Тайная история красок - Виктория Финли

С помощью рентгеновских лучей мы узнаем, что Тициан испытывал затруднения, когда рисовал несчастного Актеона. Пытаясь изобразить момент превращения человека в оленя, он постоянно вносил коррективы, накладывая один слой краски за другим, пока наконец не добился желаемого эффекта.

Как сказал сотрудник Национальной галереи Вашингтона Майкл Скалка, реставраторам редко удается заполучить полотно, которому пятьсот лет, в первозданном виде, поскольку все они либо повреждены, либо подвергались в ходе истории реставрации: «Раньше реставраторы работали очень грубо, вовсю пренебрегая этическими нормами. Они считали, что вправе сделать с картиной все что угодно: оттереть краску, изменить одежду или другие детали. В наши дни специалисты, напротив, стараются сохранить картину такой, какой ее создал автор, не добавляя ничего от себя». С помощью рентгена искусствоведы могут отследить прошлое картины. К примеру, в Национальной галерее хранится полотно «Пир богов» Джованни Беллини. Исследование с помощью рентгеновских лучей показало «вмешательство» еще двух художников: Доссо Досси и Тициана, который изменил лесистый пейзаж, составлявший фон сцены, дорисовав горы. Разглядывая рентгеновские снимки, легко проследить стадии создания картины, кроме того, можно сделать поперечное сечение и проанализировать состав красок. По словам Скалки, «это как слои породы в геологии, тут без науки не обойдешься».

Да, свинцовые белила помогают при рентгенографическом исследовании старинных полотен, но, если они так вредны, почему же многие художники использовали их? Разумеется, уж не для того, чтобы облегчить жизнь искусствоведам будущего. Ответ прост — раньше не существовало никакой достойной альтернативы. На самом деле в Европе свинцовые белила активно использовали в смешанной технике акварели, и художники полностью отказались от них только в 1780-х, а в масляной живописи свинцовые белила продержались аж до Первой мировой войны, когда были изобретены титановые. Вплоть до 1920-х годов производители красок вовсю экспериментировали, смешивая цинковые и свинцовые белила, чтобы сохранить консистенцию, уменьшив при этом токсичность. А в промежуток между двадцатыми (когда на рынке появились титановые белила) и семидесятыми годами XX века (когда свинцовые белила перестали использовать в промышленных масштабах) дома часто красили смесью цинковых, свинцовых и титановых белил.

Существовали еще костяные белила, которые изготавливали из костей ягнят, но при соединении с масляными красками они заметно тускнели. Кроме того, белую краску получали из ракушек, яичной скорлупы, мела и даже жемчуга. Гилберт Кит Честертон, который был не только талантливым прозаиком и эссеистом, но и весьма одаренным художником, вспоминает курьезный случай. Как-то раз он отправился на Ла-Манш рисовать мелками прибрежные скалы, и вдруг оказалось, что закончился самый важный мел — белый. Он, чертыхаясь, чуть было не вернулся в город и тут со смехом понял, что у него буквально под ногами тонны мела.

Японцы и китайцы очень любили жемчужные белила, которые мы находим на многих картинах, однако считалось, что самый лучший белый — это бумага. Европейцы часто использовали меловые белила при росписи фресок. В начале XIX века английский химик сэр Гемфри Дэви отправился в Италию изучать настенную живопись в Помпеях. С тех пор как в 1748 году там начались систематические раскопки, большинство студентов, приехавших учиться в Европу, включали Помпеи в программу тура по Старому Свету для завершения образования. Посетителей немало удивляли сюжеты фресок, украшавших стены почти каждого зажиточного дома в этом обреченном античном городе: уставшие боги, благоухающие сады и масса эротики. Но Дэви интересовало лишь то, какими красками нарисована вся эта красота. Знаменитый химик расстроился, выяснив, что в Помпеях применяли меловые белила, а не свинцовые, хотя «из сочинений Теофраста Парацельса, Витрувия и Плиния известно, что в ходу тогда были именно свинцовые белила». На самом деле античные рисовальщики сделали верный выбор: меловые белила не изменяют состав, и, в отличие от свинцовых, их можно со спокойной душой применять даже в сочетании с аурипигментом. Это плюсы. Но есть и минусы: меловые белила выглядели слишком прозрачными при использовании в масляной живописи и не давали той текстуры и блеска, что свинцовые. Кроме того, белила изготавливали из олова и серебра, но вряд ли на них стоило переводить ценные металлы — эти белила плохо смешивались с маслом и темнели на солнце. Изначально такие краски применяли средневековые книжники, но после изобретения печатного пресса в 1456 году использование подобных белил постепенно сошло на нет.

В 1780 году два француза начали искать менее коварную белую краску. Речь идет о Бернаре Куртуа, французском химике, ассистенте в Академии Дижона, и Луи Бернаре Гитоне де Морво, который известен как химик-новатор. После принятия тринадцатью штатами Декларации о независимости Европу захлестнула волна социальной активности. Впоследствии оба химика горячо поддержали идеи Великой французской революции, и Гитон де Морво даже сократил свою фамилию, отказавшись от «де Морво», а пока что ученые направили свой пыл на изобретение новой краски. Свинцовые белила изготавливают бедняки, которые при этом травятся, так не пришло ли время найти замену?

Эксперименты длились два года. При соединении недавно открытого элемента бария с серой получалась не ядовитая, но довольно стойкая краска, которой в 1924 году дали название «бланкфикс», то есть «постоянные белила». Но барий был довольно редким, да и художникам не понравилось то, что баритовая краска слишком прозрачная, поэтому они вернулись к оксиду цинка, который греки использовали как антисептик. Результаты первых экспериментов оказались многообещающими: цвет получался красивый, кроме того, новые белила впитывали ровно такое количество масла, чтобы получилась густая масляная краска. Проблема заключалась в стоимости. Свинцовые белила стоили меньше двух франков за фунт, а цинковые — в четыре раза дороже. Никто не хотел их приобретать.

И тогда ученые решили прекратить свои опыты — их замысел с треском провалился. Куртуа вернулся к производству селитры, а Гитон де Морво пытался доказать, что вес металлов увеличивается при нагревании. Оба они, скорее всего, и думать забыли о своей мечте изобрести новую безопасную краску, однако идея витала в воздухе, и в итоге ее подхватил родной сын Куртуа, тоже Бернар. Юноша подавал большие надежды, и со временем из него получился выдающийся ученый. Как и отец, Куртуа-младший прославился своими опытами с белым порошком (только в его случае это был морфин), а в 1811 году создал собственную краску — ярко-алый пигмент из двуйодистой ртути. Полагаю, получив новое соединение, Куртуа вспомнил о том, как мальчишкой играл среди пробирок в лаборатории, а отец тут же рядом пробовал новую краску.