Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки - Гавриил Левинзон

ИЩУ ДРУЗЕЙ И ПРИЯТЕЛЕЙ

ЗА ПРИЛИЧНОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ.

Едва мы вступили в барахляндский город, как нас окружило множество барахляндцев: они теснились вокруг нас, отталкивали друг друга, похлопывали нас, заглядывали нам в глаза и наперебой предлагали нам свою дружбу. Я заметил, что лишился двух пуговиц. Оставшиеся пуговицы я сам оборвал, смекнув, что они могут понадобиться для приобретения друзей и приятелей.

И вот мы с Чу стояли в одних трусах в окружении счастливо улыбавшихся нам барахляндцев - наших новых приятелей и друзей. Особенно радостно улыбался мой закадычный друг. Он то и дело подтягивал брюки, которые минуту назад были моими. Мне было немного совестно: брюки были широковаты ему в поясе. Я сказал своему закадычному другу об этом.

- Да брось ты! - ответил он. - Я их с радостью подтягиваю.

Барахляндцы сообщили, что теперь нам всем вместе нужно посидеть в трактире - так на Барахляндии положено расставаться. Я сказал, что у нас с Чу нет денег.

- Нашел о чем беспокоиться! - ответили мне.

Мы направились в трактир "Дружба навеки". Наши новые друзья по очереди шли с нами в обнимку, показывали на нас прохожим и говорили:

- Посмотрите на этих благородных барахляндцев: для друзей они готовы снять с себя последнюю одежку.

Прохожие нам аплодировали. В трактире мы уселись за большим столом. На столе появилась одна из моих пуговиц, которую трактирщик смахнул в карман своего передника. Он принес нам еды и напитков. Мы славно провели время в обществе своих новых друзей. Мой закадычный друг не один раз принимался плакать. Он говорил, что не может удержаться от слез, когда думает о том, что мы расстаемся навеки. Мне тоже взгрустнулось.

Мой большущий приятель неодобрительно поглядывал на старинного дружищу Чу. Он говорил, что это какой-то на редкость бесчувственный барахляндец: знай ест, пьет и хоть бы раз всплакнул. Старинный дружище Чу обиделся. Он сказал, что никому не видно, что делается у него здесь, - и ударил себя в грудь. После этого он так разрыдался, что все бросились его утешать, в том числе и мой большущий приятель. Я боялся, что тоже разрыдаюсь. Поэтому я налегал на еду и питье. Должен сказать, что это неважное средство от плача, - я все равно расплакался. Когда все было выпито и съедено, мы направились к ракетолетам. По дороге к нам присоединились еще несколько барахляндцев. Они кричали, что будут провожать нас просто так, бескорыстно. Они были взволнованы не меньше наших друзей. Один из них все время дергал себя за нос, а другой все приговаривал:

- Подумать только, навсегда!

Мой старинный дружище встретил нас у ракетолетов радостными восклицаниями, которые, однако, вскоре сменились горестными. Наши новые друзья исполнили прощальный обряд: встали вокруг нас, взявшись за руки, покружились и спели: "Если за руки всем взяться, славный будет хоровод". В ракетолеты они внесли нас на руках, и те, кто пошел провожать нас бескорыстно, получили возможность выбрать себе что-нибудь на память. До сих пор не могу припомнить, кому из них достался судовой журнал. Все были в слезах, все махали руками и желали нам, желали...

А после отлета я загрустил. Только что вокруг меня было столько друзей, а теперь я был один в беспредельном космосе. Я включил видеофон.

- Егоров, - сказал Чу с экрана, - хорошо, что я записал их адреса. И он высказал то, что обоих нас поразило в этой истории: - Я чувствую себя обманщиком, Егоров. За что меня удостоили дружбы эти простодушные люди? За поношенные одежки.

- Вот именно, Чу, - сказал я. - Нигде дружба не достается так дешево, как на Барахляндии. Вот увидите, скоро на Барахляндию хлынут всякие одинокие, несчастные обманщики в поисках грошовой дружбы.

Два дня мы предавались воспоминаниям о прекрасных часах барахляндской дружбы, а на третий решили посетить Лопушандию, мимо которой как раз пролетали: уж очень нам не терпелось выслать нашим новым друзьям посылочку-другую одежек с инопланетными этикетками.

Я стал ждать, когда папа напишет продолжение этой истории, но папа долго не садился за машинку, хоть мама его и спрашивала:

- Ты что, уже все напечатал?

Тогда я, чтоб напомнить папе о незаконченной истории, положил на столе стопочку чистых листов бумаги - помогло. Новая история, как я и думал, называлась

Лопушандия

Лопушандия - планета гигантских лопухов и лопоухих гуманоидов со слабо развитым хватательным рефлексом. Дивясь безобидному и чудаческому виду этих существ, мы без всяких опасений вступили в лопушандский город и через несколько минут оказались с расквашенными носами: все время мы натыкались на что-то невидимое и всякий раз это сопровождалось до боли знакомым по детству ощущением, как будто нас кто-то ударял по носу кулаком. Мы задрали головы, как это делали в детстве после драки, и стали ждать, когда уймется кровь. Воспоминания о детстве переполняли нас.

Наконец мы перенесли наши взоры с лопушандских небес на лопушандскую улицу, мы старались проникнуть в тайну невидимых препятствий. Тут мы и обнаружили, что лопушандцы беспрерывно появляются и исчезают. Они имеют обыкновение собираться группами в скверах или прогуливаться небольшими скоплениями. И вот, вообразите, в какой-нибудь из компаний вдруг один из лопушандцев исчезал, некоторое время спустя - еще один, но, случалось, вместо исчезнувших появлялся новый, а то и два-три. Лопушандцы этого как бы не замечали или реагировали шуткой, боюсь, довольно избитой.

- Дружище, - говорил кто-нибудь только что возникшему из воздуха лопушандцу, - что это за грязная мысль, в которую вы от нас отлучались? Почиститесь.

Шутник доставал из кармана одежную щетку и протягивал смущенному лопушандцу, который только что был невидимкой. Щетка с благодарностью принималась, лопушандец чистил свою одежду, отшучиваясь словами вроде этих: "Дружище, разве можно узнать что-нибудь об этом мире, не запачкавшись!" Похоже, каждый лопушандец носил с собой щетку, чтобы можно было пошутить таким образом. Но это была не единственная странность этих лопоухих людей: кое-кто из них ходил в туфлях разного цвета, многие - в одежках наизнанку; мы видели лопушандца, впрягшего себя в тележку, в которой преспокойно лежал и жевал сено осел; один из лопушандцев средь бела дня ходил по улице с зажженным фонарем, а два его товарища лаяли по-собачьи на прохожих, и прохожим это, представьте, нравилось. Лопушандские чудачества и странности можно было бы перечислять очень долго.

- Я, кажется, разобрался, Егоров, - сказал Чу, - в этом лопушандском феномене исчезновения: они погружаются в собственные мысли без остатка, они в них растворяются. Впрочем, почему бы нам не расспросить этих чудаков?

С предосторожностями, выставив руки вперед, мы приблизились к компании лопушандцев - ни один из лопушандцев не посмотрел в нашу сторону, но все они вдруг исчезли. Новая наша попытка кончилась тем же. Мы пытались вступить в контакт с лопущандцами часа полтора, мы устали, проголодались, но за все это время ни один лопушандец даже не взглянул в нашу сторону. Было ясно: с нами не желают иметь дела. Мы вспомнили, что у нас тоже есть гордость, и решили покинуть эту планету, но, конечно, не раньше, чем добьемся своего. Нам ничего не оставалось, как противопоставить холодному безразличию лопушандцев нашу горячую заинтересованность. Следующего невидимку, на которого я наткнулся, я ухватил за бока и стал трясти. Поскольку я его не видел, телефонная форма обращения показалась мне самой подходящей.

- Алло! - кричал я. - Алло! Вы меня слышите? Алло! Отвечайте!

Чу принялся мне помогать.

Результат был такой, как будто мы трясли куклу. В припадке лопушандоненавистничества я ущипнул невидимку на уровне своего бедра. Тогда-то и состоялся первый контакт. Мы услышали жалобное "ой!", и лопушандец обнаружился вполне зримо, с гримасой боли на лице.

- Привет вам, почтенные барахляндцы! - сказал он. - Вот вам все мои пуговицы - и прошу меня не задерживать.

Лопушандец начал срывать с себя пуговицы и совать их в наши карманы.

- Вы довольны, не правда ли? - говорил он заискивающе, но в то же время и насмешливо. - Какой замечательный у нас получился контакт!

- Почтенный лопушандец, - сказал я, - за кого вы нас принимаете? Нам нужен обычный контакт, а не пуговицы.

- Обычные контакты, - сказал лопушандец, - не начинаются со щипков. И перестаньте, пожалуйста, прикидываться, что вы не барахляндцы! Скажите прямо, если вам еще что-нибудь нужно. Вот вам на память мой пиджак. Я понимаю: вам хочется подружиться бескорыстной барахляндской дружбой!

Никто так, как лопушандцы, не владеет интонацией. Он нас припечатывал каждым своим словом. Издевка, брезгливость и даже некоторое сочувствие по поводу нашего ничтожества - все тут было! Нас явно оскорбляли.

- Я готов вас признать своими закадычными друзьями, - продолжал лопушандец. - Но, прошу прощения, мне некогда. Уверен, что мои брюки вас утешат. - Лопушандец исчез, прежде чем мы успели его удержать, на тротуаре валялись брюки и пиджак.