Дневник Аделины Блейз. Часть 1 - Антон Медведев

— Подожди, — остановила его Вика. — Ты же сам говорил о том, что мы должны признать себя достойными обладать какими-то вещами? А теперь говоришь, что мы недостойны ничего.

— Вика, здесь нет противоречия. Признавая за собой право на обладание богатством, дороги­ми вещами, ты просто расширяешь свое воспри­ятие. Ты избавляешься от ограничений, навязан­ных тебе всем твоим прошлым воспитанием, твоим миропониманием. Твой ум говорит тебе, что только очень богатый человек может обладать домом на Канарах, что для тебя это недоступно. Но это не­правильно — навязывая себе подобные ограниче­ния, ты автоматически лишаешь себя возможно­стей иметь дом на Канарах. И, наоборот, выбросив любые ограничения, признав себя априори достой­ной всего, ты получаешь возможность выбирать любые варианты развития ситуации. А не толь­ко те, о которых тебе толкует твой «просвещен­ный» — в кавычках — разум. В случае же с ЧСВ речь идет о другом: надо избавиться от завышен­ной самооценки, не возбуждать негативных потен­циалов. В данном случае оба варианта идут рука об руку: в первом случае мы расширяем сферу своих притязаний, включаем в нее все, что можно. Этим мы просто обеспечиваем себе возможность выбо­ра. В то же время, избавившись от «важности», мы получаем возможность идти по интересующим нас тропинкам, не возбуждая противодействия со стороны мироздания.

— А как действует это ЧСВ? — поинтересо­вался я.

— Проще сказать, как оно не действует, — от­ветил Сергей и отхлебнул из бутылки. — ЧСВ постоянно присутствует в нашей жизни. Вот ты, Оля, — он взглянул на Ольгу, — сможешь пройти по городу в драных чулках?

— Ас чего это я должна ходить в драных чул­ках? — не поняла Ольга.

— Як примеру. Представь, как ты себя будешь чувствовать, если знаешь, что твои чулки изодра­ны, и все это видят.

— Плохо буду чувствовать, — ответила она. — Лучше уж вообще без чулок, чем в рваных.

— Да, но что заставляет тебя чувствовать себя плохо? — не отступал Сергей.

— Да просто стыдно, — пожала плечами Оль­га. — Я что, бомжиха какая-то — ходить в рванье?

— Вот это, Оля, и есть ЧСВ, — кивнул Сер­гей, вполне удовлетворенный ее ответом. — Во- первых, ты признаешь себя выше бомжихи. Счи­таешь себя достойнее ее. Во-вторых, твое чувство собственной важности не позволяет тебе пройти по городу в рваных чулках. Тебя беспокоит, что все это увидят, что над тобой будут злословить, что тебя будут презирать. Ты просто не можешь себе позволить плохо выглядеть. Все это, Оля, и есть следствие ЧСВ. Завышенная оценка собствен­ной персоны.

— Но почему я должна ходить как нищенка?! — Ольга явно начинала злиться. — Ты же не ходишь в лохмотьях?

— Не хожу, — согласился Сергей. — Пойми, Оля: речь идет не о том, в чем тебе ходить или не ходить. Речь идет о твоем отношении к тем или иным вещам, о том, как ты все это воспринимаешь. Для человека с чистым сознанием совершенно без­различно, в чем пройти по улице. Если будет надо, он вообще пройдет без ничего. У него нет ЧСВ, ему совершенно безразлично, кто и что о нем подума­ет. Поведение такого человека определяется про­стой целесообразностью — он делает то, что нужно делать. И если для достижения какого-то резуль­тата мне, например, нужно будет напялить на себя женские чулки, да еще и рваные, я это сделаю со­вершенно спокойно. В данном случае, боясь того, что о тебе скажут или подумают, можно задать себе простой вопрос: «А судьи кто?» Это не означа­ет презрения к людям — ни в коей мере. Просто ты понимаешь, что сознание людей полно хлама. Что поведение людей определяется наличием десятка- другого зашитых в наше сознание программ. Люди не принадлежат себе, Оля. И когда какая-нибудь дамочка, увидев тебя в рваных чулках, укажет на тебя пальцем и начнет смеяться, ее впору будет по­жалеть, потому что уровень ее развития не превы­шает уровня развития амебы, — это я говорю без желания кого бы то ни было унизить или оскорбить. Просто это реальность, и реальность печальная. Смеясь над тобой, эта девушка продемонстрирует всю свою ограниченность, всю свою глупость. Более того, своей насмешкой над тобой, осознанием своего превосходства она генерирует очень сильный нега­тивный потенциал. В результате в скором времени с этой девушкой произойдут какие-то неприятно­сти. И очень может быть, что она уже сама окажет­ся на помойке в драных чулках. Помнишь библей­ское: «Не судите, да не судимы будете»? Христос знал, что говорил. Научившись принимать людей такими, какие они есть, научившись не осуждать и не унижать их, ты сама избавишься от кучи про­блем. Опять же, если у тебя нормальное мышление, то при виде девушки в рваных чулках ты не бу­дешь злословить. Наоборот, подумаешь о том, что, может быть, ей нужна помощь. Но при этом помо­гать надо аккуратно — так, чтобы не обидеть. Ведь, предложив ей, скажем, деньги на новые чулки, ты оскорбишь ее, хотя вроде бы делаешь все от чистого сердца. Человеческая душа очень тонка и ранима, и обращаться с ней надо бережно.

— Если я смогу все это воспринять, то, навер­ное, стану святой, — улыбнулась Вика.

— Стать святыми нам, положим, пока не гро­зит, — ответил Сергей. — Уж слишком это высокий уровень. Но вот почистить наше сознание от вся­кого хлама нам вполне по силам... — Он взглянул на часы. — Ну что, хватит на сегодня магии? А то лекарство в больших дозах становится ядом.

— Хватит, — согласилась Вика и снова улыб­нулась.

* * *

Мейер был зол. Он нервно ходил по гостинич­ному номеру, сжимая в руках телефонную трубку и с нетерпением ожидая звонка от Стенли. Он уже догадывался, кем являются посетившие его за­мок «гости». Большую наглость трудно было даже представить. Валентин расположился на диване. Мигель, как всегда безмолвный и спокойный, си­дел в кресле.

— Непостижимо... — раздраженно пробормо­тал Мейер. — Мы ищем их здесь, а в это время они преспокойно орудуют у меня дома!

— Может, это не они? — робко предположил Валентин.

— А тогда кто? — мрачно отозвался босс. — Все сходится: они взломали мой компьютер, отослали от моего имени письмо Стенли. Затем уничтожи­ли его ответ и отправились в гости. И Стенли их принял. Еще и поил моим вином... — Он выругал­ся сквозь зубы.

— Все образуется, Мастер, — попытался успо­коить его Валентин. — Одно дело — пробраться в дом. И совсем другое — добраться до архива. На мой взгляд, это просто нереально.

— Все равно это опасно. Очень опасно... — Мей­ер вздрогнул от звука запищавшего в его руке те­лефона. — Слушаю...

Он слушал. И чем больше слушал, тем темнее становилось его лицо.

— Я все понял, — сказал он, с трудом сдержи­вая злость. — Завтра приеду. — Мастер отключил

телефон и снова выругался. — Они упустили их, Валентин. Упустили...

— И как им удалось удрать? — поинтересовал­ся Валентин.

— Они воспользовались потайным ходом. Пока их искали в доме, они спокойно выбрались из замка и ушли через лес... — Босс вздохнул и сел в крес­ло. — Завтра я улетаю домой. Закажите мне и Ми­гелю билеты. Вы остаетесь за меня.

— Хорошо, Мастер. — Валентин поднялся с ди­вана. — Я распоряжусь насчет билетов?

— Да. И возьмите сразу билеты на обратный рейс, на пятницу. Эти люди все равно вернутся сюда. И знаете, Валентин, — Мейер внимательно посмотрел на собеседника, — они начинают меня злить.

В Лондон Мейер и Мигель прилетели вечером. Сразу же начались неприятности: Стенли, обещав­ший их встретить, почему-то не приехал, его сото­вый телефон не отвечал. Конечно, это могло быть случайностью. Машина сломалась, или еще что-ни­будь помешало. Но уж очень глава Ордена Люци­фера не любил случайностей. Да и управляющий за годы службы еще ни разу его не подводил.

Домой пришлось ехать на такси. Мейер ехал и хмурился. Да, Стенли сказал, что двери не взлома­ны. Все бумаги надежно спрятаны в сейфе. Тем не менее, спокойствия на душе не было. Зато сидев­ший рядом Мигель был как всегда невозмутим. Да и о чем ему волноваться? Взглянув на телохрани­теля, Мастер даже ощутил злость.

Вот и замок. Окна были темны, лишь у вхо­да горел фонарь. Расплатившись с таксистом, хо­зяин замка в сопровождении Мигеля прошел во двор. Отсюда стали видны освещенные окна кух­ни. Тут же открылась дверь, навстречу им выбе­жала кухарка.

— Добрый вечер, мистер Мейер! Добрый вечер, Мигель! Как хорошо, что вы приехать! Я здесь со­всем одна... — ломаным английским встретила его кухарка. Женщина была бледна и явно испугана.

— Где Стенли?

— Не знаю, господин! Вчера днем быть, гово­рить с вами по телефону. А потом я звать его, а его нет. Так и не вернуться.

— А гости? Где гости, которые здесь были? Вы знаете, куда они ушли? Может, слышали их раз­говоры?

— Не знаю, мистер Мейер! — чуть не плача, от­ветила женщина. — Вчера вместе с ними завтра­кать, потом я уходить на кухню мыть посуда. По­том слышать — шум, стекло биться. Прибежать, а их уже нет. Здесь быть только Стенли и люди, которые вместе с ним приезжать. Бегать, кричать, искать их. Но никого не найти.