Убьем в себе Додолу - Николай Романецкий

— Если бы такое было возможно, убийства, совершаемые волшебниками, вообще ушли бы из жизни общества, — сказал Буня. — А ваши выводы, брат Смирный?

— Я полностью согласен с чародеем Смородой. Практически ничего нового проявление нам не дало. Придется вести сыск обычным путем: мотив, способ и тому подобное.

Буня покачал головой:

— Мда-а-а… Я, честно говоря, рассчитывал на большее…

Сыскник собрал свой баул и сказал:

— Пойду оформлять протокол. — Он повернулся к Свету. — Вы подождете или прислать его вам на подпись с посыльным?

Свет вопросительно посмотрел на Буню.

— Думаю, брат, мы не будем задерживать чародея Смороду, — сказал Буня. — Оформление полученных результатов подобных жертв не требует.

Смирный попрощался со Светом и ушел в дом.

— Вы намерены привлечь меня к расследованию? — спросил Свет Буню.

Буня некоторое время раздумывал. Потом махнул рукой:

— Нет. Коли сыск будет вестись обычным путем, ваша помощь вряд ли потребуется. Брат Смирный в этом деле дока. Вам же, мне кажется, надо поплотнее заняться вашей гостьей. Сдается мне, почти одновременное ее появление и убийство академика Барсука суть звенья одной цепи.

— Может быть, — сказал Свет. — А может, и нет. Не исключена и случайность.

— Не исключена и случайность, — пробормотал Буня. Он напряженно над чем-то размышлял.

— Смерть Барсука чрезвычайно своевременна для наших противников, — сказал Свет. — Если они тоже занимаются этой проблемой, у них будет фора.

— Им до успехов академика еще далеко, — сказал Буня. И спохватился: — Впрочем, этого я вам не говорил. Это уже относится к государственной тайне.

— Понимаю. — Свет скрипнул зубами: на сердце накатилась удушливая волна раздражения. — Я, кстати, ничего от вас и не слышал.

Буня пожал ему десницу.

У кареты Света ждал посыльный с пакетом от Кудесника. Свет расписался, залез в карету и сломал печать на пакете.

Послание было лично от Кудесника. Остромир настоятельно приглашал чародея Смороду разделить с ним сегодня дневную трапезу.

16. ВЗГЛЯД В БЫЛОЕ: ВЕК 75, ЛЕТО 91, СЕРПЕНЬ

Колокольчик зазвенел, когда напряженка схлынула. Запланированные начальством дела были вскрыты, а новых почему-то не привозили. Наверное, родной город вымер. Или, наконец, уснул.

Впрочем, Репня на это не надеялся и потому помчался открывать.

Это оказался вовсе не дежурный фаэтон. В конус, выхваченный из мрака газовым фонарем, вступила женщина. Репня удивленно смотрел на нее: он был готов дать голову на отсечение, что еще секунду назад в радиусе десяти метров от него не было ни единого человеческого существа. Во всяком случае он никого не заметил. Одета незнакомка была довольно-таки небрежно, на голове простенькая шляпка, лицо под вуалью, подол темной верхней юбки изрядно запылен — явно шла пешком. И издалека.

— Вам кого, сударыня?

— Вас, сударь.

Голос с хрипотцой показался неожиданно знакомым, но кому он мог принадлежать, Репня не имел ни малейшего понятия. К тому же ему показалось, что хрипотца была нарочитой.

— Прошу! — Заинтригованный Репня отступил в сторону.

Незнакомка на секунду замерла на низеньких ступеньках, но Репня готов был поклясться, что по сторонам она не оглядывалась. Потом уверенно шагнула внутрь.

— Слушаю вас…

Гостья не ответила. Подошла к выкрашенной белым двери в прозекторскую, замерла, постояла секунду, как на крыльце, и направилась к кабинету дежурного.

Еще более заинтригованный Репня двинулся за ней. В нем уже зрела догадка.

Гостья открыла дверь, шагнула через порог и, подняв вуаль, обернулась к вошедшему следом Репне.

Он не отшатнулся. Догадка оказалась верной: перед ним стояла мать Ясна. Но сердце заколотилось.

Она молча смотрела на него — знакомые красивые глаза, знакомый подбородок с ямочкой. Вот токмо от глаз разбегались к вискам незнакомые морщинки — все-таки ей было уже далеко за сорок, буде не все пятьдесят.

— Узнали?

Репня лишь сглотнул.

— Не ждали?

— Ждал, — сказал Репня внезапно осипшим голосом. — Очень давно. И очень ждал…

Мать Ясна кивнула без улыбки:

— Понимаю. Но вы должны были справиться сами. И с обрушившимися на вас переменами, и с внезапной любовью.

— А с чего это вы взяли, что я был в вас влюблен?

Хотел произнести эти слова гордо, с вызовом, но голос внезапно задрожал, и получилось так, словно протявкал нашкодивший щенок.

— Вы ведь были не первый. — Мать Ясна по-прежнему не улыбалась, и Репня был ей за это благодарен. — И далеко не последний… Может быть, предложите мне чаю?

Репня, отрывисто покашляв, справился с голосом:

— Предлагаю.

— А я не отказываюсь. — Мать Ясна сняла шляпку с вуалью, повертела в руках. — Куда бы это деть?

Волосы у нее по-прежнему были коротко постриженными, но кое-где их уже слегка присыпало пеплом седины.

Репня отобрал у нее шляпку, убрал в шкаф у двери.

— Присаживайтесь!

Она присела, но не к столу, а на кушетку у стены, откинулась на спинку:

— У-ух! Устала я…

Репня пожал плечами и пошел набирать воду в чайник. Сердце по-прежнему колотилось, аки сумасшедшее. Как же он ее, оказывается, все-таки ненавидит!..

Когда он вернулся, мать Ясна по-прежнему сидела на кушетке, разглядывала кабинет. Репня снял с газовой горелки кипятильник для инструментов (он кипятил инструменты даже для работы с трупами: привычка — великая сила!), зажег газ и поставил на треногу чайник. Мать Ясна внимательно следила за его манипуляциями.

— Как вы все-таки стали непохожи на того мальчугана! — сказала она, когда он сел за стол.

Репня покусал нижнюю губу:

— Надо отметить, к этому приложили немало усилий. В том числе и вы.

Она вздохнула:

— Да, я знаю. Но такова жизнь… Вы же должны понимать. Лишь в условиях жесткого самоограничения человек сохраняет Талант.

— Понимание не приносит облегчения тем, кому вы сломали жизнь. — Репня стиснул персты. — Зачем вы учили меня пять лет? Чтобы потом выбросить за ненадобностью?

— Но ведь нет иного пути. Было бы гораздо хуже, если бы вас учили десять лет. Да еще вручили бы вам в руки судьбу других людей. А потом какая-нибудь шлюшка сделала бы с вами то же, что и я. Только вам было бы уже гораздо труднее приспособиться к жизни.

— А может быть, те несколько лет, что я прожил бы волшебником, стоили бы всего моего нынешнего существования!

Мать Ясна покачала головой:

— Вы рассуждаете по-детски. Впрочем, со своей точки зрения вы правы… Но меня оправдывает то, что я жалела вас. — Она снова вздохнула.

— Ведь в какой-то степени вы все были моими детьми.