Третий брак - Костас Тахцис

внутрь. Пока нашла спички, чтобы зажечь лампу, чуть было концы не отдала. Елена выхватывает ее у меня из рук, бежит к своему буфету, выдвигает ящик, где она хранит шкатулку со своими украшениями, и давай бить себя по щекам. “Подвеска!” – и хлоп по щеке. “Елена! Дитя мое! – кричу ей. – Не переживай ты так, приди в себя, поищи хорошенько”. Ах ты мерзавец Бог! Ты что, не хочешь, чтобы я пожила спокойно? Что же ты за Бог, если не можешь услышать мольбу матери? Чтобы черт подрал и Давикоса, и этот парк, что мне, старой дуре, только приспичило идти в люди? “Что будем делать? – спрашиваю у Поликсены. – Как поступим?” Эту подвеску ей свекор подарил на свадьбу. Свекор-то был одним из лучших ювелиров в Салониках. Она была из чистого золота, с гигантским рубином размером с фундук, а вокруг него рассыпаны бриллиантики. Как раз в эти дни она думала отнести ее к скупщикам оценить, и если бы те дали хорошую цену, то и продать, чтобы расплатиться с мастерами и закончить уже дела с домом. Само собой, мы гут же заподозрили Димитриса. Елена падала в обморок, приходила в себя, снова лишалась чувств. Мне было жаль ее так, что сердце разрывалось. Что ж, я встала, подобралась и давай чесать по кофейням, в которых он бывал. Заходила внутрь и спрашивала официантов и завсегдатаев, не видел ли его кто. Никто его не видел. Я уже собралась было вернуться несолоно хлебавши, как вспомнила про Арапо. Арапо была одной из этих чрезвычайно непорочных дев, она подобрала его, когда ему было семнадцать, и он ей пришелся по вкусу. Тем временем она сделала карьеру, стала мадамой, и теперь другие работали на нее. “Дом” находился за пожарной частью. Она жила на верхнем этаже и имела отдельный вход. Все это я знала от своего сына, который приходил и с обычной наглостью бахвалился своими сутенерскими подвигами. Сажусь на трамвай, спускаюсь в Синдривани, спрашиваю, где дом Арапо, иду и стучусь к ней. Вход-то к ней был отдельный, да вот только железная лестница была открыта взгляду, так что видно было все, что там делается. Я смотрела на моряков и солдат, которые входили-выходили, и меня чуть не стошнило. Никогда не могла понять, как они могут становиться в очередь, чтобы трахнуть женщину, которую только что поимел кто-то другой. Мало того, что я в муках родила тебя, сын мой, говорила я сама себе, так теперь еще и до борделя докатилась по твоей вине!.. Наконец вышла какая-то старуха и открыла. По ее роже было ясно, какой такой работой она занималась смолоду. “Скажи своей хозяйке, – говорю ей, – что я желаю ее видеть. Я – мать Димитриса…” Но не успела старуха вернуться в дом, как в дверях появилась сама Арапо. Услышала разговор и вышла. Почему ее звали Арапо, понятия не имею. Вся она была какая-то желтая, с дряблым телом, раскрашенная, как Карагезис, а платье красное, как адское пламя. Господи ты боже мой, подумала я, и с этим вот чудищем спит мой сын? “Не бойся, – говорю ей, – я против тебя ничего не имею и пришла не для того, чтобы тебе здесь сцену устроить. Нравятся тебе молоденькие, имеешь моего сына, ну и пожалуйста, ну и на здоровье! Но молю тебя Господом Богом, в которого ты веришь, если ты вообще веришь в Бога, скажи мне, он у тебя или нет. Мне очень нужно его увидеть. С его сестрой произошло несчастье”, – говорю ей. Она заметно успокоилась. Смерила меня взглядом сверху донизу, будто оценивала. “Подождите”, – говорит. Заходит внутрь, и я слышу какое-то шу-шу-шу, и через несколько мгновений нате вам – явление моего сына, да еще и в пижаме, скажите пожалуйста, да в такой, которая была ему так велика (кто знает, кому из всех ее любовников она принадлежала), что пришлось подвернуть рукава. Едва меня увидел, как на губах у него нарисовалась обычная виноватая усмешка, он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но я его опередила. “Ах ты сукин сын, – говорю ему, – и зачем только я произвела тебя на свет! Отдай мне подвеску твоей сестры немедленно, иначе я прямо сейчас пойду и заявлю на тебя!” – “Да какая еще подвеска, мамочка!” – говорит он мне. Или в самом деле был ни при чем, или только разыгрывал неведение. “Да ты еще смеешь мне тут спектакль играть? – говорю ему. – Не ты ли пришел днем и вскрыл дверь?” – “Ну да. Я открыл ее гвоздем, – отвечает он мне, – погладил форму, поел баклажанов, покормил Хиони и ушел. Я знать не знаю, о какой такой подвеске вы мне тут рассказываете, мама, я даже не знал, что у Елены вообще была какая-то подвеска”. – “Клянешься костями отца своего?” – “Да хоть вашей жизнью, – говорит он мне, – только чтобы вас порадовать!” – “Оставь мою жизнь в покое! – говорю ему. – Если бы ты хоть чуточку интересовался моей жизнью, давно бы уже позаботился о том, чтобы стать нормальным человеком. Клянись костями отца своего, ну!” – “Какая вы смешная, – говорит он мне. – Вы же знаете, что я не верю в клятвы, но раз вы настаиваете, хорошо, клянусь…” – “Раз он говорит, что не брал, – вскинулась тут Арапо, – значит, не брал!” Ну, пошли яйца курицу учить. Как будто я сама не знала, когда мой сын лжет, а когда говорит правду. “Вы уверены, – снова влезает она, – что хорошо поискали? Вот и я в прошлом году потеряла золотой браслет и думала, что его украла бедная Арети (Арети, с вашего позволения, та старая ведьма, которая открыла мне дверь), ох и бесилась же я, и напрасно, пошла к медиуму, а она мне и говорит: твой браслет внутри дома, поищи хорошо и найдешь… Я поискала и нашла его в корзине с грязным бельем…” Я ничего на это не ответила. Только посмотрела искоса. Может, я и опустилась до того, чтобы переступить порог этой шлюхи, сказала я самой себе, но вот тебе, голубушка, не стоит заблуждаться, ты мне не ровня. Обычно, Нина, я не осуждаю женщину за то, что у нее есть мужчины. Знаю, что многие изо всех этих проституток в глубине души достойнее некоторых девственниц будут, но вот от этой меня трясло. Как подумаю, что она спит с моим сыном, так у меня все кишки наружу выворачивало. “Одевайся, – говорю ему, – и давай со мной, поклянешься перед своей сестрой, что ты его не брал. Нет у меня духу одной возвращаться”. – “Иди, Мими”, – говорит ему Арапо, как будто требовалось ее соизволение, и