Мой дом - пустыня - Аллаверды Хаидов

Расул достал миску с остывшей похлебкой, поставил перед собакой, потрепал за коротко обрезанные уши.

— Ешь, Алабай.

Алабай вылизал миску так, что и мыть не надо, и устроился среди камней, сам похожий на продолговатый камень. Здесь был его обычный наблюдательный пункт, и никто бы не сумел приблизиться незаметно ни со стороны гор, ни с бугристой равнины.

Расул проводил Алабая взглядом и подумал, что, наверное, у такой умной собаки есть свои мысли, свои воспоминания. Может, Алабай временами сожалеет о своей подруге, которую растерзали волки, или возвращается к тем дням, когда совсем щенком попал на кош к Расулу и тот учил его всем премудростям чабанской службы.

— Когда я уйду, — негромко обратился к Алабаю Расул, — найдешь ли ты в новом чабане такого же хозяина, каким был для тебя я? А может быть, за миску похлебки ты так же верно станешь служить я ему...

Пора поднимать отару, пусть идет в урочише. Но в там Расула не оставляли мысли о скором уходе. Как ни странно, бай своим намеком укрепил это намерение и заставил ускорить его исполнение.

Родину Расула называли страной колхозов. Ну и что? Говорят, что там трудятся с восхода солнца и до заката. Но Расула этим не испугаешь, он всю жизнь трудился, а никто по его просьбе не исполнил ни одной песни, как было в тот раз, когда он слушал радио в байском доме.

До Расула доносился привычный мерный хруст — овцы дружно жевали сочную траву. И какие-то невидимые собеседники — двое — вели рядом с ним давнишний спор. Расул кивал то одному, то другому, но не вмешивался.

У первого голос был похож на голос Агали.

«Зачем он туда пойдет? — сказал он о Расуле как о ком-то постороннем, отсутствующем. — Что он там оставил? Пусть вспомнит: людей убивал? Да. Дома их сжигал, отравлял колодцы. За все это его не посадят на почетное место у дастархана».

Расул кивнул, подумав, — верно говорит.

Второй голосом Аманнияза возразил: «Если грешник раскаялся, он больше не грешник... Не слушай его, Расул, — обратился он к чабану. — Ты четыре года не отступал от Джунаид-хана. Ты не слышал других слов, кроме его слов. А человек, сидя ночью у костра, не может разглядеть дальних далей... Иди, Расул! Там твоя родина, там могилы твоих дедов и прадедов. И там живут потомки тех людей, что тысячу лет ели хлеб и соль с твоими предками, одни у них были друзья и враги одни. Хочешь ты или не хочешь, но эти люди родня тебе. Иди и помни, что раскаяние дает избавление от грехов».

Второму Расул кивнул еще охотнее.

В тот день старик пригнал отару на склон большой горы. Вообще-то он редко пас здесь овец — пограничная зона. Однако бай за хороший пешкеш (Пешкеш — подарок, взятка в форме подарка) получил для своих чабанов разрешение пользоваться горными пастбищами. Только офицер велел делать это не слишком часто: боялся начальства, а делиться с ним не хотел.

Повыше на склоне стоял шалаш. Туда-то и поднялся Расул, приказав Алабаю смотреть за овцами.

В шалаше, прижав к животу винтовку, сидел солдат пограничной стражи. Лицо у него было изжел-та-черное как у человека, больного лихорадкой, полузакрытые глаза, — он, как в тумане, ничего не видел перед собой и вздрогнул, когда Расул поздоровался.

— А? Ты кто? — отрывисто спросил стражник.

— Не узнал? Я чабан...

— А, Расул-ага... Проходи, садись на кошму.

Стражник ожесточенно потер глаза, словно хотел рассеять туман, а потом спросил Расула:

— Хочешь зернышко с джугары золотистой невесты? Могу угостить уважаемого человека...

Расул отрицательно покачал головой. Стражник пользуется нежным поэтическим названием. Терьяк до добра не доводит. Вот этот нукер — высох весь, глаза безумные, он даже Расула не узнал, хоть и знакомы уже не первый год.

— Возьми, — настаивал стражник.

— Спасибо, но эта невеста не для меня, — ответил Расул.

— И никогда ее не пробовал?

— Никогда. Стражник удивился:

— Нукер Джунаид-хана, — и не знаешь вкуса терьяка?!

Расул помолчал немного. Он не про терьяк пришел говорить. Он пришел разузнать поточнее, как у них охраняется граница. Ведь если завариваешь чай, надо знать, как его заваривают, а если заварил, надо пить.

— Я вот думаю, Якуб, — обратился он к пограничнику, — как вы служите на границе?

— А что тут думать?

— Сидишь в шалаше, спишь со своей винтовкой. Даже если целое войско пойдет через границу, ты останешься в неведении.

— Напрасно так считаешь, уважаемый Расул-ага,— самодовольно усмехнулся Якуб. — Через эту гору, где мой пост, ни один человек не пройдет.

— Я не помню случая, чтобы ты соврал мне. Но сейчас не могу поверить.

— Зачем я буду день и ночь бегать по камням? Границу охраняют Советы, никто к нам не пройдет. А если кто из наших тайком минует мой шалаш, перехватят на той стороне, все равно никуда от них не денется.

— А потом что бывает?

Якуб стал объяснять: людей, нарушивших границу, Советы осуждают на два года. Откуда он знает об этом? Сами нарушители рассказывают, когда возвращаются сюда, отбыв срок.

— А скажи мне, Якуб, если знаешь... после двух лет обязательно возвращаться или можно остаться?

Блеснули затуманенные терьяком глаза.

— Видит бог, Расул-ага, ты похож на человека, который собирается на ту сторону. Ты же оттуда родом. Вот и оправдывается пословица: «Лишившийся возлюбленной плачет семь лет, а лишившийся родины — до самой смерти».

— Я и там был чабаном, а какая у чабана возлюбленная... — осторожно возразил ему Расул.

— Э, уважаемый, не останавливайся на полдороге. Посмотрю, что ты подаришь мне. Хорошо бы овцу. И тогда ты услышишь от меня три мудрых совета — только с их помощью, Расул-ага, сумеешь попасть на родину.

— У меня нет овцы, брат... Но завтра я принесу тебе одну вещь, она в несколько раз дороже самой жирной овцы.

Солнце ушло, но было еще светло, и Расул заторопился к отаре. А Якуб-стражник, чтобы протрезветь, стал прохаживаться возле шалаша.

Надвигалась ночь, а ночей Якуб боялся из-за контрабандистов. Среди них были такие отчаянные головы, что при удобном случае грабили пограничные посты. В прошлом году поздно ночью двое напали на него, но Якуб успел добежать до границы, залег там — ноги на ничейной полосе — и открыл по бандитам огонь. Если бы контрабандисты стали отвечать на его выстрелы, их пули попали бы на советскую сторону, а ссориться с советскими пограничниками контрабандисты не смели. Они повернули назад. С тех пор Якуб и грезил, и отсыпался днем, а ночью не смыкал глаз, чтобы его не застигли врасплох. Ту ночь после прихода Расула он коротал, стараясь угадать, что бы такое мог принести ему старик.

Его любопытство было удовлетворено лишь в полдень, когда Расул-ага снова появился в шалаше. В руках он держал сверток из кошмы.

— Что у тебя там?

В кошме была пятизарядка старого образца. Луч солнца скользнул по стволу, и вороненная сталь заиграла густой синевой.

— Берешь? — спросил Расул.

— Беру. Я найду, кому продать оружие джунаидовского нукера. А теперь слушай...

Первый совет Якуба: идти на родину. Все вранье, что там нечего есть. У людей в колхозах каждый день мясной обед, и никто из них не наденет такую рвань, в какой Расул ходит... Заболел человек — его бесплатно лечат, лекарство дают бесплатно. В колхозе люди сеют сообща, помогают друг другу во всех делах.

Так объяснил стражник, а потом испугался своих слов и вышел наружу — проверить, нет ли кого поблизости.

Вернувшись, сказал:

— Дер дывал муш даред, муш гуш. Как говорится, в доме есть мыши, у мышей есть уши. Мои советы хороши, пока их никто не слышит. Теперь второй совет...

Второй совет был: выходить только ночью и непременно в сильный дождь или снегопад. Советские пограничники и ночью видят, как днем. Что за способ у них, Якуб не знает. Это не похоже на луч луны или солнца, не похоже на фонарь. Эту вещь не увидишь, а она видит все — из Москвы заметит муху, которая полетела в Мекку... Да, времена, когда можно было в темноте пройти границу, давно кончились. Одна надежда проскользнуть мимо этой штуки — когда буря, дождь либо снег. Главное — миновать первый пост. Если там поймают, могут привести назад, сюда: подумают — заблудился человек. Надо добраться до их земли — и не прятаться, и не таиться... Два года пройдут быстро, а там Расул останется жить у них.

Якуб поглаживал вороненный ствол, и Расул спросил:

— А третий твой совет?

— Ничего не скрывай от них. Как было, так и говори. Не скрывай, что ходил в нукерах Джунаид-хана, что здесь был чабаном. Так лучше. Я слышал, что они прощают тех, кто не скрывает ничего.

Возвращаясь к отаре, Расул жалел об одном: невозвратно потеряны долгие годы.

Теперь оставалось ждать зимы. Но, и как в насмешку, осень затянулась. Каждый день в небе появлялись серые рваные тучи и — проходили стороной. Ради Расула они ни капли не хотели уронить. Деревья сбросили листву. Похолодало, и Расул уже надел зимний стеганый халат. Но бог не давал ни дождя, ни снега.