Рози – моя родня (с иллюстрациями) - Даррелл Джеральд

– Согласен, это совершенно очевидно, – отозвался судья, записывая что-то.

Сэр Огастес метнул злобный взгляд в сэра Магнуса. С его точки зрения, они вовсе ничего не установили, но если судья сказал обратное, не пристало вступать с ним в спор.

– У меня больше нет вопросов, – заключил сэр Магнус, садясь с довольным видом, более того – с видом человека, выигравшего дело.

Перекрестный допрос явно произвел большое впечатление на присяжных.

– Возможно, я захочу в дальнейшем снова вызвать этого свидетеля, – не сдавался сэр Огастес.

– Разумеется, сэр Огастес, – сказал судья и наклонился над своими записями, после чего обратился к сэру Магнусу: – Вы сказали – что-то вроде визга?

– Да, милорд. Скорее даже, это можно сравнить с многократно усиленным звуком, который вы слышите, когда проводите грифелем по доске.

Судья тщательно записал эту информацию из области естествознания.

– Вызываю леди Беренгарию Феннелтри, – снова взял слово обвинитель.

Леди Феннелтри, в темно-пурпурном бархатном платье, с, черной вуалью на соломенной шляпе не вошла, а проплыла в зал, точно победоносный галеон. Принеся клятву, она откинула назад вуаль и милостиво кивнула судье, как бы говоря: «Можете продолжать». Отвечая на вопросы сэра Огастеса, звонким, пронзительным голосом удостоверила свою личность, и ее манеры были настолько величественны, что даже наиболее рассеянные присяжные выпрямились на стульях, приготовившись слушать.

– Леди Феннелтри, – продолжал сэр Огастес, – вы помните вечер двадцать восьмого апреля?

– Этот вечер, – ответила леди Феннелтри ломким голосом, напрашивающимся на сравнение с звуком, какой производят падающие с крыш сосульки, – неизгладимо запечатлен в моей памяти.

– Не могли вы рассказать его светлости и присяжным – почему именно?

Повернувшись к судье и пригвоздив его к креслу гипнотическим взором своих голубых глаз, она молитвенно сложила руки на груди и начала:

– Двадцать восьмого апреля мы отмечали восемнадцатый день рождения моей дочери.

– Это имеет какое-то отношение к настоящему делу? – осведомился судья.

– Мне было предложено, – сурово молвила леди Феннелтри, – изложить все собственными словами.

– Конечно, конечно, – сказал судья, поспешно что-то записывая.

– Мы отмечали восемнадцатый день рождения моей дочери, – повторила леди Феннелтри, – и наметили устроить бал в ее честь. Естественно, пригласили множество людей. По сути дела, – она позволила себе мрачно улыбнуться, – пришли, можно сказать, все видные люди. Я просила моего супруга придумать что-нибудь оригинальное, желательно юмористическое, для развлечения гостей. Он заверил меня, что все готово, но пожелал сохранить в секрете – что именно. Я ездила с дочерью в город за покупками, а когда вернулась, обнаружила в своем доме вот это (она указала надменным жестом на Адриана).

– И его слона? – спросил судья.

– К сожалению, да, – ответила леди Феннелтри.

– Но как же, – продолжал судья с глубоким интересом, – слон мог ходить по лестницам?

– Э-гм, милорд, – живо поднялся на ноги сэр Огастес. – Полагаю, тут следует объяснить, что обвиняемый держал своего слона на конном дворе без ведома леди Феннелтри.

– А, это другое дело, – заметил судья.

И обратил свой взгляд на сэра Магнуса, убежденный, что тот – настоящий специалист по слонам.

– Слоны могут подниматься по лестницам?

– Несомненно, – ответил сэр Магнус.

– Так или иначе, – сказала леди Феннелтри, раздраженная вмешательством судьи, – мой супруг тайно держал слона на конюшне, как заметил сэр Огастес, без моего ведома. Им был задуман смехотворный план, который я, будь мне известно о нем, немедленно отвергла бы. Он и эта тварь Руквисл собирались вырядиться индийцами и привести слона в бальный зал, сидя в паланкине.

Судья наклонился вперед, озадаченно глядя на леди Феннелтри.

– Но я всегда полагал, что паланкин – это такое сооружение, которое слоны носят на спине, – заметил он.

– Ну да, – подтвердила леди Феннелтри.

– Но как же тогда, – жалобно молвил судья, – им удалось затолкать слона в паланкин?

Сэр Огастес опять вскочил на ноги, предчувствуя, что леди Феннелтри начнет что-то язвительно втолковывать судье.

– Милорд, – сказал он, – лорд Феннелтри и обвиняемый надели индийские костюмы, поместили паланкин на спине слона и въехали в паланкине в бальный зал.

Судья стал издавать какие-то тихие судорожные звуки, трясясь всем телом, будто в лихорадке. Прошло несколько секунд, прежде чем в зале поняли, что он смеется. Наконец, все еще трясясь от смеха, он вытер глаза и наклонился вперед.

– Представляю себе, какой вышел палимпсест, – выдавил он из себя через силу.

– Ха-ха, – послушно произнес сэр Огастес. – Чрезвычайно остроумно, милорд.

В зале воцарилась жуткая тишина, пока судья укрощал собственное чувство юмора. Наконец, вытерев глаза носовым платком и высморкавшись, он дал рукой знак леди Феннелтри.

– Прошу вас, мадам, продолжайте.

– Мои гости воздавали должное скромному, но соответствующему случаю приему, который мы подготовили, – сказала леди Феннелтри, – когда двери вдруг распахнулись, и слон, ворвавшись в бальный зал, заскользил через все помещение.

– Заскользил? – переспросил судья.

– Заскользил, – твердо произнесла леди Феннелтри. Судья посмотрел на сэра Огастеса.

– Я не совсем уверен, что правильно понимаю слова свидетельницы.

– Он заскользил, милорд, – подтвердил сэр Огастес. – По паркету.

– Заскользил, – задумчиво повторил судья и перевел взгляд на сэра Магнуса. – Слоны могут скользить?

– На хорошо отполированной поверхности, милорд, и при надлежащем усилии, думаю, и слон может скользить, – сказал сэр Магнус.

– Это было так задумано? – обратился судья к леди Феннелтри.

– Задумано или нет, к делу не относится, – сухо ответила она. – Он заскользил прямо на столы с разными яствами и винами. Мой супруг в его смехотворном наряде находился в паланкине и свалился вместе с ним со слона. Я подошла и спросила его, с какой это стати ему вздумалось приводить слона в мой бальный зал.

– Хороший вопрос, – заметил судья, восхищенный рассудительностью леди Феннелтри. – И что же он ответил?

– Он ответил, – сказала леди Феннелтри с полынной горечью в голосе, – что это сюрприз.

– Что ж, – беспристрастно заключил судья, – ответ вполне правдивый. Ведь это в самом деле был сюрприз, верно?

– С того дня, – ответила леди Феннелтри, – я мысленно подыскивала слово, адекватно описывающее этот случай, и в моем не таком уж скудном запасе английской лексики находила все, что угодно, только не «сюрприз».

– Всецело согласен с вами, – решительно молвил судья. – Ваше мнение полностью совпадает с моим.

– Могу я продолжать? – спросила леди Феннелтри. – Желательно без дальнейших помех?

– Конечно, конечно, – сказал судья. – Ради Бога. И что же было дальше?

Он наклонился над столом, не сводя глаз с леди Феннелтри, точно ребенок, слушающий сказку.

– Яства, само собой, были испорчены. Слон совершенно вышел из подчинения, метался в разные стороны, ища, кого бы сожрать. Я мягко журила супруга за то, что он неразумно привел в такое место дикого зверя, когда последний сперва сорвал с потолка канделябр, которому не было цены, а потом подбежал и схватил меня хоботом.

– Боже мой! – воскликнул судья. – И как же вы поступили?

– Будучи всего лишь женщиной, – ответила леди Феннелтри, и голос ее звучал, словно сигнальная труба, – я лишилась чувств.

– Весьма уместно, – заключил судья. – Должно быть, вы испытали сильное потрясение.

Леди Феннелтри слегка наклонила голову, пытаясь, без особого успеха, принять вид скромной, благонравной девы.

– Придя в себя, – продолжала она, – я обнаружила, что лежу на лососе.

– Сдается мне, – озадаченно молвил судья, – в этом деле фигурирует жуткое количество животных. Вы, сэр Огастес, отдавали себе отчет в том, что в рассматриваемом деле так много животных?