Дворец грез - Паулина Гейдж

Деревянной походкой я пошла к двери.

— Мне нельзя в зал для гостей, в помещения для слуг или в общее место в саду, — напомнила я ему. — Там, может быть, и нашлось бы чем мне заняться, но мне туда нельзя. Это очень несправедливо.

Я не стала ждать ответа. Поклонившись, я вышла. Я знала, что лучше не хлопать так сильно дверью, но мне захотелось. Я также знала, что лучше не размышлять над мелкими ограничениями, потому что эти размышления все равно ничего не изменят в моей жизни.

Я вернулась в свою комнату. Дисенк там не было. Бросившись на кушетку, я стала рассматривать свой драгоценный, волшебный подарок, и мое восхищение им быстро рассеяло подступившее раздражение. И вот, когда я вертела свою дощечку и так и эдак, любуясь солнечными вспышками в тонких серебряных линиях, мне пришло в голову, что это всецело практическая вещь, которая выдается каждому прошедшему обучение писцу. И при этом не важно, какого пола этот писец. Правда, все, которых я знала или слышала о них, были мужского пола, но не это главное. Главное, что Гуи совсем не считался с тем, что я женщина, когда заказывал для меня эту дощечку. Он заботился только о моем профессионализме. Гордость, что я испытала при этой мысли, смешивалась с каким-то романтическим разочарованием. Может быть, я предпочла бы получить в подарок какую-нибудь брошь, или украшение для волос, или, возможно, браслет? Какое-нибудь подтверждение того, что он видит во мне женщину? Что бы я почувствовала, если бы могла поцеловать те бледные губы, запустить руки в те молочно-белые волосы? Я знала, откуда берутся дети. Это знала каждая деревенская девчонка, выросшая в естественной близости к животным, — не могла не знать. Но мне было четырнадцать лет. Если бы я осталась в Асвате, молодые парни уже начали бы приходить к моему отцу, сидели бы на циновке в общей комнате и нервно отвечали бы на его вопросы, искоса бросая на меня взгляды, которые, я была уверена, плавились бы от желания. Потом были бы приличные свидания под суровым присмотром матери, прогулки вдоль реки, возможно даже прижимания и ласки под пальмами во время тайных ночных встреч. В конечном счете я бы отвергла их всех, я знала это. Мое тело созревало, его желания были пока ещё противоречивы и непонятны.

Мое сердце впервые хотело быть завоеванным, но моя жизнь была строго определена и ограничена. Девчоночьи выходки, беспричинные перемены настроения, жаркие фантазии, что вторгались в мои сны, — все это бродило во мне, не смея вырваться наружу, подавляемое жестким укладом жизни. Конечно, оно не могло исчезнуть. Неудовлетворенное желание обращалось внутрь, будто подводное течение, набирало силу.

Юноши не стучались в дверь Гуи и не просили моей руки. У меня не было подруг, с которыми можно было пошептаться и похихикать в жаркие сонные часы шему, лежа на циновках и сплетая бесстыдные фантазии вокруг ничего не подозревающих деревенских мальчишек. Я была одинокая, брошенная всеми девчонка, неуверенно шагнувшая в возраст помолвки. Неудивительно, что Гуи начал вторгаться в мои сны и беспокоить мои мысли при свете дня. Ани был слишком стар, чтобы заинтересовать меня. Каха просто заменил мне брата. Массажист был слуга. Странно, но иногда мне снился Кенна, всегда голый и страшный, и я, тоже всегда голая, подчиняла его своей сладострастной воле. Но из них всех только Мастер обладал такой странной, магнетической внешностью, и к нему, тайно и незримо, потянулась я душой и телом.

Конечно же, он знал о моих чувствах, использовал их и играл на них, грамотно направляя мои порывы и пробуждение плоти на достижение своей цели — формирование моего разума. Он был хитроумный и холодный, но я всегда буду верить, что если он и мог испытывать привязанность хоть к кому-нибудь, то этим кем-то была я. Мы были во многом похожи — но даже когда я думаю об этом, то начинаю сомневаться. Потому что я пришла к нему ребенком, непокорным и нескладным, куском глины, который он взял и бросил на гончарный круг и сформовал по собственному замыслу. Его цели стали моими, или, скорее, это мои цели стали его целями. Кто может сказать, какой бы я выросла, если бы осталась в Асвате? Да, строить подобные догадки — дело бесполезное и опасное. Мы сами делаем свой выбор, и только трусы отказываются брать на себя ответственность за последствия таких решений.

На следующее утро, одетая в ослепительно чистое свежее платье, с белой лентой, вплетенной в волосы, с безупречно накрашенным лицом, я постучала в дверь Гуи, и мне разрешили войти. Я послушно вошла, поклонилась, приветствуя его, поставила чернильницу в свою дощечку и потянулась за папирусом, что был приготовлен для меня на маленьком столике. Дверь во внутреннюю комнату была уже открыта, и на этот раз свет оттуда потоком лился в кабинет. Бросив оценивающий взгляд, Гуи дал мне знак проследовать туда.

— Положи свою дощечку на стол, — сказал он. — Твое первое задание будет заключаться в том, чтобы научиться распознавать содержимое этих склянок. Я буду показывать тебе их поочередно, зачитывая свойства трав. Ты запомнишь, что я тебе скажу, и на следующий день запишешь, что запомнила накануне. Так мы будем работать до тех пор, пока ты полностью не ознакомишься со всем этим.

Я кивнула, осторожно положила дощечку на холодную мраморную поверхность стола и стала ждать. Он достал банку с верхней полки и вынул пробку. Я вдохнула, наморщив нос, — аромат был очень резкий и свежий и мне понравился.

— Не бойся, — сказал он мне. — Как ты уже заметила, у этого растения очень сильный запах. Я прописываю вдыхать его больным, ослабленным давними недугами. Кроме того, его можно измельчать, разводить водой и пить — в этом случае оно излечивает желудочные расстройства. — Он вручил мне банку, и я вытащила из нее несколько длинных и тонких темно-коричневых стружек хрупкой коры. — Твоя мать наверняка нашла бы этому исключительно полезное применение, — заметил он, когда я осматривала коричневые завитки. — Но она никогда не смогла бы себе позволить это приобрести, потому что его привозят из одной варварской страны на краю земли. Оно называется корица.

Я вернула ему банку, и он подал мне большую коробку. Открыв ее, я увидела сморщенные и сплетенные корни. Снова запах был резкий, но слабее.

— Это тоже привозят издалека, — продолжал он. — Это корень кессо.[59] Ты, конечно, знаешь о свойствах мака. Этот корень тоже может вызывать состояние сумеречного сна и притуплять боли. Цветки кессо можно сушить и заваривать как чай, он убивает в кишках ленточного червя. У меня сейчас нет цветков, чтобы показать тебе. Я жду караван, мне должны привезти еще несколько заказанных мною растений.

Я закрыла коробку и отдала ему. Он сунул мне охапку сухих листьев и рассмеялся.

— Листья ката[60] — пояснил он. — Если я буду сурово наказывать тебя за какие-нибудь ошибки, которые неизбежны, в минуты печали замочи один из них и пожуй, когда он станет мягким. Но только один, дорогая Ту. Иначе он заставит тебя поверить, что ты можешь завоевать весь мир и улететь в руки Ра, катящегося по небу. И не ходи сюда за ним слишком часто, иначе, несмотря на все твое здоровье, без ката потом не сможешь радоваться жизни. На вот.

На этот раз у меня в руках оказался крошечный каменный пузырек, наполненный маслом без цвета и запаха.

— Масло ягод дикого можжевельника,[61] — пояснил Гуи. — Любопытное масло. Следи, чтобы твои руки не дрожали, Ту, достаточно попадания одной капли на кожу, чтобы она стала пузыриться и гнить. Это одновременно и друг женщин, и страшная кара. В малых дозах оно вызывает месячные кровотечения. Женщины спрашивают его у меня через месяц-другой после какой-нибудь неосторожно проведенной ночи, о которой их мужья ничего не подозревают. Но взятое в достаточных количествах, чтобы, скажем, вызвать аборт, оно становится смертельным ядом. Судороги, зеленая рвота, невозможность мочиться и, наконец, удушье. Смерть наступает медленно. Агония может продолжаться несколько дней.

Внутренне содрогаясь, я вернула ему пузырек.

— Я сам не очищаю масло, — сказал он и поставил пузырек на полку. — Это занимает слишком много времени, и результаты не всегда хороши. Я покупаю его уже готовое. И мак я тоже покупаю уже истолченным в пудру. А это я выращиваю сам. Зловонный запах, верно? Это дурман. Вижу, ты с ним знакома. Твоя мать, несомненно, предупреждала тебя о том, насколько опасны его белые или пурпурные цветы. Это смертельный яд.

На протяжении урока я была сначала заинтригована, потом испытала сильное возбуждение, потом потрясение. Я не задавала вопросов. Я глубоко сосредоточилась на том, что мне предстояло запомнить: цвет и консистенция масел, порошков, корней и листьев, способы применения лекарств, безопасные и небезопасные дозы. Моя мать была бы очень счастлива узнать, чему я начала учиться, но я смотрела на полки и понимала, что ни одна деревенская повитуха никогда не смогла бы заполучить такие экзотические снадобья, которые хранились здесь.