Суета сует. Пятьсот лет английского афоризма - Фрэнсис Бэкон

В войне полов беспечность — оружие мужчины; мстительность — женщины.

Нет боли сильнее, чем та, что причиняют друг другу влюбленные.

Коль скоро все те, кого мы давно и сильно любим, становятся частью нас самих; коль скоро мы ненавидим в них себя, — мы мучаем себя и их одновременно.

Цель любви — освобождение от любви.

За порок мы платим сознанием того, что мы порочны; за удовольствие — чувством разочарования — увы, запоздалого.

Мы любим всего один раз, ибо всего только раз мы по-настоящему готовы к любви… И от того, какой окажется наша первая — и единственная — любовь, будет зависеть вся наша дальнейшая жизнь.

Собираясь вступать в брак, мы испытываем два страха: одиночества и зависимости. Когда страх остаться в одиночестве оказывается сильнее страха попасть в зависимость, мы женимся.

Остерегайтесь женщины, у которой много подруг, ибо они будут постоянно стремиться разрушить ваш брачный союз, ваше «мы». Впрочем одна подруга — еще хуже: в дальнейшем она может стать вашей женой.

Идеальный союз мужчины и женщины подобен туго натянутому луку, и никому не дано знать, то ли тетива сгибает лук, то ли лук натягивает тетиву.

Я всегда ненавидел себя в данный конкретный момент. Сумма этих моментов и есть моя жизнь.

Владеющий собой — раб разума.

Долголетие — это месть таланта гению.

Жизнь — это лабиринт, где мы ошибаемся поворотом еще до того, как научились ходить.

ДЖОРДЖ ОРУЭЛЛ

1903–1950

Автор знаменитой притчи «Скотный двор» (1945) и антиутопии «1984» (1949), книг, которые до самого последнего времени были у нас запрещены, считались крамольными, Джордж Оруэлл (настоящее имя Эрик Блэр) сочетал несочетаемое: увлечение социализмом и ненависть к тоталитаризму. Это противоречие сказывается и на его афористическом наследии, в основном в эссеистике: («Дорога на Уиган-Пир», 1937; «В чреве кита», 1940; «Критические эссе», 1946; «Убийство слона», 1950).

В пятьдесят лет у каждого человека лицо такое, какого он заслуживает.

Вам когда-нибудь приходило в голову, что в каждом толстяке скрывается худой, подобно тому, как в каждой каменной глыбе прячется статуя?

Озлобленный атеист не столько не верит в Бога, сколько испытывает к нему неприязнь.

Все, что смешно, — противозаконно, каждая хорошая шутка — это, в конечном счете, — кот в мешке…

Нам, представителям среднего класса, кроме правильного произношения, терять нечего.

Англия — это не шекспировский изумрудный остров и не преисподняя, какой изображает ее доктор Геббельс, а… дом викторианского образца, где все шкафы доверху набиты скелетами.

Если бросить камень, то непременно попадешь в племянницу епископа.

Неискренность — главный враг ясной речи.

Каждое поколение считает себя более умным, чем предыдущее, и более мудрым, чем последующее.

Профессиональный спор — это война без стрельбы.

Очень многие получают от жизни удовольствие, но в целом жизнь — это страдание, и не понимать этого могут либо еще очень молодые, либо совсем глупые люди…

Реклама — это когда изо всех сил колотят палкой по днищу пустой кастрюли.

Люди с пустыми желудками никогда не впадают в отчаяние; собственно говоря, даже не знают, что это такое…

Часто материалист и верующий заключают между собой перемирие… однако рано или поздно все равно придется выбирать между этим миром и следующим.

Лучшие книги говорят то, что известно и без них.

Неопровержимый признак гения — его книги не нравятся женщинам.

Когда говорят, что писатель в моде, это почти наверняка означает, что восхищаются им только люди до тридцати лет.

Хорошие романы пишут смелые люди.

Для писателя ссылка, быть может, еще более тяжела, чем для художника, даже для поэта, ведь в ссылке он теряет контакт с живой жизнью, все его впечатления сводятся к улице, кафе, церкви, борделю, кабинету.

Писатели, которые не хотят, чтобы их отождествляли с историческим процессом, либо игнорируют его, либо с ним сражаются. Если они способны его игнорировать, значит, они, скорее всего, глупцы. Если же они разобрались в нем настолько, чтобы вступить с ним в бой, значит, они достаточно умны, чтобы понимать: победы не будет.

Трагедия возникает не тогда, когда добро терпит поражение, а в том случае, когда человек кажется благороднее тех сил, которые его губят.

От популярного писателя ждут, что он все время будет писать одну и ту же книгу, забывая, что тот, кто пишет одну и ту же книгу дважды, не в состоянии написать ее даже один раз.

Когда я сажусь писать, я не говорю себе: «Сейчас я создам шедевр!» Я пишу, потому что хочу изобличить ложь или привлечь внимание людей к какому-то факту. Главное для меня — быть услышанным.

Все писатели тщеславны, эгоистичны, самолюбивы… однако в них скрывается какая-то тайна, таится какой-то демон, которому невозможно сопротивляться, который нельзя постичь… Демон этот — тот же инстинкт, что побуждает ребенка громогласно заявлять о себе…

Автобиографии можно верить, только если в ней раскрывается нечто постыдное.

Невозможно написать ничего толкового, если постоянно не подавлять в себе личное. Хорошая проза — как чисто вымытое оконное стекло…

Большинство революционеров — потенциальные консерваторы…

И католики, и коммунисты полагают, будто их противник не может быть одновременно честным и умным.

Самый быстрый способ закончить войну — это потерпеть поражение.

Худшая реклама социализма (как и христианства) — его приверженцы.

Типичный социалист — это аккуратный маленький человечек, обычно мелкий чиновник и тайный трезвенник, нередко — вегетарианец, который — и это в нем самое главное — ни на что не променяет свое социальное положение.

Политический язык нужен для того, чтобы ложь звучала правдиво, чтобы убийство выглядело респектабельным и чтобы воздух можно было схватить руками.

Пока святые не докажут свою невиновность, их следует считать виновными.

Чтобы видеть то, что происходит прямо перед вашим носом, необходимо отчаянно бороться.

Вожди, которые пугают свой народ кровью, тяжким трудом, слезами и потом, пользуются большим доверием, чем политики, сулящие благополучие и процветание[27].

Если хотите увидеть картину будущего, представьте себе сапог, наступающий на человеческое лицо.

Мне иногда кажется, что цена свободы — это не столько постоянная бдительность, сколько вечная грязь.

Со временем мы придем к убеждению, что консервы — оружие более страшное, чем пулемет.

Все животные равны, но некоторые более равны, чем остальные.

В Европе коммунизм возник, дабы уничтожить капитализм, но уже через несколько лет выродился в орудие русской внешней политики.

Бывают ситуации, когда «неверные» убеждения более искренни, чем «верные».

Они (английские интеллектуалы. — А.Л.) могут проглотить тоталитаризм по той простой причине, что в своей жизни они не знали ничего, кроме либерализма.

Всякий писатель, который становится под партийные знамена, рано или поздно оказывается перед выбором — либо подчиниться, либо заткнуться. Можно, правда, подчиниться и продолжать писать — вот только что?

В любом обществе простые люди должны жить наперекор существующему порядку вещей.

Важно не насилие, а наличие или отсутствие властолюбия.

Противники интеллектуальной свободы всегда пытаются изобразить, что они призывают к борьбе «за дисциплину против индивидуализма».

Тоталитаризм требует постоянного изменения прошлого и, в конечном счете, неверия в существование объективной истины.

Общество можно считать тоталитарным, когда все его структуры становятся вопиюще искусственными, то есть когда правящий класс утратил свое назначение, однако цепляется за власть силой или мошенничеством.

Правительство всегда должно быть готово ответить на вопрос: «А что вы будете делать, если?..» Оппозиция же брать на себя ответственность и принимать решения не обязана.

Общество всегда должно требовать от своих членов чуть больше, чем они могут дать.