Ироническая проза. Ч. 1 - Роман Днепровский

Приняв эти простые и нехитрые воспитательные меры по отношению к хозяйке квартиры, Алексей и Алёнка (так звали моих знакомых) решили, что для начала достаточно и этого, и теперь они вполне спокойно могут жить в квартире с чёрными поверхностями — а шмыгающие тут и там кошки и огромное полотно «Казнь девственницы через посажение на кол», висевшая в изголовьи их постели, их ни капли не напрягали.

Затем настала очередь музыки. Всякий раз, когда хозяйка включала магнитофон с очередной депрессивной кассетой, Алёнка просто выдёргивала шнур из сети, затем из разъёма магнитофона, и так же спокойно и доброжелательно произносила:

- Хочешь слушать эту музыку — купи себе наушники. Или научись уважать людей, за счёт которых живёшь. — И, понимая, что в материальном плане она полностью зависит от своих постояльцев, Людмила была вынуждена проглатывать и это. Она, правда, в самом начале пыталась ещё построить с квартирантами свои «рабовладельческие» отношения, но и здесь очень быстро получила отпор:

- Если тебе надо, чтобы Лёшка починил выключатель на кухне, то неужели так трудно попросить его об этом нормальными словами, без театральных эффектов? — спросила Алёнка, лучезарно улыбаясь «инфернальной женщине», — Лёшка и без того, на работе устаёт от всякого цирка — можно ему хоть после работы цирк не устраивать?…

В конце концов, после пары месяцев такой ежедневной «дрессировки», климат в «чёрной квартире» перестал уж слишком однозначно напоминать сумасшедший дом (оформление интерьера — не в счёт), и я решился, наконец, навестить своих знакомых в их новом пристанище.

…Мы сидели на кухне (мальчики — в креслах, девочки — на подушках, прямо на полу), пили какое-то вино, жевали пирожки с печенью — Алёнка великолепно их стряпала! — и весь вечер травили анекдоты. Думаю, соседи Люды в тот осенний вечер были крайне озадачены: вместо депрессивных музыкальных завываний, из окон её квартиры через каждые полторы-две минуты слышался смех — нормальный, весёлый смех! И — всё было бы ничего, если бы вдруг у меня не разболелся зуб…

Сморщившись от резкой зубной боли, гляжу на всю честную компанию, и спрашиваю совершенно замогильным голосом:

- Люда, анальгин у тебя есть?

- Зубы? — пугается Инфернальная Девушка, — темпалгин есть! И максиган! Сейчас, сейчас принесу…

Люда выходит из кухни в комнату, и через минуту возвращается обратно. В руках у неё — небольшой гробик, обтянутый какой-то чёрной материей. На верхней крышке гроба переливающейся серебристой краской, готическим шрифтом оттиснуто: «БЕГЕМОТ». Гроб она протягивает мне…

При виде гроба, я на секунду забываю о зубной боли. До этого момента я всегда знал, что, в общем-то, Людмилка — не совсем того… ку-ку… то есть, безусловно, она — ку-ку, но не до такой степени: дурит, конечно же, но совсем уж адекватности не теряет. И вдруг…

- Люда, дай сюда, я сама посмотрю! — Алёнка берёт из рук хозяйки этот гроб, открывает крышку, и начинает шарить в нём, — ага, вот максиган! а вот и темпалгин! Держи! — и протягивает мне таблетки.

Минут через пять, когда зубная боль совершенно прошла, я решил поинтересоваться, откуда вдруг в этой квартире домашняя аптечка такой странной формы. Не почему — это-то, как раз, мне было понятно — но именно откуда?

- А это Лёшка на работе сделал! — Алёнка кивнула на мужа, — у Люды тут Бегемот зачудил, умирать собрался — а у Лёшки в тот день, как раз, никаких заказов не было, времени — вагон, вот он гробик для Бегемота и сделал! Думал, придёт вечером — пойдём хоронить Бегемота…

Огромный чёрный котяра, дремавший, тем временем у меня на коленях, услышал, что речь идёт о нём, приоткрыл глаз и гнусно мяукнул: мол, да-да, так оно и было — и снова задремал.

- И что дальше? — спрашиваю, глядя то на гроб, то на кота.

- А ничего! — смеётся Алёнка, — пришёл Лёха сюда с этим гробом, а Бегемот лежит, умирает, глаза закатывает. Лёха его берёт, открывает гроб, и запихивает Бегемота вовнутрь — не то, чтобы заколотить его там живым, а просто померить, не маленький ли гроб получился? А Бегемот, как только Лёшка его в гробу закрыл, завыл оттуда нечеловеческим голосом, стал в крышку колотиться, наружу рваться! Едва крышку открыли — Бегемот оттуда выскочил — глаза горят, хвост трубой! — и начал по всей квартире носиться! И по мебели летает, и по потолку — и орёт! А потом засел на шифоньере, на самом верху — шипит оттуда, никого к себе не подпускает — раздумал, одним словом, умирать. Ну, а в гроб мы, чтобы Лёхин труд не выбрасывать, лекарства сложили — теперь вот, вместо аптечки его используем…

Осторожно, чтобы никто не заметил моего взгляда, я искоса посмотрел на Странную Девушку Люду. «А что, — подумалось мне, — если и нашу Леди Инферно минут на полчасика в гроб засунуть, и крышкой сверху прикрыть?… Может быть, после такой процедуры хоть обои в квартире поклеит? А там, глядишь, и на работу устроится?…».

Реквием Писачей Машинке

Их имён с эстрад не рассиропили,В супер их не тискают облаточный:«Эрика» берёт четыре копии,Вот и всё!…А этого достаточно.

Среди моих друзей немало коллег-журналистов, вот я и решил обратиться к ним (да и не только к ним) с таким вот вопросом: господа, а вы помните свою первую писачую машинку? Вот такой у меня ко всем вам вопрос… Мне, почему-то, кажется, что вы должны её помнить: у меня, по крайней мере, если выстраивать этакий ассоциативный ряд, первая печатная машинка занимает место где-то рядом с самой первой моей женщиной. Не с девушкой, а именно с Женщиной, зрелой и опытной, с которой — всё по-настоящему, по-взрослому было… Вот такая вот ассоциация — ни больше и не меньше.

Прошлым летом, коротая время в вымирающем посёлке Боярский на южном берегу Байкала, где у нас сломалась машина, в ожидании отправившегося за нужной деталью автостопом до Верхнеудинска Сержа (LJ-юзер sergey_tibet), я лениво перелистывал взятые в дорогу номера «Русского Репортёра», и наткнулся на статью о пишущих машинках. Оказывается, прошлым летом в Индии закрылся последний в мiре завод, который их выпускал, представляете? Всё! Их больше никогда не будет! Компьютер убил пишущие машинки, превратил их во «вчерашний день», в винтаж, в антиквариат, в реликт прошлого, сделал их бесполезным хламом и предметом коллекционирования.

Я был, наверное, последним из иркутских журналистов, работавшим на «механике»: ровно до 2004 года набивал свои тексты на машинке, сам отвозил их в редакцию — а Кулехов, матерясь, перенабирал их на своём компе, жертвуя ради меня своим драгоценным временем. А я ему даже ни разу и не проставился за это с гонорара — впрочем, он и не пьёт уже давным-давно… А потом Кулехов, с воплями: «Это невыносимо!… Сколько ж можно?!…» — притащил мне старый редакционный комп: «Осваивай!» Я освоил, потом вышел на просторы Сети…

…и умер. Умер, как грамотный человек.

Компьютер, друзья мои, убивает грамотность: сделаешь ачипятку — он подчеркнёт слово с ашыпкой; кликнешь мышкой — исправит слово. В ЫнтырнЭте — и того хуже: здесь, вообще, никто ничего не исправляет, здесь кто как слышЫт, тот так и пишЫт. А то? Олбанский-то Езык откуда?… А попробуйте-ка сделать ляп, когда набираете текст на писачей машинке! — зубами свою ачепятку выгрызать будете, языком зализывать! Кто сегодня помнит про такие непременные и необходимые девайсы любого, мало-мальски, продвинутого пользователя ПМ (Пишущей Машинки, а не Пистолета Макарова), как штрих, липкая лента, бритвочки? Они были точно также необходимы, как необходимы другому ПМ — пистолету Макарова — шомпол, и щёточка для чистки дула, и маслёнка с маслом. Впрочем, для механической пишущей машинки маслёнка с маслом тоже необходима — и я покупал для своей именно оружейное, в охотничьем магазине: во-первых, оно — действительно, самое лучшее для такого рода механики — а во-вторых, к своей «Виталине» я относился примерно также, как к личному оружию. Ну, и использовал примерно также: «мочил» разных козлов нехороших людей — а потом мы с ними судились из-за публикаций. Один такой суд я даже проиграл…

Ладно, вернёмся к пишущим машинкам. Как же они стрекотали у мамы на работе, в Управлении комплектации оборудования, что размещалось в смешном и кривом старинном здании бывшей гостиницы, прямо над железнодорожным вокзалом! Вскоре, это стрекотание переместилось к нам домой: мама привезла с работы электрическую пишущую машинку — большую и тёмно-зелёную — и вечерами, придя с работы, печатала на ней: брала часть работы на дом, а, кроме того, набивала текст своей дипломной работы. Наш дом в тот год поставили на капитальный ремонт: жильцов никуда не расселяли, и целый день по квартире ходили брутальные работяги — тянули трубы, что-то сваривали, долбили… Во всех комнатах, там, где шли трубы центрального отопления, в полу, в потолке и в стенах зияли сквозные дыры — соседи стали ближе и роднее, и мы с соседом Вовкой через эти дыры общались, гоняли друг другу «малявы» на ниточках. А кроме того, соседи из двух квартир, расположенных напротив, приходили к нам набирать воду, умываться, мыть посуду — ну, и кое за чем ещё… Потом, когда канализацию меняли уже в нашей квартире, мы навещали соседей по тем же вопросам.