Икона - Вероника Черных

Режиссёр и прокатчики преподносят фильм «Чудо» как православный, но на самом деле какой он православный? Плохо снятая потуга на триллер с элементами эротики (и даже хуже – пошлой похоти). Претензия, но на что – так и не понятно. Сюжетные линии ничем не заканчиваются, уходят в пустоту и обрубаются, характеры не проработаны, сыры. Про враньё уже сказано.

А сколько несоответствий? Почему, к примеру, мальчик из семьи священника, не желающий больше верить в Бога, потому что над ним в школе смеются (что вообще абсурд: обычно священники любящие родители и заботятся о том, чтобы чадо могло с этим духовно справиться) вдруг забирает из рук Веры икону, хотя ни один священник этого не мог сделать?

Вообще духовенство показано настолько безвольным, безпомощным, безсильным, что удивляешься, как вообще жива была в это время Православная Церковь? А между прочим, именно у верующих имелась та невероятная духовная мощь, благодаря которой ни посулы советских извергов, ни их угрозы, ни издевательства и смерть не могли их сломить, предать Господа нашего Иисуса Христа.

Благодаря этой силе они хранили огоньки веры и здание церкви. Они стояли насмерть, защищая свою веру, и Русская Православная Церковь выстояла.

А в фильме – это не духовенство. Это трусливые прихлебалы советской власти, сами убоявшиеся явного присутствия Божьего.

В Евангелии упомянуты такие люди – убоявшиеся чудеса исцелений, исходящих от Христа; они упросили Его удалиться от пределов их, потому, как убоялись познать Истину: познав её, им бы пришлось перевернуть свою привычную жизнь, а далеко не всякий на это способен…

Альбина сладко уснула до утра. Монахиня Синклитикия встала, поклонилась паломницам и удалилась.

Рина лежала на твёрдой кровати, свернувшись в клубок, и вспоминала рассказ монахини. Интересно, откуда она всё это знает?.. Рина представляла себе весенний лес в кружевных занавесках распускающейся листвы, тропинку среди белеющих свечечками берёз, и на тропинке – две женские фигуры, идущие на рассвет. Вот-вот расступятся деревья, и возникнет безлесый холм, а на холме царским дворцом – сказочным, волшебным – Троице-Сергиева лавра.

Рина уснула, увидев внутренним своим зрением, как женщинам открыли ворота.

Следующий день, последний, проведённый в монастыре, Рина провела совершенно иной. Она делала всё, о чём её просили, с воодушевлением и трепетом. После обеда её сама нашла настоятельница, игумения Емилия, и спросила при Альбине:

– Ирина, простите, вы не хотите сейчас исповедаться у духовника нашей обители иерея Ионы?

Рину бросило в жар, щёки вспыхнули пламенем.

– А… можно? – пролепетала она, от испуга потеряв голос.

– Я спросила у него, и он вас ждёт.

– Но… я не знаю, как… и что говорить… – растерялась Рина. – Я, собственно, никогда…

– Но вы хотите?

Рина задержала дыхание и выдохнула:

– Да! Но как…

– Я сказала отцу Ионе, что вы в первый раз пойдёте на исповедь, – успокоила матушка Емилия. – Главное – ваша устремлённость к Богу, ваше желание Его любить. Остальное придёт. Вы и не заметите, как нахлынет на вас волна, захлестнёт и вынесет грязь грехов. Когда Господь вас простит, они испепелятся огнём, исчезнут без следа. Вы не представляете, Ирина, какой радостью, светом, лёгкостью наполняется душа! По себе знаю.

Настоятельница тепло улыбнулась Рине, и та, глубоко вздохнув, произнесла:

– Ладно. Я пойду. Хотя очень боюсь.

– Вот и слава Богу, – обрадовалась молодая игумения. – Сестра Анисия! – подозвала она монахиню, ждавшую поодаль.

– Да, матушка.

Сестра Анисия подошла к ним. Пальцы медленно перебирали плетёные из чёрных верёвочек чётки на сто узелков.

– Проводи Ирину к отцу Ионе.

– Да, матушка. Идёмте, Ирина.

И Рина устремилась вслед за сестрой Анисией. Альбина заторопилась:

– Простите, матушка, а я бы тоже хотела исповедаться у отца Ионы. Мне за сестрой Анисьей идти?

Игумения несколько оторопело глянула на неё, растерянно улыбнулась:

– Ну-у… Идите, конечно. Это на первом этаже.

Альбина поспешила по коридору, но Рину и её провожатую догнать не успела: в небольшом уютном холе, уставленном диванчиками, на которых сидели молчаливые сосредоточенные люди, Ялыны и сестры Анисии не оказалось. Альбина спросила тихо:

– Простите, мне тут на исповедь надо. Не знаете, куда мне идти?

Женщина, к которой она обратилась, ответила, оторвавшись от исписанных листочков:

– Садитесь пока на свободное место. Здесь все на исповедь к отцу Ионе. А последняя – вон девушка в тёмно-серой юбке и жёлтом платке.

Альбина едва заметно скривилась. Ей, журналистке из соседнего города, придётся ждать своей очереди! Да как долго ждать! С другой стороны, исповедь в храме Завражьего всегда длится недолго: от полминуты до максимум пяти-семи. И тут, скорее всего, так же.

Несколько примирённая с обстоятельствами, Альбина присела на стул: диваны и кресла были заняты. Села, и зацарапалось у неё внутри неприятное воспоминание: что не её пригласила настоятельница на исповедь к отцу Ионе, её, верующую и воцерковлённую, а соперницу по перу, атеистку, безбожницу и невежду Ялыну. Разве это справедливо?!

Душа Альбины изливала желчь, и она с трудом заставила себя записать наделанные ею грехи в блокнотике. Записала, посмотрела вокруг, удивилась: все трудились над своими листочками так, будто роман о своей жизни писали, будто они всю жизнь день за днём расписывали.

«Это у них столько грехов?! – думала Альбина. – Чего они там пишут и пишут? Грехов-то всего-ничего: смотришь по заповедям и к себе примеряешь – делал или не делал».

Минуло десять минут, пятнадцать, двадцать. Полчаса. Сорок минут… Сколько ж можно говорить?! Альбина теряла терпение и негодовала всё больше и больше. Она искоса поглядывала на готовящихся к исповеди паломников. Неужели их спокойствие – не напускное? Она раздражённо вздохнула и тихо прошептала соседке:

– Как долго они там разговаривают! Этак и до ночи не успеешь поисповедаться.

Соседка не ответила, но Альбина не могла сдерживаться:

– Вообще, я не понимаю, о чём можно целый час рассказывать?! Быстренько всё обсказала и ушла. Другим ведь тоже надо от грехов очиститься! А нам так вообще сегодня вечером надо ехать домой, статьи писать для наших журналов. Уф-ф!

Она передёрнула плечами. Соседка шевельнула губами, но не ответила. Ей было дико слышать претензии человека, пришедшего к священнику на исповедь. Помолчав, она всё же посоветовала:

– А вы потерпите. За терпение и награда будет.

Альбина скептически махнула рукой:

– Терпение терпением, но есть же и обстоятельства, – прошептала она соседке. – У меня куча терпения! Вместо сорока раз я сто повторяю «Господи, помилуй!» в молитвах перед причащением; перед причастием читаю не только каноны, но и акафисты. И каждый вечер – псалтирь и Евангелие. А это сколько терпения надо!

Соседка улыбнулась:

– Я не о таком терпении говорю.

– А о каком?

Но соседка ответить не успела: в холле появилась зарёванная Рина Ялына. Она смотрела вниз и едва передвигала ноги.

«Чего это с ней? – нахмурилась Альбина Стуликова. – Будто заболела… Не исповедь же так подействовала…».

Соседка встала.

– Простите меня, Христа ради, пойду я: сейчас моя очередь.

Сжав в руке несколько листочков, она исчезла в коридоре.

Альбина накинулась на Рину с вопросами, почему она так долго, о чём говорила с отцом Ионой, что он ответил… Рина смотрела на неё полными слёз глазами и хлюпала носом.

– Да ты чего? – прошипела Альбина. – Первый раз на исповеди, что ли?!

– Первый, – сквозь всхлипывания проговорила Рина.

– Ну, так рассказывай!

– Не могу. Прости.

Рина, утирая лицо мокрым платком, вышла из холла в коридор. Альбина Стуликова посмотрела на очередь и решила: не будет исповедаться. Столько ждать! А ей скоро домой ехать. Уж лучше ещё материалов накопить, пока она здесь.

Рину Альбина догнала уже у келлии, где они ночевали. Женщина аккуратно обтёрла лицо, причесалась, заново повязала платок на голову и села на кровати, положив руки на колени. Альбина подождала, а потом не выдержала:

– Ну, так как всё прошло, Рин? Тебе понравилось? Ты для статьи что-нибудь набрала? Ты слышишь?

Рина встала и двинулась к двери.

– Ты куда?

– В церковь схожу.

– Зачем? Служба закончилась.

– Не знаю, зачем. Тянет, – скупо призналась Рина, и Альбина осталась пребывать в недоумении: мол, что это такое с её товаркой по цеху приключилось?

Неужто на неё так подействовала история про каменную Веру? Обычная, вроде, история… Подумаешь, окаменела на четыре месяца. Не то ещё бывает! Жена Лота несколько тысячелетий стоит!

Она глянула на часы. Ого! Пора собираться, а то придётся снова в монастыре ночь ночевать. Здесь, конечно, неплохо… но дома – это дома.

За час она успела добыть несколько интересных фактов о прошлой и современной жизни обители и спокойно покушав в трапезной (перед дорогой) вернулась в келлию собирать вещи.