Над тёмной площадью - Хью Уолпол

Он лгал. Мне сразу было ясно, что никакого ножичка он брату не дарил. Нет, не стал бы человек его сорта дарить кому бы то ни было, будь то брату или кому другому, даже такую мелочь. И если он солгал раз, то и многое из того, о чем он распространялся, тоже могло оказаться ложью. Я явственно увидел, что суть даже не в том, что нам будет трудно от него отделаться, а в том, что, пожалуй, нам не отделаться от него никогда. Отныне мы с ним повязаны, и так будет продолжаться, пока это выгодно этому «викарию» со слащавым личиком. Осмунд, шагнув вперед, стоял перед человечком на диване, возвышаясь над ним, как великан над пигмеем.

— Мне это, наконец, надоело, — сказал он. — Надоело. Ваш брат, если он действительно ваш брат, приходил сюда и оставался здесь целый час или дольше. Вас не касается, о чем мы говорили. Я имею основание очень серьезно сомневаться в истинности ваших слов, но и то, что я вам говорил до сего времени, тоже неправда. Так вот знайте: ваш брат здесь был, но ушел. Я предлагаю вам сделать то же самое.

Осмунд был в ярости. Его голос дрожал от еле сдерживаемого гнева. Но человечек ответил ему кротко и ласково:

— Я на самом деле брат Пенджли, мистер Осмунд. Конечно, вы имеете право сердиться на меня. Но только отчего вам было не сказать мне правду с самого начала? Многие подумают, что вам есть что утаивать. Почему вы сразу не признались мне, что мой брат был у вас? Разве ему здесь могло что-нибудь угрожать? Хотя, признаться, это даже несколько смешно, что он забыл здесь свой ножичек. Он всегда так аккуратен в этом отношении, подчас даже излишне аккуратен. Но пожалуйста, вы уж извините меня… — Он поднялся и стоял почти вплотную к Осмунду. В этой паре было нечто комическое — голова толстячка не доходила Осмунду даже до подмышек. — Мой брат ничего обо мне не говорил?

— Нет, ничего.

— И ничего мне не передавал?

— Ничего.

— И вам нечего больше мне сказать?

— Нечего.

— Это ложь! — раздался из спальни визгливый, истерический крик, пронзительный, как вой деревянной дудочки. — Пенджли здесь убили… сегодня вечером… мы все его убили… в той комнате!

Это был Хенч.

Боже, как же мы могли о нем забыть, и притом все без исключения! Пока он спал, мне напоминал о нем его надсадный храп, но потом я привык к нему, и постепенно Хенч вместе с его храпом как-то уплыл из моего сознания, за исключением одного известного момента. И вдруг он объявился как ни в чем не бывало, словно восстал из мертвых по мановению мизинца меньшого брата Пенджли.

Наши взоры устремились на него. Помню, я тогда почувствовал вместе с усталостью странное чувство облегчения. Наконец-то вся история выплыла наружу. Не надо было больше врать. И малютка Пенджли мог, черт его побери, делать с нами все, что ему заблагорассудится.

Мы все воззрились на Хенча. Он стоял в дверях, его круглое личико горело, глаза светились фанатичным, безумным огнем. Взгляд его блуждал в пространстве, поверх наших голов. Затем, войдя в гостиную, он грузно плюхнулся на диван рядом с Пенджли и положил руку ему на колено.

— Ну хорошо, хорошо, — сказал ему Хенч доверительным тоном, — мы вовсе ничего не собираемся утаивать. Я хочу сказать, что мы не могли бы ничего утаить, даже если бы захотели. Ваш брат сегодня вечером пришел сюда и всех нас очень сильно оскорбил. И поэтому мы убили его, и мистер Буллер увез его куда-то в машине. Нам скрывать нечего. Хоть кому угодно рассказывайте, а если вы не захотите, то я сам расскажу.

— Он был убит — здесь? — спросил Пенджли, глядя на Осмунда.

— Да, здесь, — с жаром подтвердил Хенч. (Думаю, его раздражало то, что Пенджли на него совсем не смотрел.) — Вот на этом диване. И мы рады, что он сдох. Ему вообще не следовало родиться на свет.

Осмунд, казалось, оставался невозмутим. Подойдя к окну, он раздвинул шторы и стал смотреть на площадь. Затем, повернувшись к нам, сказал, обращаясь к Хелен:

— Предоставь нам самим с этим разбираться, Хелен. Ты ни к чему не причастна.

Она упрямо качнула головой:

— Нет, причастна.

Пенджли смотрел на Осмунда.

— Это правда?

— Да, — сказал Осмунд, — ваш брат получил то, чего заслуживал.

Тут вмешался Хенч:

— Знаю, что вы хотели это держать в тайне. Но вам бы это не удалось. Говорил же я вам, что не получится это скрыть. Знаю, что вы думаете. Вы думаете, что я повредился умом. Нет, совсем не повредился. Хочу сказать, что я такой же сумасшедший, как мы все, и притом уже очень давно. У меня многие годы было плохо с головой, если на то пошло, потому что меня терзало предчувствие. Я знал — что-то должно случиться. Я хочу сказать, что ваш брат был подлый, злой человек, мистер Пенджли, настоящий негодяй, и он думал, что все такие же подлые и злые, как он сам. Да, так он и думал. И так дальше продолжаться не могло. Это все должны понимать. Я хочу сказать, что нам просто надо объяснить людям, как это на самом деле получилось… Вот так… И люди только с облегчением вздохнут, узнав, что его больше нет на свете. Он заслужил такой конец… Да, да, в самом деле, говорю вам, заслужил… — Последние слова он бормотал уже еле слышно, потом затих, ушел в себя и принялся грызть ногти.

Тем временем я внимательно наблюдал за крошкой Пенджли. В результате мне стало ясно одно: он знал, все это время знал, что с его братом что-то случилось, но это его ничуть не огорчало. На его невинной физиономии не было ни следа отчаяния или негодования, она оставалась такой же розовой и гладкой, как кусок мыла. Все его внимание было обращено на Осмунда.

— Вот оно что, — сказал он словно про себя и затем обратился к Осмунду: — Вы не могли бы мне рассказать, если это правда, как все произошло? Полагаю, я вправе задать подобный вопрос.

До тех пор я еще не знал, как поведет себя Осмунд. Ведь он мог все отрицать, объявить Хенча припадочным и ненормальным и вышвырнуть Пенджли из квартиры. Я был готов ему помогать и всячески в этом способствовать. Но он решил иначе. Он стоял рядом с Хелен, и я видел, как он, набрав побольше воздуха в свою могучую грудь, выдохнул. Это было как вздох облегчения, оттого что ему наконец-то не придется больше лгать.

— Да, — спокойно произнес он, — вы должны услышать, что случилось. А дальше посмотрим. Вот как это было. Ваш брат, если он действительно доводился вам родным братом, как я вам уже сказал, написал нам письмо, в котором просил о встрече с нами. Мы имели к нему претензии и хотели задать ему несколько вопросов, потому и пригласили его сюда. Вполне естественно, нас очень интересовало, как он ответит, но уверяю вас, до его появления здесь у нас не было и в мыслях причинять ему зло. Единственное, чего мы хотели, чтобы он объяснил, почему он так с нами обошелся, что было причиной его скверного поступка. Я хочу, чтобы вы поняли, — продолжал он очень серьезно, — мы не собирались оправдывать себя и ту безобразную выходку, из-за которой мы оказались в тюрьме. Прошу вас, поймите это. Мы все трое меньше всего думали об этом, но нам надо было знать, зачем он тогда вмешался. Насколько я могу судить, никто из нас не сделал ему никакой гадости. И он пришел. Пришел и стал с нами говорить. Мне не хотелось бы оскорблять ваши родственные чувства, мистер Пенджли, но очень скоро нам стало очевидно следующее: ваш брат, видимо, счел, что мы у него в кармане и, следовательно, он волен распоряжаться нами по своему усмотрению. Это было оскорбительно. А далее, когда он объяснил нам подробнее, что от нас требовалось, — а в его замыслы входило вовлечь нас в разработанные им планы шантажа с целью вымогательства, и при этом он ни на секунду не сомневался в том, что мы согласимся не пикнув, — чаша нашего терпения переполнилась. Я убил его, и один несу за это ответственность. Больше никто. Я задушил его, и его тело отсюда убрали. Не имею представления, где оно сейчас.

Наступила долгая пауза. Все молчали. Никто не шевелился.

Наконец Джозеф Пенджли прочистил горло, снял с носа очки в черепаховой оправе и протер стекла ослепительно чистым носовым платком.

Он кивнул:

— Значит, так закончил свою жизнь мой дорогой братец. Я должен вам сразу признаться, что для меня это большое облегчение. Я его просто ненавидел.

Хелен тихонько вскрикнула. Осмунд, повернувшись ко мне, удивленно посмотрел мне в глаза. Я переспросил:

— Вы? Ненавидели его?

— Да, с детства. Когда мы еще были маленькими мальчиками. Он имел привычку раздевать меня догола и после этого заставлял меня целый час стоять в ведре с ледяной водой. Да, я ненавидел его и сам бы с радостью его прикончил, если бы мне хватило храбрости. Я, конечно, все делал, чтобы держаться от него подальше. И вдруг сегодня днем он появился у меня в квартирке. Заставил угостить его обедом и сказал, что вечером идет к вам, и вынудил пообещать, что между девятью и десятью вечера я приду сюда, чтобы проверить, все ли с ним в порядке. Какие-то подозрения у него были. — Он поднял глаза на Осмунда. Странный это был взгляд. Он выражал восхищение, более того, чуть ли не любовь. — Да, вы как раз были самая подходящая фигура для такого дела, мистер Осмунд. Я еще не видел человека с такими сильными руками, как у вас. Мой братец был крепкий, жилистый, но вас бы он ни за что не одолел.