Дезертир - Андрей Валентинов

«– Вы Лепелетье? Вы голосовали по делу Его Величества?

– Я подал голос за смерть.

– Негодяй! Ты мне и нужен!»

Для чего именно, стало ясно буквально в тот же миг. «Коренастый с синим лицом» выхватил саблю «из-под широкого камзола» и проткнул так и не съевшего десерт Лепелетье насквозь. Случившийся тут же хозяин ресторана гражданин Феврье попытался проявить патриотический пыл и задержать коренастого, но получил сильный удар рукоятью сабли по носу, после чего уже ничто не мешало владельцу широкого камзола беспрепятственно скрыться.

Пока граждане якобинцы волочили хладный труп мануфактурщика прямиком в Пантеон, полиция не теряла времени даром. Убийцу опознали – и Феврье, и четверо иных «добропорядочных граждан». Его хорошо знали – Антуана Пари, бывшего королевского гвардейца. Правда, видеть его здесь никак не ожидали, хотя бы потому…

Хотя бы потому, что Антуан Пари, как показали иные «добродетельные граждане», был убит при штурме Тюильри 10 августа прошлого – 1792 – года. Его фамилия была напечатана в газетах, а прах похоронен на Блошином кладбище вместе с остальными защитниками дворца.

Тот, кто составлял бумагу, похоже, испытывал противоречивые чувства. Во всяком случае, я вновь встретил знакомое слово «якобы». Якобы убит, якобы тело выставили в окне второго этажа, где оно пробыло до 13 августа…

А 15 августа Антуан Пари был арестован на набережной Сены патрулем Национальной гвардии. При аресте он оказал сопротивление, более того, грозил, что «еще не все сделал, что должен». Патруль, очевидно газет не читавший, счел задержанного обычным «контрреволюционером» и направил в тюрьму Аббатства, где содержались несколько десятков гвардейцев, уцелевших после резни.

Итак, тюрьма Аббатства. Пари пробыл в ней всего две недели. Допросить его не успели, а потом было поздно, ибо в воскресенье 2 сентября бывший гвардеец встретил свою вторую смерть.

Похоже, тот, кто составлял документ, уже перестал удивляться. Факты, только факты… Вечером 2 сентября толпа осадила конвой, доставлявший в тюрьму три десятка арестованных священников. Сопротивления конвой не оказал, и двадцать девять несчастных были убиты на месте. Сумел скрыться лишь один. В тоне, которым об этом писалось, явно слышалось сожаление. Итак, двадцать девять убиты, один бежал – а толпа, почуяв кровь, бросилась к тюремным воротам.

Далее шла выписка из показаний некоего Станисласа Майара. Сей гражданин, в свое время, оказывается, лично зарубивший коменданта Бастилии, теперь возглавил революционную «тройку», решившую разобраться с заключенными в тюрьму Аббатства «аристократами». Судьба сорока двух гвардейцев была решена сразу. На жаргоне гражданина Майара это называлось «отправить в Лафорс». «Лафорс» находился тут же – обреченных закалывали заранее припасенными пиками. Впрочем, некоторым пик не досталось, их добивали топорами.

…Внезапно вспомнилось – секция Пик, оплот гражданина Робеспьера. Выходит, название дано не зря!

Гвардейцы встретили гибель по-разному. Но среди просьб о пощаде, проклятий, предсмертных криков гражданин Майар все-таки запомнил ледяное спокойствие Антуана Пари. Со словами «Плевал я на вашу смерть!» он шагнул прямо в толпу – и через минуту его голова уже красовалась на пике…

Так… Я вновь прикрыл глаза и откинулся на спинку стула, приводя мысли в порядок. Гражданин Пари явно прибавил хлопот славным якобинцам. Гвардеец плевал на смерть – и это не было бравадой. Хотя бы потому, что через четыре месяца «коренастый с синим лицом» человек вошел в ресторацию Феврье…

Последняя бумага оказалась совсем свежей, недельной давности. Уже после первых строчек стало ясно – Смерть, два раза промахнувшись, все-таки взяла свое. Труп находившегося в розыске Антуана Пари был обнаружен в одной из деревенских гостиниц Пикардии. К изумлению местных национальных гвардейцев, взломавших дверь запертого номера, тело не только не подавало признаков жизни, но и было покрыто многочисленными ранами, причем кровь давно запеклась, а в воздухе явно слышался запах разложения. При этом, судя по показаниям хозяйки, Антуан Пари прибыл в гостиницу накануне, находясь в добром здравии. Правда, хозяйку смутил странный цвет лица постояльца – синий, словно тот был с перепоя…

Еще раз просмотрев документы, я сообразил, что пропустил нечто важное, и вновь вернулся к началу. Антуан Пари, дворянин, зачислен в Королевскую гвардию в 1784 году… Стоп, откуда он родом? Ответ я нашел тут же – будущий гвардеец родился в Бриньогане. Название мне ничего не говорило, и я пожалел, что не догадался купить карту.

Одна из свечей предательски мигнула и погасла. Я хотел зажечь новую, но передумал. Читать больше не стоит, да и главное я уже понял. И это главное…

Глоток граппа обжег горло. Я с трудом перевел дыхание. Меня не обманули – в бутылке оказалось именно то, что обещано. И вновь, как когда-то у костра, я понял, что огненный напиток не пьянит. А ведь кружка граппа способна свалить с ног королевского гвардейца! Такого, как покойный Антуан Пари…

Амару ждал меня в центре Вандомской площади возле полуразрушенного пьедестала, где когда-то поднимал копыта бронзовый конь Короля-Солнца. Я не помнил этих мест, но говорливый кучер успел подробно поведать и о разрушенном монументе, и о Клубе якобинцев, выходящем окнами на площадь, и даже о подземном ходе, когда-то прорытом под площадью: некий шевалье пожелал быть похороненным аккурат под копытами королевского коня. Очевидно, именно его кости, если, конечно, склеп уцелел, попирал сейчас башмаками гражданин Амару, кутавшийся в теплый длинный плащ. Утро действительно выдалось на диво холодным.

– Я получил вашу записку, – начал я. – Мы же договаривались…

Амару кивнул и поморщился:

– Все к черту! Сегодня чуть не подал прошение об отставке. К счастью, вовремя вспомнил, что с моей должности уходят только на площадь Революции…

Сама площадь Революции находилась в пяти минутах ходьбы, но я специально попросил кучера, чтобы тот объехал ее стороной. Смотреть на хитрое изделие доктора Гильотена не хотелось даже издали.

Чернявый нерешительно оглянулся.

– У нас на первом этаже кофейня, но вам там показываться не стоит. Мы и так нарушаем правила…

«У нас», очевидно, означало в Якобинском клубе, здание которого стояло совсем рядом. Спорить я не стал – пить кофе в подобном месте не тянуло.

Мы свернули налево и оказались на широкой улице, почти пустой, несмотря на то, что утро уже вступило в свои права.

– Давно тут не были? – усмехнулся Амару, заметив, как я оглядываюсь. – Да-да, та самая. Улица Сент-Оноре. Самый короткий путь из Консьержери до площади Революции. Через час здесь будет не протолкнуться.

Я понял – именно по этой улице возят смертников. «Связками», как скотину на убой. Где-то здесь проводит долгие часы мадам Вязальщица. Впрочем, она занимает место поближе к площади.

– Дом впереди видите?

Я пожал плечами. Дом казался совершенно обыкновенным, разве что излишне скромным для этих мест.

– Если это дорога на тот свет, то здесь, вероятно, проживает Цербер?

Амару бросил на меня быстрый взгляд.

– Действительно не знаете? Или…

Оставалось удивиться как можно естественнее.

– Здесь действительно квартирует Цербер. Друзья обычно зовут его Максимилианом Робеспьером. Вон, второй этаж – его окна…

Окна второго этажа оказались закрыты ставнями. Внезапно представилось, как гражданин Неподкупный выглядывает в щелку в ожидании первой телеги с обреченными. Оттуда, со второго этажа, превосходный обзор…

Мы завернули в небольшое кафе. Амару здесь явно знали. Хозяин махнул полотенцем, и один из «мальчиков» принес нам полный дымящийся кофейник.

Я ждал начала разговора, но чернявый не спешил – цедил кофе, время от времени настороженно поглядывая по сторонам. Наконец он оставил чашку, наклонился через стол и впервые улыбнулся.

– У меня уже мания преследования, гражданин Шалье. Все кажется, что за соседним столиком сидит какой-нибудь дружок Шометта или Эбера, не к ночи будь помянут! Итак…

Он держал паузу, и я воспользовался этим, чтобы закурить. Амару хмыкнул:

– Вот видите! Смотрю и думаю, почему вы бросили трубку и перешли на «папелито». Гражданин Шовелен рассказывал, что подарил вам в Лондоне какую-то особую трубку из турецкой вишни…

Я не ошибся – тот, чей документ лежал у меня во внутреннем кармане, действительно курил трубку. Амару наблюдателен. Возможно, он заметил не только это.

– Меня подменили, – сообщил я, пуская кольцо дыма. – Я не агент Шалье. Я страшный роялистский шпион!

– К сожалению, нет, – Амару даже не улыбнулся. – Много бы я дал, чтобы вы были шпионом! Черт! Они что там, у д'Антрега, невидимки? Даже де Батц не смог до них добраться!

Спорить я не стал, но порадовался, что барон – из страха или из жадности – не был достаточно откровенен с чернявым.