Нежность и ненависть - Карла Николь

тебе нравится Джэ, верно? Ты проводишь с ним время, и он хороший парень?

Закрыв глаза, я массирую лоб пальцами, пытаясь осмыслить эту ситуацию, одновременно борясь со своим эго.

– Я сделаю это. Дай мне минутку, пожалуйста?

Нино кивает.

– Конечно. Я пойду приберусь на кухне и дам вам побыть наедине. Вниз по улице есть магазин. Я принесу ему что-нибудь поесть. Он потерял много веса.

– Спасибо. – Медленно вдыхаю я.

– Без проблем. Ты не один, Джун. Что бы с ним ни происходило, мы поможем. Он наш сородич. – Нино подбирает бутылки с пола в спальне, прежде чем уйти и направиться в кухню.

Он наш сородич… Он не должен быть нашим чертовым сородичем. Он должен быть человеком. Покачав головой, я подношу ладонь ко рту, но медлю.

Что, если мы соединимся?

Если он вампир, мы спали вместе, и я кормился от него… Что если это последняя деталь? В ту секунду, когда он сделает глоток моей крови, мы будем прикованы друг к другу до конца жизни? Единственным возможным выходом может быть разрыв связи, который, как я понимаю, является болезненным и ужасным процессом (если вы его переживете). Я знаю этого мужчину всего месяц. Он мне нравится, но хочу ли я быть привязанным к нему навсегда?

Я пытаюсь сделать еще один глубокий вдох, грудь сдавливает. Я не могу позволить ему умереть здесь. Время будет потеряно, если я скажу Нино и Харуки, что нам нужно найти кого-то другого, чтобы Джэ смог покормиться. Тогда я подвергну его жизнь опасности и буду выглядеть трусом.

Я заставляю свои резцы удлиниться и впиваюсь в собственную плоть, прежде чем снова повернуться к Джэ. Тяжело сглатываю, поднося ладонь к его приоткрытым губам.

– Джэ, тебе нужно выпить это. – Я жду в ужасе, не зная, сделает ли он это. Слышит ли он меня вообще.

Я чувствую, как его язык медленно скользит по моей руке, его глаза все еще закрыты. Несколько секунд спустя он поднимает подбородок к моей ладони, его язык прижимается к моей плоти, чтобы втянуть больше крови. Я протягиваю свободную руку и провожу пальцами по его волосам на затылке, затем осторожно поднимаю его голову с подушки.

Он кормится. Его кадык подпрыгивает при глотании, и он дышит немного глубже. Я смотрю на него сверху вниз, наблюдаю за ним. Ничего не происходит, в комнате тишина.

Мой разум борется. Я думаю о том, как бы мне хотелось, чтобы моя жизнь была простой: я придумываю и шью одежду, финансирую мамину больницу и встречаюсь с людьми, чтобы избежать ранговых вампиров и их аристократических драм. Это то, кем я был последние пятьдесят пять лет с тех пор, как умер мой отец. Такой образ жизни помогает мне быть свободным и необремененным. И мне это нравится.

Как я оказался в грязной квартире, кормящим гибрид человека и рангового вампира, уму непостижимо. Я вне себя от злости. Не знаю, на кого мне следует обижаться – на него за то, что он скрывал это от меня, или на себя за то, что вообще заинтересовался им.

Через час, который требуется Джэ, чтобы проснуться, я говорю Нино, что около недели назад кормился от Джэ, и что на вкус он действительно похож на рангового вампира. Это мое большое откровение, но Нино не удивлен.

– Хару узнал много интересного, пока был в Гонконге, – говорит он мне, сидя на полу напротив меня, подобрав колени к груди и прижавшись спиной к стене. – Он думает, что Джэ всегда был вампиром, но не знал об этом. Полагаю, есть кланы, которые делали так в древние времена – подавляли свои родословные, как сопротивляющиеся вампиры.

Я оторопеваю.

– Он думает, что Джэ из древнего клана?

Нино качает головой.

– Не обязательно. Он думает, что Джэ подавлен совсем недавно, потому что его мать была больна, и он чувствует себя беспокойно рядом с нами. Хару не может сказать, в течение скольких поколений, но, возможно, начиная с конца 1800-х годов? Это все предположения.

– Так почему это происходит сейчас? Я что-то сделал, чтобы его спровоцировать?

– Не знаю. Возможно. Хару сказал, что есть некоторая информация о процессе фактического подавления, но ничего о возрождении родословной.

– Думаешь, это то, что с ним сейчас происходит? Пробуждение?

– А ты нет? – Нино смеется с недоверием. – По-моему, похоже.

Я смотрю в пространство, задаваясь вопросом, во что, собственно, вляпался. Единственное, что приводит меня в себя, это то, как Джэ ерзает позади на кровати. Я сижу на полу, прислонившись к ней спиной, поворачиваю голову, Джэ безуспешно пытается подняться.

Я приподнимаюсь, чтобы сесть на кровать, затем хватаю его за руки, чтобы помочь. Его кожа шелушится, и его трясет. Усталые глаза уже не такие белесые, скорее, как молоко с медом.

– Успокойся, – прошу я.

– Ч-что со мной? – Его голос срывается на хриплый шепот. – Почему…

– Ты не знаешь? – спрашиваю я. Почему-то не могу поверить, что он не знает. Что он был совершенно слеп к чему-то такому врожденному в себе. Что в его сознании об этом не было ни малейших догадок.

Ядержу его за руки, он все еще дрожит, но встречает мой взгляд.

– Я… я думал… у меня грипп. Это не грипп.

– У тебя не грипп, – говорит Нино из другого конца комнаты. Джэ вскидывает голову, чтобы посмотреть на него, как будто не знал, что он здесь.

Он сжимает кулаки и опускает голову, тряся ей.

– Что со мной? – Он напуган. Искренне напуган, когда я осторожно беру его запястье в свои руки. Я чувствую, как страх и смятение охватывают его. Мое разочарование тает. Он не врал мне. А если врал, то он ошибся профессией и упустил свой шанс стать оскароносным актером.

Я наклоняюсь к нему, прижимаясь лбом к его виску, потому что, когда я делаю что-то подобное, он всегда успокаивается.

– Дыши, Джэ. – Он дышит. Его плечи вздымаются и опускаются. Он делает так несколько раз, и дрожь ослабевает.

Когда я поднимаю голову, его глаза закрыты.

– Мы расскажем тебе, что, по нашему мнению, происходит, но тебе нужна ванна и, возможно, немного еды. Как ты себя чувствуешь?

Джэ открывает глаза. Они уже чуть ярче.

– Растерянно.

– Физически… – Нино улыбается с другого конца комнаты. – Как твое тело?

Джэ моргает, глядя на него.

– Растерянно.

Нино смеется. Я качаю головой.

– Ладно. – Я встаю. – Сначала ванна. Ты можешь идти?

Джэ неуверенно кивает. Нино встает с пола и встречает нас у кровати. Он помогает мне поднять Джэ, и мы оба ведем его в ванную.

Он еще немного приходит в себя, когда я купаю и тру его. Кожа Джэ отслаивается и исчезает в стоке. Но когда я заканчиваю, его кожа становится мягкой и эластичной, а цвет снова нормальный, как будто ничего и не было, и мне все это приснилось.

Джэ оживляется, и я оставляю его, чтобы он