Поймать зайца - Лана Басташич

легла на землю и глубоко вдохнула запах мертвого поля.

«И что насчет Майи из четвертого бэ?» – спросила я ее через некоторое время только для того, чтобы продолжить разговор. Мне хотелось, чтобы мы выбрались из этой проклятой кукурузы и поехали дальше.

«Ну, Майя, знаешь… Та, про которую рассказывали, что она засовывает в себя кукурузу».

«А ты веришь придурку Деяну?» – ответила я раздраженно, как будто Деян виноват, что мы чуть не погибли.

«Я не верю ни Майе, ни Деяну».

«И что дальше? В чем суть?»

«Нет никакой сути, Сара. Ты и твои проклятые сути».

«Что все это значит?»

«Ничего».

«Нет, я серьезно. Что это я и мои проклятые сути?»

«Да все это. Тема, идея… Место действия. Не все же должно иметь суть. Будь взрослее», – сказала она мне.

«Я – взрослее? Да ты нас чуть не убила из-за того, что тебе захотелось попи́сать!»

«Не я чуть не убила нас… Видишь? Ты снова за свое».

«За что за свое?» – спросила я.

«Это твоя выдумка. Ты нас чуть не убила. Мы просто свернули с дороги. С нами ничего не случилось. Неужели тебе настолько скучно жить, что ты должна постоянно выдумывать какую-то драму?»

«Лейла, у меня лоб в крови».

«Я тоже в крови, уже три дня, но не жалуюсь».

Мне не хотелось дискутировать. Я закрыла глаза, помассировала виски и попыталась представить себе, что мы где-то в другом месте. Может, на том острове. До того, как все пошло к черту. Я чувствовала запах мертвой кукурузы и рассохшейся земли, на которой Лейла оставила след своей крови. Я представила себе маленький, высохший корень, как он оживает, один среди всей этой бесплодной земли, как упрямо старается и прорастает вопреки всему. Представила себе и ее кровь, как она проникает глубоко в сухую землю и воскрешает целое поле. Кукуруза снова становится золотой и стройной. Я вспомнила, что мы недалеко от пограничного пункта. Мы лежали, как две точки на географической карте, совсем рядом с красной линией. Было в этом что-то утешающее. Я хотела представить себе Армина, взрослого, с седыми волосами, как он изумленно на меня смотрит после всех этих лет, как смеется, но не получилось. Я думала о Майе из четвертого бэ и о ее фотографии, которую я однажды видела в «Фейсбуке»: она в инвалидном кресле, в толстом джемпере с вышитыми цветами, и ее полный муж, он стоит за спиной и улыбается. По одному сыну с каждой стороны, третий на руках. Усталая Майя из четвертого бэ, гордо сфотографировавшаяся для своих пяти сотен виртуальных друзей.

«Хочешь, расскажу тебе одну историю?» – спросила вдруг Лейла.

«Только пусть она будет без сути, пожалуйста. Ведь мы же взрослые».

«Разумеется, без сути».

«А тема и идея? Место действия?»

«Тема: педофилия. Место действия: кабинет математики. Идеи нет. Идеи так же глупы, как и сути».

Я приподнялась на локтях и посмотрела на нее. Она лежала с закрытыми глазами, молния на джинсах у нее по-прежнему была расстегнута, ладонь замерла на голом животе. Время от времени доносился звук автомобиля, фары перелетали горизонт, а потом исчезали в темноте.

«Какая педофилия? О чем ты говоришь?»

«О преподавателе математики. Помнишь его? Тот, мой?»

«И что с ним?»

«Напал на меня… Вообще-то «напал» – глупое слово. Набросился».

«Что?»

«Что слышала».

«Когда?»

«Как-то раз, во втором классе средней школы. Дело в том… я пошла к нему, понимаешь? Я хотела, не знаю… Понятия не имею, чего я хотела. А он начал меня хватать, и весь… он был сам не свой, был как бешеный пес».

Голос ее был спокойным, как будто она объясняет мне простую математическую проблему и при этом потешается над моей неосведомленностью.

«И что было дальше?»

«Ничего, я оттолкнула его и вышла из кабинета».

«Не могу поверить. Значит, поэтому он и ушел, кобель», – сказала я.

«Думаю, ему было хуже, чем мне. Знаешь, он, бедный, скроил такую физиономию…»

«Лейла, ты должна была кому-то сказать. Это ужасно. Ты была несовершеннолетней».

«Кому сказать? Да ничего же и не произошло».

«Неважно, что произошло, суть в том…»

«Вот, пожалуйста, опять ты с этой ебаной сутью».

«Неужели ты не понимаешь, что это ужасно? Что нужно было об этом сказать?»

Она открыла глаза, глубоко вздохнула и села, чтобы меня лучше видеть.

«Сара, ты преувеличиваешь. Ему было меньше лет, чем тебе или мне сейчас». «Это совершенно неважно. Ты была несовершеннолетней, он был твоим учителем».

«Слушай, не воняй… Ты злишься только потому, что не знала».

Я встала и направилась в ту сторону, откуда были слышны автомобили. Я больше не могла ее переносить. Она была переполнена самой собой, она была всегда права и неуязвима в своем великом знании.

«Сара, подожди…»

«Не буду я ждать. Я хочу выбраться из этой ебаной страны как можно скорее».

Она догнала меня и схватила за руку.

«Подожди, мать твою…»

«Чего ждать-то? – спросила я. – Сначала ты нас чуть не убила, а теперь объясняешь, что это нормально, когда какой-то тридцатилетний кретин лапает в своем кабинете несовершеннолетнюю?»

«Все не так просто, Сара. Некоторые люди просто…»

«Просто – что? Педофилы?»

«Одиноки. Некоторые люди просто одиноки».

Я презрительно улыбнулась и продолжила идти к шоссе. Скоро увидела нашу машину, она, не на асфальте, была белой и неуместной. Я поняла, что придется кого-нибудь останавливать и просить помощи. Вышла на шоссе, принялась махать. Несколько машин засигналило и объехало меня, видно, в темноте я казалась растрепанным троллем, который живет на кукурузном поле и время от времени выходит на шоссе пугать водителей.

«Что это ты делаешь?» – спросила она.

«А как ты думаешь, что я делаю? Кто-то же должен нас вытащить. Из-за того, что тебе захотелось попи́сать.

«Так никто не остановится. Скачешь тут, как псих».

Лейла вышла на шоссе и вытянула длинную загорелую руку с поднятым большим пальцем. После двух-трех машин остановился один «Пежо» и двинулся к нам, задним ходом.

«Сейчас еще окажется, что это какой-нибудь маньяк. Кончим жизнь в чьем-то подвале и без почек. Потому что тебе захотелось пи́сать».

«Вот тебе наконец и хорошая история», – ответила она.

Из «Пежо» вышла пожилая женщина в джинсах и пестрой рубашке, с волосами особого фиолетового оттенка «прощай молодость». Лейла с улыбкой Лелы Берич и произношением дипломированного преподавателя сербского языка и литературы принялась объяснять ей ситуацию. Исключив кадры со своей рукой на руле.

«Вижу… Все вижу…» – сказала женщина, бросив взгляд на «Астру», махнула рукой и направилась обратно к своей машине. В этот момент я подумала, что она нас бросит и мы проведем ночь в кукурузе. Но она все-таки вернулась с буксировочным тросом в руках; в ее движениях угадывалось раздражение, как будто ей уже в который раз приходится вытаскивать из кукурузы заблудившихся девушек.

«Давайте, девчонки… – сказала она, протянула мне стальной крюк и пошла назад. Между мной и ею разматывался длинный черный трос. Подойдя к «Пежо», она обернулась и крикнула: – Засучили рукава и за дело! Мы не на дискотеке!»

[Я должна рассказать и эту историю. Засучить рукава. Без нее все это не имело бы никакого смысла. Хотя ты презираешь смысл. Но в моем покрытом льдом озере осталось не так уж много воспоминаний. Какие-то трещины тут и там, скоро все превратится в мертвый хрусталь.