Над тёмной площадью - Хью Уолпол

Когда я приблизился к нему, он повернулся и посмотрел на меня так, словно ничуть не был удивлен моему появлению.

— Будет вам, Хенч, — сказал я, — давайте вернемся. Стоит ли оставлять того малого наедине с Осмундом? Осмунд может опять вспылить и сотворить что-нибудь. Кроме того, нехорошо — взять и бросить его в такой заварухе.

Содрогающийся от холода Хенч вдруг навалился на меня, как будто собирался упасть в обморок. Я обхватил его рукой. Как я уже говорил, он был грузный, и я ощутил всю тяжесть его тела. Но он тут же отпрянул от меня.

— Все в порядке, мистер Ган, — сказал он без всякого волнения в голосе, будто до этого мы с ним болтали о всяких пустяках. — Мы вернемся туда через минуту, но только прихватим с собой полицейского. — Его огромные, как суповые плошки, печальные глаза смотрели на меня серьезно и доверчиво, с жалобой и мольбой. — Я хочу сказать, так поступить будет умнее всего. Вы сами должны понимать. Вы же разумный человек, мистер Ган, и должны сознавать, что это единственный выход. Нельзя, чтобы дьявол навсегда завладел нами. Гораздо лучше будет, если нас всех повесят. Я хочу сказать, что невозможно освободиться от дьявола, убив его. Вы же видите, что я прав. Он опять явился нам, как я и говорил. Лучше покончить со всем этим делом раз и навсегда. Если нас и повесят, что же, я не против. Я хочу сказать, теперь, когда Клары больше нет, мне все равно, и уж лучше умереть, чем жить. Будет даже очень хорошо, если мы все расскажем полицейским. Правда, мистер Ган. Как вы этого не понимаете?

К моему ужасу, он вырвался от меня. Мимо нас поспешал неприметный прохожий. Он прятал голову в поднятый воротник пальто и что-то насвистывал себе под нос. Хенч ухватился за него.

Незнакомец оторопел и попытался оттолкнуть Хенча. Думаю, это была не очень приятная для него минута. Представьте, идет человек вечером по площади Пиккадилли, идет, спокойно посвистывает, и вдруг какой-то неизвестный тип хватает его за шиворот. К тому же следует учесть, что внешний вид Хенча, несомненно, производил странное впечатление: круглое белое лицо, похожее на абажур, вырезанный из репы, а сам раздетый, без пальто. К тому же не забудьте, что страху порядком нагоняла тяжелая черная туча со свинцовым ободком, несшая снежную бурю. Вся площадь под ней была окрашена каким-то неестественным, неживым светом. Тускло мерцали уличные фонари, беспокойно мигали огни реклам над домами, и лица людей казались мертвенно-бледными.

— Эй! В чем дело? — закричал прохожий.

— Прошу прощения, но тут рядом было совершено убийство, — заявил Хенч. — Я ищу полицейского…

— Убийство! — ахнул тот, вырываясь из рук Хенча. Тут он увидел меня и успокоился. Улыбаясь, я дал ему понять, что Хенч просто подвыпил, — все-таки праздник.

— А, ясно, — прохожий тоже улыбнулся; ему стало легче. — Ступай домой со своим дружком, проспись, и убийство тебе больше в голову не полезет. — И он потрепал Хенча по загривку.

— Но это правда! — завопил Хенч. — Клянусь, это правда. Я совсем не пьяный. Я хочу сказать, я такой же трезвый, как и вы. Но я хочу сказать, я убил одного человека и должен сообщить об этом в полицию.

— Да хоть двадцать, — сказал прохожий весьма добродушно. — А лично я тебя предупреждаю: ты околеешь от холода, если будешь торчать на улице в такую ночь, да еще без пальто. И чего вы не отведете его домой, чтобы он проспался? — обратился он ко мне с возмущением.

— Я как раз веду его домой, — ответил я. — Только у него по дороге возникла пьяная идея насчет полицейского.

Человек стал оглядываться по сторонам. Меня охватил мерзкий страх: вдруг он заметит где-нибудь полицейского? Тогда мы точно попались! Но полицейского нигде не было, только у остановки в конце Шафтсбери-авеню маячил билетный контролер, который тут же скрылся из виду.

— Ну ладно, мне надо бежать. Уже поздно. Пока. Выбрось из башки эту муру насчет убийства, парень. — И, посвистывая, он быстро пошагал дальше.

Я взял Хенча под руку и, не говоря ни слова, повел его в бар при ресторане «Монте-Карло». Пусть чудит, но только не под прохватывающим до костей ветром, решил я. Бар был почти пуст. Мы сели за небольшой столик у стены, и я попросил маленького упитанного официанта принести нам две большие чашки кофе. (Если вы не знаете, то примите к сведению — в баре при ресторане «Монте-Карло» можно заказать чашку кофе, и заметьте, лучшего в Лондоне.)

У стойки бара, повиснув на локтях, застыли две не поддающиеся описанию фигуры, похожие на изрядно потрепанных удавов, а за столиком рядом с нами сидел старичок с совершенно белой бородой и читал «Стандард». Такова была компания, в которой мы оказались.

Воспользовавшись случаем, я решил обдумать ситуацию и подвести итоги. Во многих отношениях момент был самый рискованный и напряженный за все время, пока тянулось это бесконечное приключение. Итак, что же получается? — задал я себе вопрос. Вот он я, глядите на меня, — словно пришитый к этому проклятому недоумку. Других слов, чтобы описать положение, в которое я угодил, у меня не нашлось. Хенч и точно был дурень, сумасшедший, но я не мог не чувствовать к нему глубокое сострадание и жалость. Мне хотелось оградить его от беды. За эти годы ему выпали страдания, которые не шли ни в какое сравнение с нашими. Что плохо — в нем абсолютно не было невозмутимости Буллера, богатой фантазии Осмунда и моей сентиментальности, тех самых черт наших характеров, которые помогли нам выжить. Ему не на что было опереться. Он был простой человек, типичный обыватель; его зачем-то вовлекли в грабеж, потом заточили в темницу, и в довершение всего он стал соучастником убийства, без всякой вины со своей стороны. Ему просто не хватило сил справиться со всеми этими крайними ситуациями. У него голова шла кругом, он ничего не соображал. Он то и дело порывался выкрикивать на весь свет свои признания, тогда как достаточно было одного внимательного уха, и мы неминуемо погибли бы — все и навсегда — в обрушившейся на нас страшной катастрофе. И не только Осмунд и мы с Буллером, но и — Хелен.

Так что вам следует, учитывая вышеизложенное, к тому же иметь в виду, что в те минуты мое нервное состояние в значительной степени усугублялось постоянно грызущим меня беспокойством за тех, кто остался в квартире, которая, кстати говоря, находилась почти над баром, где мы сидели. А что, если Осмунд как раз в эти мгновения расправлялся с Пенджли? Или он смирился, согласившись с новыми условиями «мягкого» шантажа? И какую роль во всем этом играла Хелен?

— Послушайте, — неожиданно обратился Хенч к официанту, принесшему ему кофе, — там, наверху, убили человека, и я хотел бы вызвать полицию.

Официант имел весьма примечательную внешность. Дело в том, что он был лысый, что вообще-то неново. Но он был лыс настолько, что голова его была похожа на большой блестящий шар с елки. И из этого шара произрастал один-единственный лоснящийся, иссиня-черный волосок, аккуратно прилизанный и спускавшийся на лоб прямо посредине лысины. Отсутствие волос на голове восполняла буйная растительность в других местах. Я таких кустистых, черных, густых бровей сроду не видел. Даже из его ушей и ноздрей торчали пучки вьющихся волос, и притом тоже черных как смоль. Уверен, что как-нибудь в субботний день его собственный сынишка, заглянув ненароком в ванную, вполне мог бы принять его за медведя, сбежавшего из цирка. Он был толстенький, кругленький; все его поры источали капельки пота.

Заявление Хенча официант оставил без внимания.

— Простите, сэр, — ответил он, — много работы сегодня вечером. — И проплыл дальше. Хенч с отчаянием посмотрел на меня.

— Никто не хочет слушать, — пожаловался он, — никто мне не верит. Потому что знают, что он не умер, что он жив.

Я положил руку ему на запястье:

— Вот что, Хенч, пейте кофе, а затем выслушайте меня.

Хенч все поглядывал на старичка, до этого с увлечением читавшего «Ивнинг стандард». Он просто-таки сверлил его взглядом. И вдруг стал порываться встать и уже начал было подниматься. Но я тисками сжал его руку. Я был так измучен, взвинчен и обеспокоен, что еще немного — и наградил бы его зуботычиной.

— Вот что, Хенч, — произнес я и увидел по его внезапно изменившемуся лицу, в котором мелькнул проблеск сознания, — вероятно, так на него подействовал мой тон, — что он понял: на этот раз разговор будет серьезный, — послушайте, мне это надоело. Я вел себя с вами намного милосерднее, чем вы того заслуживаете. Сделайте же над собой усилие и постарайтесь думать не только о себе. Стоит одному из нас сейчас свалять дурака, и нас всех ждет провал. В любую минуту может случиться что угодно: например, арестуют Буллера, обнаружится тело, брат Пенджли донесет в полицию или Осмунд совершит какое-нибудь безумство. Подумайте, какую «услугу» вы оказываете всем нам, болтая о том, что произошло, каждому встречному.