Убить зверя - Виталий Гладкий

Ближе к вечеру они набрели на тихое уютное кафе, где на оставшиеся деньги закатили настоящий пир. Тем, что им поставили на стол, можно было накормить бригаду лесорубов, здоровенных мужиков, не знающих меры ни в работе, ни в еде. Целый фазан под соусом, украшенный своими же перьями, икра черная на льду, фаршированная щука, какие-то диковинные салаты с труднопроизносимыми наименованиями, ваза с заморскими фруктами, которую венчал ананас, весь в сверкающем бисере водяных капель, большой морской рак, утонувший в ароматной зелени – как он называется, Егор Павлович так и не запомнил – пирожное, мороженное, французское шампанское и наконец устрицы; попробовать их старик не рискнул, решив, что его галантность все-таки имеет свои пределы.

Они просидели в кафе почти до полуночи, больше наслаждаясь не едой и приятной негромкой музыкой, а тем странным, давно забытым ощущением полного раскрепощения, присущего лишь беззаботной юности.

Странная это была ночь… После старику казалось, что они просто на некоторое время сошли с ума. А иначе как можно объяснить те глупости, которые они творили?

Ирина Александровна пригласила его к себе. Кафе и впрямь находилось рядом с ее домом, но актриса даже не заикнулась о такой мотивации своего поступка. Она просто взяла его под руку и решительно свернула под арку, где был ступенчатый спуск на центральную улицу. Он и не подумал протестовать, шел рядом, как телок, глупо и блаженно улыбаясь. Ему казалось, что они вовсе не идут, а плывут по меньшей мере в метре от асфальта. Странная эйфория заполонила все его естество, и он был готов немедленно сделать что-то такое… что-то такое!.. Что именно, Егор Павлович так и не смог придумать до самого подъезда элитного дома. И только когда за ними захлопнулась массивная дверь парадного, он вдруг вспомнил о бедном Грее, ожидающем его в пустой квартире. Но эта мимолетная мысль сразу же улетучилась, едва зацепив своим невидимым крылом заполнивший черепную коробку эфир, сверкающий и переливающийся всеми цветами радуги…

Егор Павлович никогда не ожидал от себя такой молодой прыти. После смерти жены он вел монашеский образ жизни, а появляющиеся – иногда совершенно некстати – желания выжигал, что называется, каленым железом. Старик почти забыл как выглядит обнаженное женское тело, и совершенно философски относился к проблеме полов, считая, что его песенка спета, а значит незачем засорять разными глупостями голову, и так захламленную никому не нужным жизненным опытом.

То, что с ним случилось этой безумной ночью, совершенно неожиданно раздробило в щепки тот тяжелый и пыльный панцирь, в который он заковал себя много лет назад. Они любили друг друга с неистовством вполне здоровых людей, лучшие годы которых пусть давно и миновали, но пышущий жаром пыл лишь подернулся пеплом, готовым в любой момент развеяться под ветром нерастраченной страсти. Время прекратило свой бег, ночь казалась бесконечной, и в минуты отдыха, когда они безмятежно ворковали обо всем и ни о чем и пили чай – или кофе; Егор Павлович просто не ощущал вкуса – ему казалось, что более счастливого человека, чем он, найти трудно…

Они уснули, когда солнце уже заглядывало в окна квартиры. Он проспал не более часа – нужно было торопиться домой, чтобы вывести на прогулку Грея. Но и за этот короткий промежуток ему приснилось больше цветных снов, чем за всю его длинную жизнь.

Отступление 4. Зона Сиблага, 1955 год Браконьеров было трое. Мужики все здоровые – как на подбор. Один из них, уже седеющий бородач, похоже, был за главного. Они уже разрубили тушу лося на несколько частей и грузили на вездеход.

Егор услышал выстрелы еще на подходе к Соленой пади и чтобы сократить и облегчить путь пошел напрямик через молодой сосняк. Рядом с ним бежал черный, как смоль, Уголек – сын Лешака. Он был еще молод, но по статям уже превосходил любого из псов, охраняющих находящуюся неподалеку от кордона спецзону, где за тремя рядами колючей проволоки отбывали наказание особо опасные рецидивисты.

Волкодав нетерпеливо рвался вперед, и Егору время от времени приходилось охлаждать его молодой пыл тихим коротким посвистом.

Егорша так и остался на кордоне, хотя его звала к себе тетка, сестра матери, проживала в городе, расположенном в центральной части страны. С надежными людьми, которые согласились бы годами жить в таежной глухомани, у руководства заказника были большие проблемы, а потому подростка оформили егерем быстро и без лишней волокиты, хотя его возраст и стал камнем преткновения в отделе кадров. К счастью, среди начальства нашлись добрые и совестливые люди, понимающие, что бедному сироте просто деваться некуда, и спустя два месяца после смерти родителей Егорша уже тропил тайгу в форменной фуражке. Долго осваиваться в новой роли ему не пришлось – отец приучал его к егерским обязанностям сызмальства. С деда-прадеда охотник-промысловик, он ни сам не мыслил жизнь без таежного приволья, ни сыну Егору не желал иной доли.

Прошли годы, и руководство заказника не могло нарадоваться молодым егерем. Он успевал везде и всюду, его северный кордон числился среди образцово-показательных, а браконьеры старались обходить территорию Егора стороной – он не давал спуску никому и не знал пощады. Смышленый парнишка настолько хорошо изучил тайгу, что мог пройти весь свой участок с завязанными глазами. Впрочем, опасливое отношение со стороны двуногих хищников к северному кордону имело под собой более веское основание, нежели просто боязнь молодого егеря. Ушлые мужички били зверя в заповедных местах и в сталинские времена, наплевав на жестокие законы и карабины лесничих. Но никогда прежде у егерей не было таких помощников, как у Егора.

Спустя несколько месяцев после вступления в должность Егорша смотался в деревеньку, где прикупил у деда Анфима, старого промысловика, суку по кличке Найда. Она приблудилась в деревню еще щенком, и только мудрый старик сумел рассмотреть в отощавшей бродяжке со свалявшейся шерстью и гноящимися глазами истинную породу, которой просто нет цены. Где она родилась, кто ее бросил – а может она сама сбежала – так никогда и не узнали. Никто не смог определить и от каких родителей произошла Найда. В крови суки было столько примесей, что только опытный профессор-кинолог мог сказать, почему у нее такой высокий рост, маленькие уши, короткий, будто обрубленный хвост, неестественно широкая грудь и клыки, как у тигра.

Как бы там ни было, но через три года Найда стала местной знаменитостью. Более жестокой и злобной фурии в образе пса не могли припомнить даже видавшие виды охотники промысловой артели. На охоте она могла дать сто очков форы любой лайке, а в драке полосовала противников почище матерого волка. Когда Найда шла по деревне, псы разбегались от нее будто от чумы. Особенно любила она брать медведя. Ее коронным приемом было запрыгнуть ему на холку и вцепиться в шею. Чего только не делал бедный зверь, чтобы сбросить со спины безмолвное свирепое чудовище, медленно и неотвратимо перемалывающее своими широкими челюстями-капканами его жилы и мышцы. Спасти зверя могло только чудо или нерадивый охотник, забывший дома ружье. Но самым интересным было то, что Найда не подпускала к себе кобелей. Промысловики готовы были заплатить Анфиму любые деньги за щенка от этой странной суки, но очередь росла, а дед только горестно пожимал плечами и материл Найду на все заставки.

Наконец совсем отчаявшийся Анфим, которому перевалило за восемьдесят, решил ее продать. На охоту он уже не ходил – ноги подводили, хотя глаз был по-прежнему зорок – а Найда ела за троих псов, что при его скудном домашнем бюджете оказалось чересчур накладно. Поначалу охочих купить ее нашлось немало. Но первый же покупатель вернул суку ровно через два дня и даже не потребовал своих денег обратно; впрочем, дед уже их потратил, что он сразу и поспешил ему сказать. После приходили и другие, все деревенские, однако итог всегда был один: через несколько дней Найда благополучно возвращалась в свою конуру, а старый Анфим смущенно объяснял горе-купцу, что к сожалению его денежки уже разбежались.

Спустя какое-то время деревенские охотники смирились с тем, что никто из них не сможет укротить монстра по кличке Найда, и больше не изъявляли желания приобрести неподдающуюся приручению суку.

Тогда хитрый дед обратил свой взор на соседние деревни, а затем и на район. Он уже привык к безбедной жизни за счет продаж Найды и решил продолжить свое маленькое предприятие, приносящее неплохие дивиденды. Так он морочил головы охотникам еще года полтора, пока слух о коварной псине не достиг самых отдаленных таежных уголков и не превратился в анекдот. Тогда дед, повздыхав от горького сожаления, отправил Найду по вешней воде вместе со сплавщиками, чтобы они оставили ее где-нибудь подальше от деревни. Сука прибежала домой ровно через две недели, а спустя месяц возвращающиеся домой сплавщики едва не прибили хитроумного Анфима и пожалели лишь по причине его преклонного возраста. Оказалось, что она поначалу втихомолку съела их продукты, затем всех перекусала и преспокойно уплыла по бурной реке на берег. С той поры дед оставил все попытки избавиться от Найды, но кормил ее очень редко. Впрочем, здоровенная псина от этого не страдала – она даже голодной весной была в теле, так как сама охотилась в тайге. А ее способности по этой части ни у кого не вызывали сомнений.