Ведьма с зелеными глазами - Анна Данилова

– Да-да, это она.

– Какое зверское убийство… Ее ведь зарезали?

– Ну да…

– А кто? Убийцу, я надеюсь, уже нашли?

– Нет, не нашли. Но обязательно найдут. А вы из Москвы?

– Да… – решила не продолжать дежурный и совершенно уже бесполезный разговор.

Мы въехали в Панкратово, где прямо на глазах все дома и деревья начали темнеть, наливаться пасмурной синевой: собирался дождь.

В центре деревни, возле небольшого кирпичного строения собрались люди, вероятно на похороны.

– Нам туда?

– Думаю, да. Судя по всему, все вернулись с кладбища, это наша столовая, там будут поминки. Поедемте, посмотрим, где Евсеев.

Мы остановились неподалеку от столовой, и, выйдя из машины, я почувствовала запах вареной капусты. Вдруг вспомнила поминки своей бабушки в деревне. Я тогда еще была девочкой, но до сих пор помню вкус холодной и сладкой кутьи и горячих жирных щей.

Головы местных женщин были повязаны черными платками, убраны черными лентами или шарфами. Лица их были заплаканными.

Деревенские женщины – особенные. И кажутся мне физически сильнее и выносливее. А может быть, даже и более твердые характером. Ну и грубоватые тоже. Иногда, когда я чувствую себя слабой, когда понимаю, что не в силах решить какую-то проблему или выбраться из трудной ситуации, мне думается, что виноваты во всем мои родители, которые воспитали меня таким вот неприспособленным к жизни человеком. Как говорит про меня Захар: ты, Лиля, оранжерейное растение. Вот посели меня здесь, в Панкратово, так я же пропаду! Я не смогу содержать дом в чистоте, не сумею вырастить ни один огурец на грядке, не смогу держать кур или уток. Я ничего не могу, ничего не умею. Просто никчемный человек! И это просто счастье, что я встретила в своей жизни Захара и что он любит меня, причем любит такую, какая я есть. И даже находит во мне какие-то таланты. Ну, к примеру, он считает, что я лучше всех пеку торт «Наполеон». Или что мне удаются дружеские шаржи (хотя я лично полагаю, что он просто поддерживает меня в моем увлеченье рисованием). Еще я умею быстро завязывать галстуки. Да если разобраться, кое-что я, конечно, могу и умею…

– Это вы меня искали?

Я подняла голову и увидела перед собой высокого, сурового вида мужчину в черном свитере и черных брюках. Коротко постриженные волосы с проседью, густые кустистые брови, темные глаза.

– Вы Евсеев?

– Да. Что у вас? – Думаю, он чуть было не произнес: давайте скорее, а то мне некогда!

– У меня информация по убийству Зоси, – сказала я, холодея от собственной смелости. А еще мне стало трудно дышать, и даже волна тошноты подкатила к горлу, словно в страхе перед ответственностью за то, что я собиралась сейчас сообщить.

– Хорошо. Пойдемте со мной.

Я, заперев машину (мой путник куда-то исчез, вероятно, затерялся в толпе), спотыкаясь на своих высоченных каблуках, поплелась на ослабевших ногах за Евсеевым. Смотрела вниз, на его брюки и думала о том, что он, вероятнее всего, женат, и его жена проглаживает стрелки на его брюках через мокрую марлю. Вот такие глупости.

Мы подошли к столовой, вошли внутрь.

Мимо нас проходили люди, кто – в зал, где клубился запрещенный по всей стране (Панкратово, видимо, исключение) сигаретный дым, кто – из зала, где проходили поминки, на свежий воздух. Стремительно проносились мимо женщины со стопками грязных тарелок в руках (я отмечала про себя, что мне не поднять и половину того, что они носили). Это могла бы быть и деревенская свадьба (по обилию тарелок и еды на столах, которую мне удалось разглядеть), если бы не скорбные лица «гостей».

Видать, любили здесь Зосю. И уважали.

Евсеев, хорошо ориентировавшийся в здании столовой, привел меня в небольшое помещение, служившее конторкой бухгалтера (письменный стол, полки с журналами и толстыми папками с документацией, старенький, встроенный в окно, громоздкий кондиционер, фикус в углу), усадил меня на стул, сам сел напротив.

– Вы кто? Ваша фамилия?

– Лиля Лялина, – ответила я, и у меня получилось нечто вроде «ля-ля-ля».

– У вас паспорт имеется?

– Да, конечно. – Я судорожным движением раскрыла свою сумочку и достала паспорт, зацепив случайно подаренный мне подругой и благополучно забытый мною «фраутест» – тест на беременность. Кровь прилила к лицу, я даже ощутила легкое покалывание на скулах, так мне стало неловко и стыдно. Будем надеяться, что Евсеев, в силу того, что он мужчина, не знает эти розовые коробочки «в лицо», подумала я, извлекая и приготовленный конверт с моими показаниями.

– Действительно «ля-ля-ля», – совсем не весело усмехнулся, разглядывая мой паспорт, Евсеев. – Это вас специально так назвали?

– Мне кажется, что я видела убийцу этой женщины, Зоси. Я написала обо всем вот тут. – Я положила конверт на стол. – Я понимаю, надо было сделать это раньше, но я все не решалась. Не была уверена, что… Как бы вам это объяснить… Ну, что все это происходит со мной, понимаете? К тому же я могу и ошибаться…

– Вы были знакомы с Левандовской?

– Это ее фамилия?

– Да.

– Была. Я приезжала к ней, мне надо было спросить у нее кое-что важное… Но это было несколько месяцев назад. Это я к тому, чтобы вы не подумали, будто это я ее убила. Нет…

В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, вошел молодой мужчина. Увидев Евсеева, улыбнулся (я заметила, что все вокруг если и улыбались, то одними лишь губами, словно губы растягивались по инерции, не поспевая за скорбными чувствами людей):

– Я поеду?

– Постой, Дима. У нас тут, кажется, свидетель нарисовался.

Я вздрогнула. А что, если сейчас окажется, что мои показания никому не интересны? А мужчин уже двое. И получится, что я их просто отвлекла от работы.

– Вот, гражданка Лялина, – представил он меня мужчине.

– Следователь Дмитрий Павлович Азаров. – Он, не дожидаясь приглашения, взял еще один стул и сел между мною и Евсеевым.

– Гражданка Лялина утверждает, что видела убийцу Зоси. Слушаем вас, Лилия Леонардовна.

И я начала рассказывать. Уставившись в окно, словно в экран, где можно было увидеть изображение описываемых мною событий. Мой рассказ занял, как я полагаю, всего несколько секунд. И важные были последние две, когда я произносила услышанное мною:

«В Панкратово идет дождь. Полька и русская улетели. Все идет по плану. А я остаюсь в Москве, буду работать».

– Вас видели? – спросил после долгой паузы Азаров. – В тот момент, когда это произносилось?

– Нет, я же сказала, что была…

– Понятно. А вы – видели лицо этого человека?

– Да, в щель… Я отреагировала на «Панкратово». Потому что сама была здесь, понимаете? И Зося ассоциировалась у меня с Польшей, я считала ее полькой.

– Когда вы поняли, что речь идет все-таки о ней?

– Мне подруга сказала, что ее убили. И тогда я подумала, что странная фраза, сказанная этим человеком по телефону, может иметь отношение к убийству. Потому что слово «улетели» в момент, когда мне стало известно о смерти Зоси, я могла уже толковать не улетели на самолете, а улетели… на небо. Понимаете? Тем более что Зосю убили не одну, а с другой женщиной…

Евсеев распечатал мой конверт, достал листок бумаги с набранным текстом и прочел. Затем передал Азарову.

– А вы могли бы описать этого человека?

– Конечно! Понимаю, вам нужен фоторобот… Я согласна. Но я могла бы и нарисовать… Хоть я и не художник… У вас есть бумага, карандаш или ручка?

Я быстро набросала портрет и замерла, затаила дыхание, боясь, что меня высмеют.

Но Азаров, едва увидев его, исторг стон и замотал головой:

– Невероятно!

Евсеев тоже несколько минут крутил листок в руках.

– Да уж… – покачал он головой. – Кто бы подумал.

– Вы могли бы оставаться в Москве и никуда не уезжать? Ваши показания весьма важны, – сказал Азаров.

Я пообещала им, что никуда не денусь, что готова выступить где угодно, даже в суде, что считаю это своим долгом и все такое.

А потом я, пламенея, спросила, где здесь находится туалет.

Мой мочевой пузырь просто лопался. Тянуло низ живота. Хотелось поскорее домой, принять ванну, надеть все чистое, сварить себе кофе и лечь, наконец, в постель. Зарыться головой под одеяло.

– Пойдемте, я вас провожу… Кстати говоря, вы могли бы здесь пообедать, поминки, сами видите… – сказал Азаров.

В туалете было грязно, холодно, сыро, воняло мочой и размокшими окурками, которыми был усыпан цементный пол.

Дверь тесной кабинки, которую я тщетно пыталась за собой прикрыть плотно, образовала щель, в которую просматривалось помещение, где находились умывальники и зеркало. Я знала, что могу спокойно находиться в туалете, поскольку я заперла за собой первую дверь. И вдруг в какой-то момент окно справа от умывальников распахнулось, и в помещение хлынул свежий, прохладный воздух. Темный силуэт на мгновение заслонил щель, и я с силой схватилась за ручку двери, боясь, что неизвестные ее потянут. Помнится, я даже воскликнула: «Занято!».