Слава для Бога - Дед Скрипун

не смел им ни мешать, ни советовать, таковы правила. Противник и так превосходит, и силой, и опытом, и выучкой, а тут еще и свет в глаза. Конец всему, и парню, и княжеству, и свадьбе, и счастью дочери. Пустота безысходности в груди. Он отвернулся, чтобы не видеть смерти зятя.

Рар даже не стал ждать начала схватки, и с опущенной головой ушел за спину строя своего войска, обдумывать создавшееся положение. Нужно было слать гонцов по городам и селам, собирать люд под защиту крепостных стен столицы, оставив на разграбление все то, что те годами наживали. Было над чем подумать. Назад слова не возьмешь, раз дал то надобно держать, хочется этого или не хочется. Будь проклят тот миг, когда он согласился на эту авантюру. Жаль парня.

Рать княжеская угрюмо молчала, наблюдая как сейчас будут убивать понравившегося им новика. Но что тут поделаешь. Князья по рукам ударили, назад ходу нет. Виноват конечно Рар, что обмануть себя дал татю-находнику, сильно виноват, но слово есть слово, дадено — держи. Они пойдут с владыкой Арканаима до конца по дороге позора, ведь это их князь. Ему клятву давали, и потому не бросят в трудную минуту, сохранив только то, что и осталось — свою честь.

Страха не было, только тупая, пустая безысходность. Разочарование собственным промахом точило поганым червем душу. Он подвел всех. Хотел сделать как лучше, а получилось, что все только испортил. Нет ему прощения. Если в предстоящем до этого сражении был хоть какой-то шанс на победу, то теперь его и в помине нет.

Только то радовало Богумира, что Славуня в относительной безопасности. Не пустят врага в столицу, не будет он топтать поганым сапогом мощеных деревом улиц, а потому девушке ничего не угрожает, а также не полягут и воины в кровавой сече, сохранят жизни, дождутся жены и матери своих мужиков.

Пройдет время, уйдет захватчик восвояси, вволю награбивши, но крови не проливши, и восстановится со временем княжество, краше прежнего станет. Заколосятся златом обильного урожая нивы, отстроятся теплые да уютные дома, забегают по лужайкам со смехом счастливые дети... Жаль только, что он этого уже не увидит.

Время его закончилось. Он знал, что это конец. Чувствовал, что нет в нем более той божественной силы, что дарует бессмертие. Ушла она, медленно истаяла, заменившись любовью к простой смертной, но он этому только рад. Он сумел почувствовать то, что не чувствовал еще ни один бог до него. Он по-настоящему любил и был любим. Ради такого счастья, можно принять многое. Ну и пусть, что теперь он из-за этого умрет. Оно того стоило.

Богумир встряхнул головой, прогоняя горькие думы и улыбнулся, вынимая из ножен меч.

— Что лыбишься? — Внезапно занервничал Локк. Старый вояка, хладнокровный убийца, не мог понять, чему может радоваться человек, который идет на неминуемую смерть. Что тут смешного? Никак задумал что-то враг? Это нервирует. Противника, как бы он слаб не был, недооценивать нельзя, это та истина, которая не раз спасала ему жизнь.

— Солнышко сегодня дюже ласковое. — Богумир поправил шлем, звякнув бармицей. — Весна, скоро ручьи побегут, соловьи запоют, вишня зацветет, разве то не счастье? Такому и улыбнуться не грех.

— Только ты, щенок, этого не увидишь. — Рассмеялся князь рыбоедов. Страх так же внезапно прошел, как и пришел. Испуган юнец, не иначе головой тронулся, вот и радуется, не понимая, что сейчас делает свой последний вдох. — Ну что, готов встретится со своими богами? Время пришло. Могу дать время помолится.

— Ни к чему это. Не встретят меня ни дед, ни мать с отцом. Не дано мне в Правь возвернутся. Растает в небытие мой дух. Конец дороги. — Вновь улыбнулся Богумир.

«Окончательно сбрендил со страху пацан», — подумал Локк. — «Вроде как юродивого убивать и не положено. Но как сдавать назад? Нельзя позволить Рару другого соперника выбирать, может такого на бой выставить, что и не справишься, а умирать ой как не хочется», — он оглянулся, — «нет, не слышит никто бреда юнца. Вот и хорошо. Сплетен в нечестности схватки не будет. Зачем кому-то такое знать? Убью и все, словно не заметил больной головы. Боги простят, я им кровавым жертвенным подношением грех отмолю, человечиной порадую, младенца жрецам на заклание отдам. Что может быть желаннее души мальца?». — Он медленно достал меч из ножен.

— Приступим. — Князь виксай сделал шаг и выставил вперед жало клинка.

***

— Тяжко мне что-то. — Подошедшая Славуня, ставящая на стол угощение, неожиданно покачнулась, уронила на пол блюдо с рассыпавшимися по доскам бубликами, и села на лавку. — Голова закружилась что-то, и грудь сдавило так, что вздохнуть не могу.

— Погоди, я поддержу, на тебе лица нет, побледнела как снег и губы трясутся. Упадешь еще. — Подскочила к ней Любава.

Девушка, после того случая на торге, стала часто заходить в гости к дочке воеводы, подолгу просиживая с ней за чашкой взвара и угощением, коротая время, рассказывая все известные сплетни города, а знала она их много. Они очень сильно сдружились в последние дни.

Две совсем еще молоденькие девушки, обе невесты на выданье, ждущие своих женихов с войны и готовящие приданное. Вместе ткать, вязать, или шить под дружное пение, веселее, и время летит быстрее, и думы не такие страшные. Много у них было общего, многое связывало.

— Случилось что-то с ним. — Прошептала Слава.

— Что? — Не поняла ее Любава.

— С Богумиром. Нехорошее что-то. Душа не на месте, сердце у меня на миг остановилось, а теперь вот ноет. Тяжко. — Глаза девушки наполнились слезами.

— Что может случится-то? Он же новик, как и мой Вторушка, таких неопытных вперед в сече не пускают, я слышала их фланги прикрывать ставят, или в резерв, так вроде говорят, берегут их в общем, пока опыта не наберутся, да настоящими воями не станут. — Любава улыбнулась и обняла Славуню. — Не беспокойся подруга, все у него хорошо будет. Твой тятька его сбережет, он же воевода. Не допустит смертушки.

— Умом все понимаю, но вот сердце все одно беду чувствует. — Вздохнула Слава. — Придет она поганая в мой дом, вползет змеей подколодной.

— Да ну тебя, глупая. Ты словно кликуша. С такими мыслями и в правду горюшко в дом накличешь. — Отстранилась от нее подруга, и покачав осудительно головой, посмотрела в глаза. — Верить надо только