Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей - Виктор Вилисов

рассматривает тело человека в отрыве от его контекста. Так вот клинический взгляд, 1) представляющий человека не как телесно-психическую целостность, а как объект, разнимаемый на части; 2) рассматривающий человека просто как носителя болезней, — проникает в повседневную жизнь. Вспоминаю недавний шитсторм в твиттере вокруг слов одного политзека, которого назвал гомофобом и трансфобом сотрудник правозащитного медиа, сразу же затравленный за это; что конкретно сказал политзек: что «ЛГБТ и чайлдфри — разрушительны для общества», а «геи — это больные люди». Есть иерархия ксенофобского отношения к тем, про кого тебе лень почитать в интернете: если призывать к уничтожению целой категории людей в твоём окружении уже зашкварно, то можно просто обозначить их больными и отправить лечиться, — мужской клинический взгляд в действии.

Ещё один из предельных примеров мужского взгляда — т. н. крипшоты (creepshots) — сексуализированные фото женщин, снятые без их разрешения или даже осведомлённости. Среди молодых мужчин определённых кругов это целый вид спорта, есть даже треды на анонимных бордах с сексуализированными фотографиями женщин без сознания. В январе 2015 года 19-летний стэнфордский первокурсник Брок Тёрнер на территории кампуса попытался изнасиловать 22-летнюю девушку в отключке; оба были в состоянии алкогольной интоксикации. Потыкавшись в неё пальцами и «посторонним предметом», он был прерван посередине процесса двумя другими студентами, которые заметили происходящее и окрикнули его; Тёрнер начал убегать, его поймали и сдали полиции. Он не успел генитально изнасиловать девушку, поэтому обвинения в изнасиловании были сняты и заменены покушением на изнасилование; зато он успел сделать крипшот своей жертвы без сознания и отправить товарищам по плавательной команде. Против Тёрнера в медиа выступали другие девушки, которые ещё до этого были жертвами его крипового мачистского поведения и спермобачных шуток, но в суде не обратили на это внимания; зато внимание обратили на рекомендательные письма в его пользу, — за счёт них и, как считается, усилий Стэнфорда, от запрошенных прокурором 6 лет пловец получил 6 месяцев тюрьмы и три года испытательного срока, а также пожизненную регистрацию в качестве сексуального преступника и предписание пройти программу реабилитации для абьюзеров; он вышел из тюрьмы за хорошее поведение, отсидев всего три месяца.

Тёрнер, пример экстремальной практики мейлгейза, стал примером ещё одной грани политики взгляда. Его дело широко освещалось в СМИ, и в какой-то момент активисты обратили внимание на то, какие фотографии Тёрнера используются для иллюстрации текстов про него, — на них он либо улыбается из выпускного альбома, либо стоит в приличном костюме и тоже улыбается, либо плывёт в бассейне, размахивая мускулистыми руками, — олл-американ вайт гай. Отделу полиции, который занимался кейсом, потребовалось 16 месяцев и огромное общественное давление[90], чтобы они выпустили для публичного использования так называемый магшот (mug shot), его тюремное фото. В то же самое время в тех же самых изданиях, которые избегали слова «изнасилование» в заголовках о Тёрнере и показывали его горячие фоточки, дела темнокожих преступников освещались совсем иначе — без стеснения в заголовках и обязательно с использованием магшотов. Дискуссия получила очередной виток, когда в июле 2020-го полиция Сан-Франциско, ссылаясь на общественный резонанс по поводу расовых предубеждений, приняла решение больше не публиковать магшоты вообще, кроме тех случаев, в которых подозреваемый представляет явную опасность. Довольно трудно поддерживать движение за обязательную публикацию тюремных фото, поскольку это не способствует ничему, кроме укрепления тюремной системы и накала бессмысленной ярости в соцсетях; но расовое и классовое (или, точнее, статусное) неравенство даже в этом процессе, даже в наше время — очевидно. Показательно, что практика магшотов стартовала в 1840-е, буквально через несколько лет после изобретения фотографии, и была связана с попытками классифицировать и опознать преступников; магшот раньше назывался бертильоновским фото — по имени Альфонса Бертильона, который создал систему идентификации нарушителей по их антропометрии. Мы уже говорили про обсессию учёных того времени таксономией, — так вот Бертильон, конечно, находился под влиянием Дарвина, Пастера и других, а фотография почти с самого момента появления стала инструментом слежки, давления и классификации людей в расистском обществе.

Тема полиции и взгляда этим не исчерпывается. В странах, где существует активизм против массовой слежки государства за гражданами, уже несколько лет идут кампании против упреждающего надзора (predictive policing, — в российском контексте отлично звучало бы как «предсказательная ментовщина») — алгоритмов искусственного интеллекта, который просчитывает вероятности совершения преступления конкретным человеком или в определённом месте; такие технологии работают на базах данных распознавания лиц, мобильных операторов, анализа социальных сетей, предиктивной картографии и индивидуальной оценки рисков. Так вот, полицейский взгляд, который в эти алгоритмы закладывается, сам по себе содержит массу предубеждений по поводу криминогенных территорий и категорий лиц — их расы, возраста, сексуальных предпочтений и других характеристик. И этот взгляд — квинтэссенция мужского взгляда, потому что в деятельности полиции — и вообще, и в разработке таких технологий — базовый драйв это маскулинная брутальность вкупе со всем комплексом идей о защите женщин, детей и государства. Надзорный взгляд и камеры наблюдения имеют прямое отношение к вопросам близости и сексуальности; мы ещё будем говорить о практиках «публичного секса», но насколько более дискомфортными делают камеры слежения проявления близости в общественных местах? Даже если в парке или на набережной нет людей и этим сложно кому-то навредить, станет ли пара практиковать безобидный петтинг в поле зрения камер? Станут ли две девушки или два парня просто целоваться под камерами в такой стране, как Россия? Пусть камеры не работают, пусть охранник у монитора спит, пусть даже наблюдателя вообще не существует и видео без особого запроса не смотрит никто. В России вопрос полицейского взгляда, особенно в случае с жертвами домашнего и сексуального насилия, — это буквально проблема того, как полицейские смотрят. С полпинка гуглятся статьи в медиа и многочисленные посты о том, как изнасилованные женщины подвергаются подозрительным взглядам и насмешкам в отделениях полиции. Полицейские вываливают весь набор профессиональных виктимблеймеров: они подозревают девушек в проституции, говорят им, что придётся доказать, что «не сама с ним познакомилась, а иначе дело уже на тебя будет», оценивают внешний вид, грубо спрашивают, что девушка делала в таком-то месте в такое-то позднее время, а про тех, кто не сопротивлялся, не разодрал руки в кровь и сидит спокойно, не рыдая, полиции заранее вообще всё понятно. Это не частные случаи, это буквально техника полицейского взгляда, подкатегория мейлгейза, напитанная мифами о женщинах, их телесности и реакции на насилие. И этот тип взгляда приводит к безнаказанности агрессоров, ещё большему страданию жертв, часто — к их смерти[91].

Итак, взгляд обладает силой и нарушает границы.