Последняя крестьянка - Валентина Гусева

комната порядком заполнилась людьми, я уже стала улыбаться и даже вспоминать новые подробности сдачи мною зачета, и с юмором отвечать на их коварные, прерываемые хохотом, вопросы.

Стипендию я получила. А следующим летом я уже легко преодолевала назначенное мне на злополучном зачете расстояние. Очень легко!

Маркизова лужа! Как давно я тебя не видела. Посетить бы. Хотя бы посмотреть.

2015 г.

Преступление и наказание

По волнам моей памяти

В

то далекое время я училась в одном из классов начальной школы. Собственно, преступления совершенного мной я не помню, (их же было не одно), но судя по нестандартному наказанию, отложившемуся в моей памяти на всю жизнь, преступление было скорее всего из ряда вон выходящее. С точки зрения моих родителей. Я думаю, что нет на свете человека, который бы в своей длинной, как тогда казалось, насыщенной богатейшими событиями детской жизни не выходил бы за рамки установленных взрослыми правил поведения.

Детская любознательность и неистощимая энергия требовали выхода и раздвигали эти узкие рамки. А так как мы, дети, в те далёкие послевоенные годы не были заперты в детские садики, а находились на свободно-выгульном содержании, то рамки примерного поведения распадались сами собой, и перед нами открывалось неистощимое поле деятельности, то есть свобода в самом непосредственном значении этого слова. И мы на наше счастье и несчастье во-всю пользовались этой свободой и совершали помимо нормальных заурядных поступков другие, иногда глупые, фантастические, порой безрассудные, опасные для себя и окружающих, даже жестокие поступки.

И безнаказанными они за редкими исключениями не оставались.

Надо сказать, что меня родители никогда не пороли, то есть не наказывали физически, хотя отцовский ремень всегда висел у нас на гвозде. Но он предназначался для моих братьев, двоих постарше меня и одного помладше. А меня, как девчонку, родители предпочитали воспитывать словесно. Правда, иногда, мама потаскивала меня за волосы, причитая и досадуя, какая непутевая у нее растет дочь. Но ремня не применяла. А вот Жене, который хотя и был младше меня на два года, воспитательное действие ремня познавать приходилось.

Но, говорят, всякое действие предполагает противодействие и, согласно этому закону, Женя, умудренный горьким опытом, изобрел способ, хотя и не избежать наказания, но в определенной мере смягчить его. И в тот день, когда я ожидала торжества правосудия, он поделился со мной этим способом.

Он заключался в следующем: прежде чем отец снимет ремень с гвоздя (а интуиция подсказывала наступление этого момента) надо встать в угол.

«Если папа начнет тебя бить, встань в угол» — сказал он мне в тот злопамятный день. А в том, что отец меня будет бить, ни у брата, ни у меня не было никакого сомнения. Только зачем надо заранее встать в угол, я не поняла, но запомнила и в нужный момент вбежала в него. Лучше бы я этого не делала.

Отец не очень долго объяснял мне смысл моего поступка, а быстро снял ремень с гвоздя и, подойдя ко мне, махнул им. И вот тут-то, после первых взмахов, я и поняла всю мудрость Жениного изобретения. Как отец ни пытался достать меня ремнем, это ему не удавалось. Я вжалась в угол, и ремень хлестал стены, а до меня не доставал. Угол оказался спасительным!

Сейчас-то я понимаю, что отец с самого начала раскусил маневр своего смышленого ребенка, то-есть Жени, и получив от него необходимое раскаяние в виде всхлипываний и заверений — папа, я больше так не буду, — удовлетворялся этим, и вешал ремень на стену.

Но не в моем случае.

Я повела себя не как Женя, а совершенно неадекватно данной ситуации.

Сердитое лицо отца и недостающие цели взмахи ремня вдруг развеселили меня. Я начала потихоньку хихикать, хотя понимала, что этого делать нельзя. Но всем известно, что когда смеяться нельзя, то становится еще смешнее и хочется смеяться еще больше. И я, к своему ужасу, от сдерживаемого хихиканья перешла к открытому хохотанию. Отец сердито хлестал по углу, пытаясь достать меня, но ремень лишь слегка и совсем не больно задевал меня и я, ощущая всю комичность ситуации, хохотала и хохотала. Хохотала до слез. И все накопившееся во мне, и требующее выхода напряжение выходило из меня в виде этого неудержимого хохота.

Было ли мне еще когда-нибудь так смешно?

Так или иначе, мой смех свел на нет все Женино изобретение. Отец увидев, что я не плачу, то-есть не раскаиваюсь в содеянном, а нагло хохочу, выдернул меня из угла и, прогулявшись по доступной уже заднице, добился необходимого раскаяния. Женя боязливо смотрел на экзекуцию из другого угла комнаты.

Закончив порку, отец выставил меня в другую комнату и закрыл дверь. Плакать мне не очень хотелось. Но нарастала обида, жалость к себе, и я, не раздеваясь, легла на кровать, забралась с головой под одеяло и стала горько и долго оплакивать свою несчастную жизнь. Меня звали ужинать, но я не пошла, решила умереть с голода и пусть тогда им всем будет хуже.

Так я была выпорота отцом в первый и последний раз в жизни.

А вообще-то мой отец был очень добрый человек, любил нас, многочисленных своих детей, очень редко нас наказывал в отличие от мамы. И мы его тоже очень любили. А в тот день, как говорила потом мама, у него были неприятности на работе. А тут еще жалоба на меня. И это вывело отца из себя.

И было мне в ту пору около десяти лет от роду.

Март 2014 г.

Путешествие во Вьетнам без знания языка

Б

ез знания языка, хотя бы английского, за границу лучше не ездить, ибо можно попасть в очень нежелательные ситуации, даже такие, из которых трудно потом выбраться.

Ситуация первая, самая безобидная.

— Учи английский, — говорил мне мой сын перед нашим путешествием во Вьетнам.

— Так обойдусь, — отвечала я.

Поселились мы в тихом курортном районе на берегу моря в 4-х часах езды от Хошимина, куда прилетели после длительного с пересадкой перелета из Пулкова. С одной стороны этого курортного района было море, с другой — цепь красивых высоких, поросших зеленым лесом гор, куда мы сразу же загорелись желанием сходить. Но сначала надо было разобраться с питанием. Завтраки в нашей поездке входили в стоимость путевки, то есть были бесплатные и мы с удовольствием пользовались шведским столом гостиничного ресторана. А вот об обеде и ужине должны были побеспокоиться сами. Правда, особо беспокоиться было нечего,