразу и каждого в отдельности.

Животных мальчик не особо жаловал, кроме собак. Собак он обожал и с любым, самым свирепым псом легко находил общий язык. Бабушка до сих пор с содроганием вспоминала злющего соседского Тузика, которого боялись даже его хозяева, но только не Денис. Малыш играл с Тузиком, бегал наперегонки, дразнил и гладил, делился едой и даже лазил к Тузику в будку, что являлось и вовсе делом неслыханным.

Еще маленьким мальчиком Дениска четко усвоил, что он «не такой, как все», что он – особенный. Чем особенный, он не задумывался, но людей научился слегка презирать, хотя своего интереса к ним не утратил. Чем же развлекаться, если не ими?

Он рано понял, что в жизни есть вещи важные и не важные , и что с помощью важных вещей можно здорово влиять на других. Можно какой-нибудь безделице придать такие важность и значение, что эта ничтожная вещь начнет управлять людьми и властвовать над их умами и поступками. Однажды Дениска развлечения ради спрятал бабушкин паспорт и долго забавлялся, наблюдая, как она, хватаясь за голову, мечется в поисках пропавшего документа по всей квартире, охает и ахает, капает себе в рюмочку лекарство и громко возмущается собственным склерозом. Потом изобретательный внук подложил документ таким образом, что бабушка его обнаружила как бы сама, и с удовлетворением наблюдал, как она радовалась. Счастливая, она купила Дениске конфет и не ругала его за порванные штаны. Собственно, затея с паспортом и была задумана, чтобы избежать поучений и расспросов по поводу огромной дырки на новых школьных брюках.

Часто Дениска устраивал ссоры между бабушкой и дедушкой, что тоже было интересно. Интересно было ссорить и мирить одноклассников, бесить и дурачить учителей, врачей и пионервожатых. Дениска весьма натурально умел прикинуться больным, когда надо было побледнеть, упасть в обморок, отказываться от еды и корчиться от не ведомых никому болей. Это получалось у него настолько легко и естественно, что стало скучным, и мальчик искал более тонкие варианты воздействия на других. Как правило, он их находил.

Никто не подозревал, что он создает нужные и выгодные ему ситуации и мастерски изменяет те, которые ему не нравятся. Все окружающие считали его очень покладистым, ответственным и серьезным. В школе он участвовал во многих олимпиадах и часто оказывался победителем, постепенно приобретая репутацию вундеркинда, гения и таланта. Ребята его уважали и побаивались, но близких друзей у Дениса не было. Самым близким другом он был себе сам, поэтому вел дневник, разговаривая в нем сам с собой и сам с собой советуясь. Он не признавал никаких авторитетов, не имел никаких идеалов, никаких принципов, кроме одного – развлечения, острые, дразнящие нервы переживания, рискованная и невероятно сложная игра. Дуэль, на которую он вызывал весь мир и всех существ, которые его населяли!

Очень рано он открыл для себя новую игрушку, приятную и немного опасную, а кроме того, невероятно важную – секс, до этого момента как-то упущенную им из виду.

Однажды на даче Дениска увидел, как целуются парень с девушкой. Зрелище захватило его. Он не мог оторвать взгляда от их лиц, губ, от замедленных движений их рук и тел. Сладкая жаркая волна окатила его, подступила к самому сердцу, слабостью и истомой растекаясь по груди, так что он едва не задохнулся.

«Царское наслаждение!» – родилась в его расслабленном мозгу недетская мысль.

Дениска не скоро выполз из сырого полумрака глухих зарослей крапивы и репейника, горько и сочно пахнущих зеленью, землей и перезрелой малиной, осыпающейся с одичавших кустов. Он любил прятаться ото всех и выбирал для этого самые укромные, сплошь заросшие высоким бурьяном дальние уголки сада. Там, сидя на корточках или прямо на прогретой за день земле, он предавался своим прихотливым фантазиям или наблюдал за жизнью соседей, скрытой и потому особо привлекательной.

У соседей на даче, как и у Дениски, и у большинства дачников, не было удобств в доме. Дома в Мамонтовке строились деревянные, просторные, с застекленными мансардами, открытыми верандами, ставнями и резными наличниками на окнах и дверях – среди редких высоченных сосен с золотыми стволами и густыми, дышащими хвоей кронами. Дикие сады окружали эти дома, весной заливая их ароматами сирени и жасмина, засыпая белыми, нежными лепестками цветущих яблонь и груш-дичек, черешен и слив.

Дениска любил обрывать с растрескавшихся стволов янтарные натеки «клея», как он называл смолу фруктовых деревьев, и жевать их часами, наслаждаясь самим процессом и тонким привкусом пахучей клейкой массы. Модных нынче жвачек в те времена еще не было, и «клей» весьма неплохо выполнял их роль. Мальчик забредал в поисках «клея» в самые отдаленные заросли садов, которые смешивались между собою, давно растворив границы между дачными участками, которые никто и не стремился соблюдать.

Там, в густых непроницаемых зарослях, можно было надежно укрыться от любопытных глаз. Денис любил забираться в самые непролазные дебри диких кустов барбариса и смородины, огромных лопухов и прочих растений, откуда было удобно наблюдать за соседями, оставаясь невидимым. Как-то он заметил, что Елизавета Павловна и Маргарита, возвратившись с пляжа, моются нагревшейся за день в корыте водой прямо за сараем, в глубине сада. Им и в голову не пришло, что кто-то может их там увидеть. Кусты и деревья так разрослись, так перепутались, создав естественное укрытие, они казались такими надежными… Но Денису сквозь стволы и стебли было отлично все видно.

Он пристрастился к этому занятию – следить за двумя женщинами: постарше и помоложе. Особенно приятно было смотреть на Маргариту – на ее бело-розовое, нежное и прелестное тело, светящееся в солнечных лучах, словно драгоценный плод, невиданный тропический фрукт. Денис становился сам не свой, видя, как она неторопливо и плавно, с какой-то ленивой кошачьей грацией наклоняется, или поднимает вверх ногу, сгибая ее в колене, или откидывает назад голову, закалывая непослушные рассыпавшиеся волосы, или… Словом, он впервые испытал эрекцию, глядя на Маргариту, открыв для себя новое, непривычное удовольствие, а заодно и новые ощущения собственного тела. Ему стали сниться тревожные сны, в которых он испытывал непреодолимое желание завладеть этой красотой, прикасаться к этому мягкому и теплому телу, гладить его нежные изгибы… Он просыпался от собственных стонов и долго сидел на кровати, не в силах успокоиться. Иногда это ему так и не удавалось, и тогда он неслышно, крадучись, чтобы не заметили бабушка с дедушкой, выходил из дома в черный и душистый ночной сад и бродил, бродил по нему до изнеможения, до ломоты в замерзших от росы ногах.

Маргарита стала его наваждением, его сладкой и жестокой мукой – она завладела им полностью, не отпуская ни на мгновение, не давая расслабиться и передохнуть. Он желал ее до умопомрачения, до судорог во всем теле, до отчаянного, дикого исступления, захватившего его, как бурные воды захватывают маленькую легкую щепочку и несут, несут неведомо куда, вертя и крутя, как им заблагорассудится.

Денис просыпался и засыпал с одной-единственной мыслью, с одним желанием – видеть Маргариту, слышать ее голос, ощущать ее присутствие, ее запах, наконец. Он следил за ней повсюду: вечером, прокравшись к дому соседей, он наблюдал, как она раздевается перед сном; днем – как она идет на пляж или ложится в купальнике на расстеленное в саду старое одеяло и загорает до пяти часов. Но самым долгожданным событием было купание Маргариты в саду, в густых зарослях за сараем, когда она не чувствовала, что кто-то ее видит. Она приносила туда тазик с нагретой за день на солнце водой, мыло и полотенце; раздевалась, вешая на ветку старой вишни ситцевый халатик, и… Денис переставал дышать, боясь пропустить хотя бы одно ее движение, один жест.

Потом увиденное снилось ему ночами, тревожило, не давало покоя! Он дошел до предела! Он больше не мог терпеть этой пытки! Маргарита должна удовлетворить его желания – все, которые родились беспокойными жаркими ночами в его воспаленном мозгу.