Дворец грез - Паулина Гейдж

— Тогда почему она не сама Старшая жена, если она такая совершенная? — Я сердито взглянула на него, неясно почему раздраженная его словами.

Он ухмыльнулся.

— Потому что она не настолько умна или хитра, как Аст-Амасарет, — ответил он, — и потому что Аст — мать старшего сына фараона. Теперь, если ты насытилась и удовлетворила свое любопытство, мы продолжим занятия. Я сегодня свободен.

— Я бы хотела побывать в гареме, — сказала я без особой надежды, раскладывая на дощечке свои принадлежности. Можно мне как-нибудь пойти с тобой, Мастер, когда ты будешь помогать женщинам?

К моему великому удивлению и восторгу, он кивнул, потом обошел вокруг стола, взял мою голову двумя руками и поцеловал мои волосы.

— Я обещаю тебе, Ту, — ответил он спокойно, — что однажды возьму тебя с собой в гарем. Даю слово. — Он выпрямился. — Теперь, — оживленно продолжал он, — настало время тебе изучить мету[62] — каналы, что начинаются у сердца. Их четыре для головы и для носа, четыре для ушей, шесть для рук, шесть для ног, четыре для печени, четыре для легких и селезенки, четыре для прямой кишки, два для яичек, два для мочевого пузыря. Они несут воздух, кровь, слизь, питание, семя, выделения. Закупорка крови или слизи может вызвать болезнь. Закупорка прямой кишки может затронуть конечности и даже само сердце. Мету также несет вехеду — вещества, что приносят боль. Ту, ты слушаешь? Я буду спрашивать тебя об этом завтра. Прекрати тратить зря мое время!

Вздохнув, я оставила мечтания и вернулась к своим обязанностям, стараясь не отвлекаться. Однажды я увижу гарем изнутри. Я была удовлетворена.

ГЛАВА 9

Две недели спустя я получила известие из дому и подарок на именины. Я развернула свиток и узнала твердый, убористый почерк Паари, но стиль письма озадачил меня. Заглянув в конец, я поняла, что ею диктовал отец, сердце у меня заколотилось, и я тут же уселась читать. «Приветствую тебя в день твоих именин, моя маленькая Ту! Сегодня на рассвете мы с Паари ходили в храм, чтобы возблагодарить Вепвавета за твое доброе здоровье и счастье. Надеюсь, что ты поступила так же. Наверное, ты будешь рада узнать, что твой покровитель сдержал слово. После недолгой болезни умер наш сосед, и ко мне перешло пять из его ароур. А три дня назад прибыл раб, которого обещал прислать прорицатель. Он не египтянин, из пленных макси, раньше он пас стада фараона в Дельте, поэтому, наверное, теперь не очень обрадовался, оказавшись в засушливом Асвате; он сильный и работает хорошо. Похоже, что твой Мастер действительно обладает даром предвидения. Мать чувствует себя хорошо и тоже шлет тебе приветствия. Паари больше не учится в школе, он теперь все время работает на жрецов. Я очень по тебе скучаю». Я отложила свиток, в глазах стояли слезы. Это были первые слова, что мне сказал отец, после его «прощай» там, на ладье Гуи; в каждой строке письма ощущался его спокойный, твердый характер.

Радуясь тому, что в моей семье теперь будет достаток, я развернула подарок. Это была маленькая резная фигурка Вепвавета, моего божества с головой волка; я прикасалась к ее гладким поверхностям и думала о том, сколько долгах часов отец вырезал ее, сидя на полу, при свете масляной лампы, как он бережно держал брусок своими большими руками, медленно и осторожно орудуя ножом и думая о своей дочери, которая так далеко. Множество слоев масла, втертых в дерево, придавали поверхности фигурки глянцевитый блеск и гладкость. Вепвавет будто настороженно застыл, навострив уши и приподняв свою прекрасную вытянутую морду, но глаза его смотрели на меня спокойно и уверенно. На нем была короткая юбка с безупречными складками. В одной руке он сжимал копье, а в другой меч. На груди красовались прекрасно вырезанные иероглифы «озаритель путей» — должно быть, отец затратил много времени, чтобы научиться у Паари писать эти слова. Может быть, Паари даже сидел рядом, когда отец вырезал их, поддерживая и помогая советом.

Я понимала, что эта фигурка, плод долгого кропотливого труда, служила проявлением самоотверженной любви, которой я, наверное, не заслуживала. Поставив Вепвавета на стол около своей кушетки, я опустилась на пол рядом с ним, шепча слова молитвы, которые должна была сказать богу в день своих именин, и умоляя защитить мою семью. Я была смиренна и пристыжена. Закончив молиться, я, взяв дощечку и папирус, написала письмо отцу, на этот раз слова мои были искренними и исходили из самого сердца. Несмотря на то что я теперь сама могла хорошо писать, я все равно должна была по понятным причинам диктовать свои письма Ани, но на этот раз ослушалась Гуи. Если он захочет, пусть прочтет письмо в моем присутствии, и затем свиток отправят на юг, мне безразлично. Я сама хотела бы отправиться на юг. Нет, я не отказывалась жить в этом доме, мне бы только еще хоть раз взглянул, в темные, властные глаза матери, ощутить сильные объятия отца, посидеть рядом с Паари рука в руке, глядя, как красное безмятежное солнце опускается за безбрежные дюны пустыни. Весь остаток дня это желание преследовало меня.

Я очень скоро освоила узлы, которыми Гуи обвязывал дверь своего внутреннего кабинета, и даже несколько узлов придумала сама. Он любил менять их раз в месяц. По моему мнению, это были излишние предосторожности, потому что в коридоре, у дверей внешнего кабинета, всегда стоял стражник и без меня и Гуи туда никто не смел входить, но Мастер не слушал моих возражений.

Я впитывала знания с огромной быстротой, но с большой осторожностью. Не хватало еще отравиться, достав с полки случайную банку или горшок. Каждый день Гуи скрупулезно экзаменовал меня на знание различных трав и порошков, о которых рассказывал мне накануне. Если я допускала ошибку, он снова повторял урок, но я редко ошибалась. Тренировки памяти с Кахой сослужили мне хорошую службу.

Медицину я изучала на таком высоком уровне, о котором моя мать могла только мечтать. Я усердно вырисовывала каналы мету в теле человека. Я перечисляла симптомы наличия вехеду. Я думала над ухеду, гниением, которое поражает как мужское, так и женское тело, вызывает болезни, проходя по каналам мету, и излечивается особыми каплями, целебными мазями, припарками и заклинаниями. Вскоре я стала понимать, почему Гуи прописывает женщинам из гарема или немногим своим пациентам те или иные лекарства, и иногда даже чувствовала себя так уверенно, что могла спрашивать объяснений, если была озадачена его рекомендациями.

К тому времени, когда снова пришел день нового года, первый день месяца тота, я уже могла достать с полки любой компонент по первому требованию Гуи, пока он орудовал каменным пестиком или выпаривал что-нибудь над пламенем горелки на своем всегда холодном на ощупь мраморном рабочем столе. Кроме того, что я подавала ему все необходимое, я еще должна была аккуратно записывать все, что он делал, а также взвешивать ингредиенты и записывать их количество.

Иногда Гуи отсутствовал, исполняя свой долг прорицателя в храмах или в местах поклонения прямо на улице, и тогда я проводила время в обществе Дисенк. Но однажды, ближе к концу месяца хоака, когда река снова превратила большую часть Египта в огромное бурое озеро и стало прохладнее, мне наконец было позволено работать самостоятельно. Когда я с дощечкой под мышкой явилась в кабинет и поклонилась, отмечая с упавшим сердцем, что Гуи уже с ног до головы закутан в льняные бинты, всегда скрывавшие его от солнца и презрительных взглядов толпы, он подвинул мне через стол связку папирусов.

— Пока меня не будет, ты можешь приготовить лекарства вот по этим рецептам, — сказал он небрежно. — С одним из них, что для главы маджаев Ментмоса, будь очень аккуратной. Там тяжелый случай кишечных глистов, и лекарство, что я разработал для него, включает порошок рвотного ореха. Ты должна будешь сама растолочь семена. Надень перчатки и закрой льняной повязкой рот и нос. В готовый раствор добавь не больше одной десятой ро порошка.

Он поднял забинтованную руку и убрал под капюшон выбившуюся прядь белых волос, и меня вдруг охватила волна любви и жалости. Положив дощечку на стол, я подбежала к нему и прижалась щекой к его руке, потом подняла взгляд. Из глубины капюшона блеснули красные глаза. Все лицо его было скрыто.

— Ты красивее многих других, что могут открыто разгуливать под солнцем, выпалила я.

Он замер на мгновение. Потом издал невнятный звук: то ли смешок, то ли стон — я не поняла, потому что мне не видно было его лица, — мягко высвободил руку и выскользнул на комнаты. С дрожащими руками я повернулась к завязанному узлом шнуру на внутренней двери. «Ту, ты неуклюжая девчонка, — побранила я себя вслух, возясь с узлами. — Ты выставила себя дурой». Дверь распахнулась. Я взяла дощечку и папирус и вошла в полную темноту.

Теперь я наслаждалась полной свободой и одиночеством среди необычных ароматов. Я зажгла лампы, закрыла дверь и достала с полки первый компонент рецепта Гуи; такой легкости я не испытывала с тех пор, как мать отпускала меня после целого дня неустанной работы и я, босая, бежала на берег реки. В доме все знали, что в отсутствие Мастера в его кабинеты входить запрещено. Никто не мог добраться до меня, даже Дисенк. Только Харшира имел право войти, и то лишь во внешний кабинет. Я пользовалась привилегией. Я была важной персоной. А лучше всего то, что я могла позволить себе удовольствие взвешивать, отмерять, смешивать порошки и наливать жидкости; я сознавала, что в этот момент в моих руках власть над жизнью и смертью.