Перекресток одиночества-4 - Руслан Алексеевич Михайлов

упавших камней, а затем я увидел отдельный длинный холмик с хрустальной вазочкой и припорошенным снегом цветком. Нагнувшись, я аккуратно стряхнул с цветка снег. Пластмассовая красная розочка, стоящая в набитой снегом вазе. В одном из краев холмика были уложены широкие плитки. Осторожно убрав одну, я заглянул внутрь, некоторое время смотрел, после чего очень медленно достал оттуда единственный предмет и бережно прикрыл отверстие плиткой. Это была могила. И внутри вечным сном спала старая женщина с заострившимся лицом. Подбородок подвязан платком, на глазах советские рубли, на лбу начерчен серый крест. Не слишком ли странное этакое окошко в чужую могилу? Поднял плитку – поглядел на покойницу – и снова закрыл. Жутковато, честно говоря.

Поднявшись, я посмотрел на осыпь, что теперь казалась не обвалом, а местом захоронения. Боюсь, что если убрать с пару десятков снежных комьев и камней, то я наткнусь на уложенные мертвые тела бывших обитателей скорбного Бункера Старого Капитана. Но я не стану раскапывать мертвые могилы – мне хватило и одной.

Усевшись у стены, я занялся вытащенным предметом – не снимая перчаток и не убирая с нижней части лица шарфа. В моих руках была не слишком толстая книга в кожаном переплете с вытисненным на нем изображением особого вида креста – летающей кельи с ее аппендиксом туалета. Все пространство креста было заполнено красными шестеренками, с левого нижнего края торца свисала цепь с «лежащим» у низа обложки большим якорем, а справа от цепи столбиком шла надпись «Бункер Старого Капитана».

- Символично – пробормотал я, медленно и неуклюже листая книгу.

Это оказался дневник. Ее дневник – похороненной, судя по всему, и скорей всего именно она была последним главой бункера. Мне хватило пяти минут, чтобы прочитать последние страницы, исписанные ставшей куда менее уверенной рукой. Это не был дневник обычной женщины. Это был рабочий журнал и сюда вписывался не каждый день, а только наиболее значимые для всего убежища. Смерти, прибытие новеньких, пробитие еще трех метров Промыслового Пути, изобретение нового блюда.

Вернув дневник в могилу, я вслух извинился за свою наглость, коротко поклонился и пошел к тамбуру.

Сомнений нет. Их всех отравили. Но выжившие после простудной болезни поняли это слишком поздно – но она, глава, все же поняла и вписала это. Но сделала это очень хитро. Последний абзац на последней странице гласил:

«Ужасная слабость. В живых осталось четверо. Лизочка ухаживает за ними что есть сил – но им становится только хуже. До этого Лизочка старалась помочь еще троим – они тоже умерли. Она поила их вкуснейшим питательным бульоном, но это не помогла. Лизочка уносит тела в темноту. Она последняя из нас, кто еще стоит на ногах. Лизочка сделает все как надо – я в это верю. Лизочка все время рядом со мной, а я все слабею и слабею… Все трудности достались на долю Лизочки. Вообще все досталось Лизочке.

Лизочка заботится о нас с щедрой, нежной и верною любовью Лукреции Борджиа…

Спасибо Лизочке… и прощайте».

Глава 6

Шестая глава.

Короткая передышка. К старому другу в гости. Новая смутная угроза. Снова в долгий путь.

Замок пытался меня отговорить. Сначала мягко и многословно, затем тверже и еще многословней, но я не поддался ни на уговоры, ни на замаскированное давление. Раз изначально Замком наша экспедиция позиционировалась как поисковая, исследовательская и дипломатическая – таковой пусть и остается. А все почти случайные трофеи сначала отправятся в Холл, где будут рассортированы по категориям. Позднее часть этого – дублирующая или ненужная часть – несомненно, отправится в Замок, но именно что часть и это нам решать какая именно.

Как сказал – так и сделал.

Вместе с вьюжным снежным вихрем вы тяжко вошли в приоткрытые врата Холла и остановились. Ворота еще закрывались, а мы уже оказались снаружи, радостно улыбаясь приветственным крикам населения.

- Во старичье дурное развопилось – недовольно проворчал стоящий рядом Сергей Блат, но в его голосе отчетливо чувствовались нотки растроганности – Мы ж не с Северного Полюса прибыли и на льдину как Челюскин не сажали самолеты… А этим лишь бы поорать…

Рассмеявшись, я хлопнул его по плечу и слегка толкнул:

- Будет тебе черствость души практиковать. Обрадовался? Так не скрывай.

- Я обрадовался? Пф! Нужны мне больно их улыбки беззубые!

- Вот за стоматолога тут действительно можно душу продать – вздохнул я – Разгружаемся, мужики! О… а вот и конвоиры…

Ими были три вполне себе мирных, улыбчивых охранника из Замка. Вроде и лица знакомые, а впечатление от них совсем другое – благодаря улыбкам. Опять же ватники все такие же черные, но распахнутые, а под ними светлые рубашки. На поясах никакого оружия, идут расслабленно и самое-самое в таких случаях главное – идя через столпившихся, они не толкаются, им просто дают дорогу, а по пути они еще и ручкаются со знакомыми, перебрасываются шутками и заодно договорились вечерком встретиться за партией в домино. Этот очень грамотный поступок Замка – сохранить авторитет своих силовиков, но при этом дать им возможность быть куда более человечными. Что ж, надо отдать должное – Михаил Данилович еще раз доказал, что соперник он умный и предусмотрительный. В Убежище началась настоящая оттепель, а некогда столь жесткие «ледяные стены» границ между социальными слоями общества начали разрушаться. Не то чтобы я соперничал с владыкой Замка, но мысленно я всегда оценивал все его поступки и прикидывал как бы я сам поступил на его месте.

Когда на пороге вездехода показался закутанный в меха съежившийся комок кума Евгения, толпа жадно вздохнула, вперед покатился сначала едва слышный, но становящийся все громче вал даже не оскорблений, а преимущественно искренне непонимающих вопросов.

- Да как ты мог себе кусок в глотку пропихнуть, когда за стеной люди заживо замерзали?!

- Пошто не убил ту паскуду старую?!

- Ты вообще человек?!

- Где твоя совесть? Совесть где?!

- Сам жив – а на других плевать?!

- Казнить его!

- Вот же сволочь!

- На мороз его! Чего сюда эту пакость притащили то? Такого и судить нечего – приговор один!

- Нам отдайте его! Мы потолкуем!

- Салтычихе такие как ты служат! Салтычихе!

- Да на мороз его! На мороз!

- Позор тебе! На мороз тебя!

- НА МОРОЗ! НА МОРОЗ!

- НА МОРОЗ ЕГО!

- Сымай шубу! Гад!

Толпа заволновалась, начала