Наш корреспондент - Александр Гончаров

Неловким движением Наташа уронила со стола вилки. Лишь бы приятели не вздумали любезничать я помогать! Но это опасение было совсем напрасным: мускат действовал.

Прикрываясь пустым подносом, как щитом, Наташа нагнулась. Все чувства у нее обострились в эту минуту до предела… Карта выдернулась из планшета легко. Наташа прижала ее левой рукой к низу подноса, правой положила на поднос поднятые с пола вилки.

В коридорчике Наташа сунула карту под резиновую дорожку. Немного постояла, собираясь с мыслями. Пробегавшая мимо официантка остановилась:

— Тебе плохо, что ли? Побледнела как!

— Голова что-то закружилась, — ответила Наташа.

А что, если они сейчас обнаружат пропажу карты и поднимут шум? Тогда ей не удастся выйти из столовой. Провал! И карта, из-за которой она рисковала всем, так и пролежит под ковриком до общей уборки.

Отнести ее сейчас же к часовщику — вот что надо сделать. По крайней мере не зря придется погибать.

Наташа вышла из коридорчика, глянула в зал… В проходе между столиками шествовали, поддерживая друг друга, мертвецки пьяные приятели. Планшет висел через плечо у обладателя усиков. Наташе казалось, что она не дышит, пока приятели, не попадая в рукава, надевали шинели, пока они, еле держась на ногах, закуривали. Лишь когда за ними захлопнулась, лязгнув пружиной, входная дверь, Наташа облегченно вздохнула. Все-таки следовало поторапливаться. Наташа, сославшись на нездоровье, попросила официантку, которой жаловалась на головокружение, доработать за себя, быстро переоделась, улучив удобный момент, зашла в коридорчик, сунула карту под ватник и побежала к Тимофею Константиновичу.

У часовщика загорелись глаза, когда Наташа положила перед ним карту. Да и сама разведчица только сейчас хорошо рассмотрела, какая ценная добыча ей попалась. Артиллерийские части 17-й немецкой армии, штабы пехотных полков и дивизий, на участках которых действовала артиллерия…

— Наташа, вы — молодец. Эта карта стоит двадцати «языков», если только не устарела. Откуда вы ее добыли?

Наташа рассказала. Тимофей Константинович слушал ее нахмурясь.

— Вы поступили неправильно, — резко сказал он. — Вы подвели под удар себя и Леонида. В такое время в нашей сети может образоваться брешь, которую нелегко будет заполнить.

— Тимофей Константинович, вы же сами сказали, что эта карта…

— Да, но наши люди для нас еще дороже. А теперь спешите домой. Вам нельзя задерживаться здесь ни на минуту. Имейте в виду: ваш преждевременный уход будет служить уликой. Продолжайте симулировать недомогание. Ах, Наташа, Наташа, не подумали вы о последствиях… Ну, не падайте духом, — добавил он, видя огорчение разведчицы, — будем надеяться, что все кончится благополучно. Говорите, они были очень пьяные? Теперь идите.

Эту ночь Наташа провела без сна и утром пришла в столовую с неподдельной головной болью. Работала механически, каждую минуту ожидая, что ее позовут к шефу, обдумывая возможные вопросы и свои ответы.

К завтраку владелец карты не пришел.

В конце обеденного времени приметные усики появились в столовой. Но произошли такие большие изменения, что Наташа на миг усомнилась: да тот ли это офицер? Пухлые щеки побледнели и опали, как проколотый мяч, в глазах сквозила растерянность, нос, который вчера, несмотря на свою мизерность, торчал довольно горделиво, сегодня съежился и казался еще меньше. Увидев своего противника в таком подавленном состоянии, которое, видимо, еще усугублялось муками похмелья, Наташа успокоилась. Вряд ли офицерик помнит подробности вчерашнего вечера.

Ужинать он не пришел.

На другой день он выглядел уже не таким угнетенным. Наташу никто не потребовал. Она решила, что офицер умолчал о пропаже, не без основания опасаясь крупных неприятностей для себя.

Из предосторожности Наташа несколько дней не ходила к часовщику, пока не убедилась, что за ней нет слежки. Тимофей Константинович встретил ее радостным восклицанием. Оказалось, что он радовался не только появлению Наташи. Выслушав ее сообщение, он сказал:

— А вот вам новости за последние три дня: наши успешно наступают южнее Воронежа, освобождено Миллерово. Ликвидация окруженных у Сталинграда немцев близится к концу, а самое главное — прорвана блокада Ленинграда. Есть и кое-что, касающееся лично вас, — продолжал часовщик, — за карту приказано передать вам благодарность… Понятно?

— Понятно, — улыбнулась Наташа.

Разговор происходил в присутствии Александры Петровны, которая лежала в постели больная.

Она попросила воды. Наташа сказала Тимофею Константиновичу: «Работайте, я подам», — и вышла в кухню, где стояло накрытое фанерной дощечкой ведро. Оно, однако, оказалось пустым. Наташа схватила ведро и побежала во двор, к водопроводной колонке. Вода потекла из крана тоненькой струйкой.

Сгущались сумерки. Приземистые домики смотрели во двор невзрачными окнами. Бормотание воды, льющейся в ведро, было единственным звуком, нарушавшим тишину. Вдруг на улице послышался шум грузовика. Взвизгнули тормоза. Застучали о мостовую подбитые железом сапоги. Калитка распахнулась, и во двор ворвались два солдата: один остался у калитки, второй — долговязый, раскормленный эсэсовец — стал у двери часовщика. Другие, видимо, проникли в дом с улицы. Наташа услышала сквозь приоткрытую дверь вскрики, удары, топот ног, звон разбиваемого стекла.

Ведро наполнилось, вода полилась через край. Закрыв кран, Наташа пошла с ведром в глубь двора, чувствуя на своей спине взгляд эсэсовца. Надо было войти в один из домиков, но в какой? Все они выглядели нежилыми. А если она подойдет к двери и дверь окажется запертой — это неминуемо вызовет у немца подозрение.

Наташа шла не очень быстро, но и не слишком медленно. Шарила глазами по темным окнам, плотно закрытым дверям. Вода расплескивалась и брызгала ей на ноги. Что же делать? И вдруг она увидела, что одна из дверей чуть-чуть приотворилась. Ровно настолько, чтобы это можно было заметить. Не ускоряя шага, разведчица вошла в эту спасительную дверь. В полутьме коридора белели два женских лица.

— Ставьте ведро, ставьте, — шопотом сказала одна из женщин. Другая загремела в темном конце коридора засовами, заскрипел ржавый ключ, и открылась парадная дверь, которой не пользовались, должно быть, очень давно. Наташа очутилась на улице. Все произошло так быстро, что она даже не успела поблагодарить незнакомых женщин.

Из всех опасений и тревог, которые охватили разведчицу, больше всего беспокоила одна мысль: не по ее ли следам пришло гестапо к часовщику?

…Возвратившись с работы, Наташа застала дома бодрствующего Леонида Николаевича. Он сидел на кухне и разбирался в ворохе квитанций.

С тех пор как Наташа поселилась в этом доме, ее взаимоотношения с «дядей» ограничивались обменом стандартными фразами о здоровье и чисто семейными разговорами. Наташа не посвящала Леонида Николаевича в свои дела. Их пути шли параллельно, не скрещиваясь. Но сейчас она решила кое-что рассказать: события могли затронуть и «дядю».

Она сняла платок, ватник и села за стол. В кухне было жарко. Леонид Николаевич работал в нижней рубашке, сквозь разрез которой была видна густо обросшая грудь.

— Сегодня, — сказала Наташа, — я пошла к часовщику, а его немцы арестовали. Хорошо, я в это время за водой вышла, а то и меня бы схватили.

Леонид Николаевич поднял на нее огорченный взгляд.

— Это очень большая потеря, Наташа, — тихо сказал он, — и такая нелепая, случайная причина провала, которую невозможно было предусмотреть… Тимофей Константинович снабжал партизан часовыми механизмами для мин замедленного действия. Он скупал для этого старые часы. Одну из мин немцы обнаружили. Гестапо пригласило эксперта — специалиста-минера из штаба. Минер узнал механизм своих старых карманных часов, которые он неделю назад продал Тимофею Константиновичу. Правда, это единственная улика, и он может сказать, что починил часы и продал их случайному покупателю. В другое время, может, ему и Александре Петровне и удалось бы вырваться, хоть гестапо и неохотно выпускает, но сейчас немцы остервенели и лютуют, — должно быть, гибель почуяли… Душегубка по три рейса в день делает…

— Неужели нельзя ничем помочь?

Леонид Николаевич тяжело вздохнул.

— Пытаться будем, но надежды мало.

…На другой день Наташа, сама не зная зачем, пошла на улицу Орджоникидзе, где в четырехэтажном здании помещалось гестапо. В столовой был послеобеденный перерыв.

Неподалеку от гестапо она увидела женщин, которых привела сюда надежда увидеть своих близких или хотя бы узнать что-либо о их судьбе. Часовые прогоняли женщин от ворот и входа в здание, но они не уходили далеко, прятались за углами, за выступами соседних домов, терпеливо ожидали, коченея на январском, холодном ветру. Одна из них — седая, с лихорадочно блестевшими глазами на исхудалом лице — остановила Наташу.