Летящий вдаль - Виктор Лебедев

А мой наглый рейд прямо в логово к предателям? Дерзкий, сумасбродный, нелогичный и оттого неожиданный. У них оставались вещи, которые принадлежали мне, и, кроме того, они мне порядком задолжали, и я должен был их наказать. Эти люди гордо именуют себя рейдерами, а на самом деле они просто крысы, подлые и поступающие так или иначе только в соответствии со своей выгодой, идущие на любые жертвы, если это оправдано результатом. Так было и с Кристиной… Они положили ее вместе с маленьким ребенком на алтарь во имя своей никому не понятной цели, переступили через жизни, словно через досадную помеху на пути. Даже не оглянулись, не поняли, что совершили. А если поняли – то еще хуже. Тогда отморозкам не место на этой земле. Рейдеры устраивали за мной одну охоту за другой, гнали цепью, как дикого зверя, но я уходил, взрыкивая мотором байка и оставляя их далеко позади. Они чуют во мне угрозу своему существованию, своей стабильности. Я – досадливая заноза в их задницах, так как знаю слишком много: базы, схроны, кое-какие секреты – все, что можно дорого продать. Носитель конфиденциальной информации, одним словом.

Нынешнее приключение нисколько не уступает моим предыдущим, а может, в чем-то и превосходит. К тому же тут пахнет откровенной мистикой, чертовщиной, над которой я тщетно ломаю голову. Может, это и не мистика совсем, но непонятных явлений хватает, и это меня очень беспокоит. Я встречал на своем пути много аномалий, помню даже, как несколько раз проезжал через один маленький вымерший городок в Тверской области, и каждый раз он оказывался снова передо мной. Вновь – затертая табличка на въезде, будто и не было только что этих хмурых грязных улиц, выщербленных кирпичных домов, дорожного полотна в выбоинах, запруженного остовами легковушек. День Сурка, блин. Потратил я тогда полдня, борясь с аномалией, но так и не мог оставить городок позади, снова и снова он вырастал передо мной и словно насмехался над моим сознанием. Пока я, вконец вымотанный, не объехал его по длинной кривой.

Вот и сейчас эта странная девушка Аксинья, временами возникающая передо мной, преследующая меня в родном городе, воздвигла невидимую и непреодолимую стену, сквозь которую не пробраться. А ведь любое ограничение в свободе передвижения для меня хуже смерти. А теперь я узник, и кто знает, сколько продлится мое заключение? Не пожизненно ли меня упекли сюда в наказание за некоторые мои безнравственные и грязноватые дела? Порой мне приходилось убивать по заказу, особо не заботясь, что за человек передо мной. А если невидимая стена сожмется в размерах, запрет меня в рамках вот этого убежища, например?.. Слишком много вопросов…

Из мыслей меня вырывают звуки какой-то возни снаружи, за прикрытой дверью. Все нарастающий шум множества голосов, вдруг разом зазвучавших в относительной тишине коридора. И тут же взвывает аварийная сирена, противно режет слух и заставляет сердце биться учащенно. Там явно произошло что-то страшное и, быть может, непоправимое. Внешняя опасность?

Мы с Даниловым вскакиваем, на ходу собирая наш нехитрый скарб, разбросанный по комнате. Всего пара минут – и мы с рюкзаками и оружием на изготовку уже вываливаемся в пыльный, тускло освещенный коридор, по которому, сталкиваясь плечами, ругаясь на ходу, бряцая оружием и натыкаясь на внезапно открывающиеся перед самым носом двери носятся люди. Протискиваемся в общий зал – там царит паника: снуют бойцы, визжат женщины, которых чуть ли не насильно пытаются убрать с дороги, чтобы не мешались и не создавали толчею. Раздаются обрывистые команды и выкрики.

– Женщин и детей на минус третий уровень! – надсаживаясь, командует взмокший вояка, тыча пальцем в немного растерявшихся бойцов. – И перекройте проход! Жужа, мать твою, чего застыл?! Бегом на КПП наверх, надо усилить охрану. И Дюшу с собой захвати! Андрей, бери своих людей и к воротам А-4 живо! Там прорыв!

Голоса вместе с грохотом и топотом десятков ног смешиваются в жуткую какофонию, порождая еще больший хаос.

– Что случилось? – я хватаю семенящего мимо знакомого старика-торговца.

У деда трясутся губы, и от этого он заикается еще больше. К тому же его явно помяли в этой толкотне: на лбу кровоточит свежая ссадина, рукав спецовки разорван повыше локтя. Здоровенный ржавый нож вроде мачете, который дед судорожно стискивает в правой руке, выглядит скорее смешно и нелепо, чем угрожающе.

– Т-там степные, атакуют, з-заразы. Уже на нашей территории! Несколько вышек уничтожили, стену подорвали и ворвались. С-сейчас беснуются т-там, режут всех. Говорят, даже в цеха уже проникли!

– Понятно.

Я гляжу на Данилова, и он все понимает по моим глазам. Коротко кивает:

– Надо попытаться.

Мы бежим к лестнице. В общей суете до нас никому нет дела, сейчас у атоммашевцев проблемы поважнее. На удивление, старик увязывается за нами и старается не отставать, выкладываясь из последних сил. В шуме я кричу ему:

– Старче, лучше оставайся здесь, под защитой!

Но он упрямо возражает:

– Хватит, напрятался уже! Пора и честь знать!

Мы выбегаем на улицу, под хмурое небо с низко нависшими тучами. Осенний ветер ерошит мои и без того всклокоченные волосы. Данилов, на всякий случай нацепивший черные очки, оглядывается вокруг, подыскивая путь посвободнее и безопаснее. На улице такой же бардак, что и внутри. Я сильно подозреваю, что за последние относительно мирные годы атоммашевцы, сильно уверовав в собственную исключительность и силу, чувствовали себя за системой заграждений и охранных вышек в ложной безопасности. Вот и поплатились, а теперь пытаются всеми силами наладить оборону убежища.

– Туда! – я указываю рукой на свободный участок вдоль стен первого корпуса, и мы, пригибаясь, бежим по направлению к бывшему инженерному центру с выбитыми окнами, ныне заброшенному. Из окон первого этажа тянет сыростью и прохладой, под ногами хрустит раздробленный кирпич вперемешку со стеклом. Поворачиваем за угол, теперь по обе стороны от нас корпуса: справа – первый, слева – четвертый. Перед нами довольно широкий проход со строительным мусором. Бег с препятствиями, блин! Этого еще не хватало. Старик с самым страдальческим лицом хватает воздух и держится за живот. Вот чего ему в убежище не сиделось?

– Двинули, – машу я рукой, и мы бежим дальше, спотыкаясь о внезапно вырастающие на пути препятствия. И когда позади уже почти половина пути, на другом конце вдруг вырастают силуэты степных.

– Твою же мать! – ругается Данилов сквозь зубы, наблюдая, как число нападающих стремительно растет. Они еще не заметили нас, пригнувшихся за каким-то куском железа, но это неминуемо произойдет, а силы уж очень неравны.

Тут я замечаю у стены небольшой лаз в сухой траве – у самой земли, совсем неприметный, темный. Толкаю в бок Ивана, и в следующий миг мы уже втискиваемся в проем, таща за шкирку старика. Он что-то мычит с гримасой ужаса на лице, отчаянно мотает головой и упирается, но у нас совершенно нет времени выслушивать его бредни – голоса степных раздаются все ближе, – так что дед, наконец, сдается. В самый последний момент мы исчезаем в темноте лаза, проваливаемся в пустоту и, пролетев метра три, шлепаемся на что-то мягкое.

Вокруг темно, но сквозь небольшие щели и жерло лаза вверху проникает дневной свет. Пока глаза привыкают к темноте, я тихонько осведомляюсь, в порядке ли Данилов со стариком. Дед тут же начинает что-то горячо шептать, но я лишь крепче стискиваю его плечо, заставляя смолкнуть – не хватало еще, чтобы нас обнаружили. Судя по всему, приземлились мы в кучу истлевших картонных коробок и какого-то тряпья. Помещение небольшое, но в стене я обнаруживаю проход, ведущий в длинный узкий коридор.

Мы шагаем по каменному туннелю, шаги гулко звучат в тишине, затхлый воздух пахнет пылью. Снова подает голос старик:

– Нельзя нам сюда! Ой, н-нельзя! Плохое место!

– Почему?

– Это К-корпус номер четыре!

Уже собираюсь хмыкнуть «и чё?», но вспоминаю, как Рудик рассказывал про какого-то монстра. Как же они его называют? Совсем вылетело из головы.

– Погрузчик! – старик словно читает мои мысли.

– Как отсюда выбраться? Есть другой выход?

– Ворота все запечатаны, а небольших лазов много, но я точно не знаю, где они.

– Ладно, разберемся.

Мы поспешно проходим через анфиладу подвальных помещений и коридоров и утыкаемся в железную лестницу. Я решительно хватаюсь за перила.

– Опомнитесь, – бормочет дед, – там верная смерть.

– Врагу надо смотреть в лицо.

С помощью Данилова в пятиминутной борьбе с железным засовом мы выходим победителями. Петли натужно скрипят, нехотя выпуская нас из подвала, мы выбираемся на шершавый бетонный пол огромного цеха. Сквозь дыры в высоком потолке проникает свет, так что мы можем сполна насладиться видом царящего тут бардака: всюду стоят ржавые металлические конструкции, станки и короба, многие друг на друге, свисают какие-то цепи и кабели. И тут же я чувствую нечто отвратительное, тяжелое и унылое, закрадывающееся в душу.