Беспокойник - Анатолий Гладилин

Вера Федоровна, тридцать четвертая квартира? «Учительница первая моя...» Даже запел. С ней всегда здороваются интеллигентные соседи в подъезде. Воровка? Отпадает.

Тридцать шестая квартира — Мосеенков? Начальник стройконторы. Просил его в это дело не впутывать. Согласен.

Ползунова из сорок девятой квартиры? Ей всюду мерещатся хулиганы, которые играют на гитаре и целуются. Ох уж эти правонарушители! Интересно, у нее самой дети когда-нибудь были? Но чтоб заиметь детей, надо хоть раз поцеловаться, а это для Аллы Михайловны пахнет уголовщиной. Отпадает. Впрочем, поцелуи нынче необязательны. Ладно, исследование этого вопроса отложим на будущее.

Гражданка Комиссарова, сорок вторая квартира. Чемпион по потере ключей. Хобби у нее такое. Инженер. Товарищи судьи, она невиновна! Интуиция. Рубите мне голову.

Квартира пятьдесят. Конухов, энтузиаст домино. Самостоятельный мужчина. Взять на заметку? Да нет, продолжайте, пожалуйста, товарищ, ваши игры.

Квартира пятьдесят четыре. Семен Николаевич Приколото, мой добровольный помощник, общественное око подъезда, активист домкома. Спасибо за приятное знакомство!

Квартиры пятьдесят шесть, сорок семь и т.д. К чертовой матери! Или меня, Вадика Капустина, гнать надо из МУРа.

Квартира девятнадцать. Таня! «Каждый развлекается как может. Вы, например, пристаете с глупыми вопросами». Потенциально опасна. Я глянул на ее ноги и больше не смотрел. У моей бывшей жены, Танечка, ноги были не хуже. Она тоже развлекалась по-своему. Но со временем мне надоело гадать, с кем она еще переспала и как именно. Древняя история, не стоит вспоминать. Теперь я никого не променяю на Котяру. Он мне не изменяет (черный кот не в счет). Котяра, пойди сюда. Ну, давай споем:

Мы кота ужасного поймали.Мы ему по шее надавали.Три-та-тушки, три-та-та...Очень глупого кота!

Стучат. По небу полуночному ангел летел и спикировал ко мне в квартиру.

— Входите, Клавдия Матвеевна.

— Извините, Вадик, я ванну займу. Вам туда не нужно? Странно, думала, что у вас гости. С кем это вы разговариваете?

— С Котярой.

— Вадик, вы хоть в одиночку не пейте. Ну пусть к вам приходят, дело молодое. Я же не злыдня. Зачем себя губите? Хотите, я вам постираю?

— Спасибо, Клавдия Матвеевна! Но если я пью, — опять меня потянуло на риторику, — то где бутылка?

— Что я к вам, с обыском пришла? Я от чистого сердца. Да с бутылки, Вадик, все и начинается.

Обиделась. Хлопнула дверью. Не умеешь ты, Вадим Емельянович, с народом разговаривать. Эх, Котяра, разным там Пуаро и Мегрэ на проклятом Западе куда легче. Кругом наркоманы, сутенеры, воры, убийцы — большой выбор. А у меня? Простые советские люди! Плюс старое пальто и сумка за восемнадцать рэ. Да еще с бутылками. Удавиться можно! Стоп! Права Клавдия Матвеевна. «С бутылки все и начинается». Точнее, с бутылок. Проверим.

В понедельник имел место быть грабеж среди бела дня. Причем при всем честном народе. И никто не вступился...

Утром я ездил на полигон знакомиться с заключением экспертизы.

Сначала обрадовался — нашли пистолет, но наша наука меня разочаровала: не тот. Я уж грешным делом канючил: дескать, ребятишки, машина системы Макарова, калибр подходит, ну что вам стоит? Куда там! Анализ пулевых отверстий показал, что это не та пушка, которую я ищу. Анализ пулевых отверстий! Придумали ученые на нашу голову. И опять на мне повис пистолет — я становлюсь вешалкой для безнадежных дел.

Вернулся в отдел — мне подарочек: Коля Евсеев забрал у меня «изнасилование в подъезде». Я три месяца копал дерьмо, а когда вышел на финишную прямую, благоухающую розами (оставалось только взять голубчика и допросить), так нет, уводят из-под носа! О, люди, где же справедливость?

— Ты разбойник с большой дороги! — сказал я Евсееву.

— Приказ начальника — закон для подчиненного, — засмеялась эта наглая рожа, восходящая звезда отдела. — Велено тебе помочь, облегчить твою тяжелую ношу, чтоб ты все силы бросил на обольщение гражданки Бурдовой.

— Махнем не глядя: изнасилование на пистолет?

— Дураков нет! Могу дать тебе дружеский совет: женись на Бурдовой, и сразу закроем дело. Премию пропьем вместе.

Я швырнул в Евсеева томиком УПК, но тут в дверях выросла монументальная фигура «вождя». Уголовный кодекс ударился об стенку и упал к ногам Хирги.

— Покушение на сотрудников при исполнении ими служебных обязанностей, — наябедничал Евсеев.

— Капустин? — поднял брови Хирга.

— Он самый, — подтвердил Евсеев, — почему-то недоволен доверием коллектива, поручившего ему интригующее расследование таинственного похищения пальто и хоз. сумки.

— Евсеев, прекратить шуточки! В МУРе нет второстепенных дел. Милиция должна быть последовательной и принципиальной даже в мелочах. Если вор почувствует себя безнаказанным, то он нам устроит серию таких квартирных краж...

Произнося эту программную речь, «вождь» поднял руку. Не хватало только броневика для полного сходства с известной скульптурой. Ну и ну, подумал я, что-то изменилось. Или я попал под постановление ЦК об усилении борьбы с домушниками?

— Капустин, зайди ко мне, — сказал «вождь», сохраняя прежнюю торжественную тональность.

Занавес закрылся. Я подобрал кодекс, положил его на место. Не удержался, посмотрел на сослуживцев. Физиономии у них в этот момент были презабавными. Ветер перемен у нас ощущается мгновенно. И что любопытно, первым догадался Гречкин.

— Вадик, ты везунок, — бросил он мне в спину.

Хирга протянул тетрадный листок, на котором были наклеены буквы, вырезанные из журнального текста: «Кражу совершил жЕлец из квартиры 54. ДоброжИлатель». Довольный произведенным эффектом (наверно, моя рожа выглядела точно так же, как и у сотрудников минуту назад), «вождь» достал конверт. На конверте наклеены буквы: «Петровка, 38. Московский уголовный розыск. В.Е.Капустину».

— Ну? — спросил Ильич.

(Проверить, есть ли такая цитата у основоположника.)

— Пятьдесят четвертая квартира? СНП? Это инициалы. Точно. Семен Николаевич Приколото? Быть не может. Абсолютно не похоже!

Хирга заурчал, как Котяра, наевшийся рыбы.

— Это уж вам решать. Главное, появилась ниточка.

Теперь я и сообразил причину ликования начальства.

Зашевелилось мертвое дело (или мертвое тело?). В пепле, которым я приготовился посыпать свои волосы, оказался кто-то живой. Редкая удача. Сказочная. Хирга, стреляный воробей, усек, что тут уж я кого-нибудь выловлю за хвостик. А это означало... Многое. Рука, черкнувшая крутую резолюцию красным карандашом, тоже понимала, какую безнадегу нам подбрасывает. И вдруг! Майор Хирга докладывает изумленной коллегии. Поймали! Чудеса для тех, кто разбирается. Три-та-тушки, три-та-та, очень глупого кота! А это означало, что не было у нас с майором первого разговора (расхолаживающего), а было целенаправляющее руководство (чему свидетелем весь отдел). Учись, Вадик!

5 

— Меня очень интересует автор анонимки. Надо послать письмо на экспертизу.

Ляпнул и не успел прикусить язык. Догадался, что майор и это проделал — в наказание за мой вопрос о психодиспансере. Мне теперь долго будут показывать класс работы. Хотя, в принципе, проверка входит в мои непосредственные обязанности. Ладно, ничто так не радует начальство, как тупость подчиненного. (Где ты это вычитал?)

— Разумно рассуждаешь, Вадим Емельянович. Вот заключение экспертизы.

Я склонил повинную голову.

— Отпечатков пальцев не обнаружено. Работали в перчатках. Кстати, немаловажная деталь. А текст вырезан из последнего журнала «Работница». Статья «Дружная семья Крашенинниковых». Сличили буквы заголовка.

Сейчас мне заикаться о своей «бутылочной» версии было все равно, что лезть в бутылку (пардон за каламбур).

— Задание ясно, Александр Ильич. Выяснить, кто из жильцов выписывает «Работницу». Журнал популярный, в киоске не купишь. Разрешите действовать?

Мой энтузиазм произвел должное впечатление.

«Но эти суки-эксперты, — думал я, — когда не надо, дают точный анализ пулевого отверстия, а когда надо, отпечатков пальцев не находят. Впрочем, зачем они тебе, отпечатки? Не собирать же дактилоскопию всего подъезда. Скажи спасибо за “Дружную семью”».

Так как мы с Котярой убежденные холостяки, то вынуждены продовольствоваться в магазинах «Кулинария». Мы живем мечтой о вырезке и отбивных, но, как правило, удается достать какие-то ошметки гуляша и куски столетнего мяса под названием «антрекот».

Мне уже заворачивали какую-то падаль, когда я увидел, как принесли поднос свежих розовых отбивных и сунули под прилавок.

— Ой, — заскулил я, — нельзя ли мне поменять товар? Если надо, доплачу.