Тайная история красок - Виктория Финли

Тут же лежали некоторые из ее картин — цари демонов и танцующие боги. Художница показала мне одно из полотен, на котором изобразила известную легенду из «Рамаяны». Правитель демонов Равана похитил прекрасную Ситу, а ее муж Рама заключил союз с обезьяньим королем, и они отправились спасать красавицу. В итоге добро побеждает зло, и свет торжествует над тьмой. Черные рисунки на белом фоне символизировали этот дуализм. Сучиарми создавала свои картины, где каждая деталь продиктована традицией, а каждый цвет что-то значит, в том стиле, к которому в Индии, где он зародился, перестали прибегать аж два века назад: на белом фоне, словно в комиксе, разворачивается сюжет истории. Хотя скорее это напоминает все же не комикс, а традиционный индонезийский театр теней, несмотря на засилье телевидения, по-прежнему пользующийся в Индонезии большой популярностью. В Индии такие картины можно увидеть разве что в музеях, а на Бали традиция жива и по сей день.

Я встала, чтобы рассмотреть получше, что делает художница. Она тоже поднялась с места, желая продемонстрировать мне детали. Холсты, как объяснила Сучиарми, из хлопка, а перед началом работы их еще нужно особым образом подготовить. Я встрепенулась:

— С помощью белил?

Но пожилая художница решительно покачала головой:

— Нет. С помощью рисовой пудры, высушенной на солнце.

Я поняла, что, в лучших традициях сказок и эпосов, мне придется подождать. Сначала нужно увидеть другую белую краску. Сучиарми позвала свою семидесятилетнюю сестру, на два года старше, чем сама художница, и та проводила меня через двор в темную комнатушку, которую назвала «кухней художника», и показала, как с помощью ракушек каури втирает в холст рисовую пудру, пока та не проникнет в волокна ткани и поверхность не станет совершенно гладкой. Да, нелегко приходится художникам. Чтобы подготовить холст к рисованию, сначала нужно несколько часов тереть его каури.

Затем мы вернулись к Сучиарми, которая сидела на полу и толкла в чашке красный порошок. Умению подготавливать краски она научилась еще в детстве и справлялась с этой задачей на «отлично». А что поделать? Когда Сучиарми была маленькой, ей пришлось не просто доказывать свои способности, но и выступать в защиту всех женщин, поскольку считалось, что представительницы слабого пола не могут быть художниками и нечего соваться на эту исконно мужскую территорию. Когда девочка заявила о своем желании, отец — один из художников, расписывавших потолки во Дворце Справедливости в Кланге в 1938 году, еще при голландцах, — ответил решительным отказом. Но к счастью, упрямая дочка не послушалась.

— Я молча рисовала в своей комнате и к девяти годам стала настоящей художницей. — На самой первой картине Сучиарми изобразила медитирующего Арджуну, одного из основных персонажей индуистской мифологии, а на второй — восемь монахов. — Я показала рисунки своему учителю, и ему понравилось.

Родители очень сердились и сокрушались, ну почему их непутевая дочь не желает ткать или танцевать, как все нормальные девочки.

— А мне не нравилось ни то, ни другое, мне нравилось рисовать. Я вообще во многом подражала мальчишкам, даже дралась.

Видимо, дралась девочка неплохо, поскольку в конце концов все-таки отвоевала себе право рисовать. Единственный брат Сучиарми умер, остались только она и три сестры.

— Я заняла место брата, и в итоге родители смирились, рассудив, что я могу выполнять все мальчишеские обязанности и научиться секретам рисования и изготовления марионеток для театра теней.

Возможно, слово «секреты» напомнило художнице о цели моего визита. Она внезапно поднялась с места.

— Вы, наверное, хотите увидеть мою фирменную белую краску?

Я кивнула. Сучиарми повела меня через двор к деревянному сарайчику. Звякнули ключи, и дверь со скрипом отворилась. Здесь в грубо сколоченных деревянных ящичках лежали небольшие камушки светло — кремового цвета, самые крупные размером с кулак, остальные намного меньше.

— Это моя самая ценная краска.

Мы присели на корточки рядом с ящичками. Я провела рукой по одному из камешков, он оказался на ощупь почти маслянистым, а Сучиарми тем временем рассказала, откуда они взялись. Это остатки того, что привезли из-за моря много лет назад, задолго до ее рождения. Моряки приплывали с острова Целебес, который сейчас носит название Сулавеси. Одни говорят, что они были рыбаками, другие утверждает, что якобы пиратами. Но так или иначе, эти белые камушки мореплаватели использовали как балласт, чтобы поддерживать осадку судна. Добираясь до Серангана, к югу от Бали, они высыпали камешки у берега, а их место занимали новые грузы.

Вот что рассказала Сучиарми:

— Чаще всего эти камни просто выкидывали, но для меня это настоящая драгоценность.

Трудно сказать, кто из ее родных впервые узнал о камнях, но уже в детстве вместе с отцом девочка плавала на Серанган, взяв лодку напрокат, чтобы пополнить запасы и заодно полюбоваться жившими там редкими морскими черепахами. В середине 1980-х власти построили мост между двумя островами, чтобы удобнее было добираться до храма на Серангане, и камушки исчезли. Художница растирает их в порошок, потом смешивает с кальцием и добавляет связующий элемент из шкур яков, так называемый животный клей, который привозят в Джакарту из Гималаев. Тут Сучиарми замолчала, решив, что и так сказала уже достаточно, а потом лицо ее приняло озорное выражение:

— Кое-что я все же утаю, это мой секрет.

Пока мы шли через двор в студию, она показала мне на старое высохшее дерево:

— Раньше я закапывала камушки тут, чтобы никто не украл, но… Возраст, сама понимаешь. Память подводит, не помню, где что спрятала, так что пришлось перенести их в сарай.

Ну и ну! Получается, она продемонстрировала мне весь свой запас белой краски. Словно прочитав мои мысли, старушка добавила:

— Молю бога, чтобы их хватило на оставшуюся жизнь, поскольку другой краской рисовать не хочу.

Возможно, это и есть ответ на вопрос, почему же художники, несмотря ни на что, столь упорно продолжали использовать свинцовые белила. Уистлер, к примеру, мог бы перейти на цинковые и при этом чувствовал бы себя куда лучше. Но он упрямо рисовал свинцовыми белилами и отмахивался от доброхотов, предлагавших другие краски, заявляя, что они не достаточно непроницаемые, или давая какое-то иное логическое объяснение. Но скорее всего ответ куда проще — художник просто чувствовал, что это все не то, и логика тут ни при чем. Дело вовсе не в консистенции и не в том, что краска впитывает не то количество масла, какое нужно.