Ты не знаешь о дочери - Елена Безрукова

— Да, — ответил тут же я.

— Ну заходите тоже, так и быть.

Нас проводили в палату, где разместили Олю.

На огромной кровати девочка казалась ещё меньше чем была. Бледная, явно нездоровая. В руке — игла капельницы. Сердце кололо это зрелище. Катя кинулась к ней, я остался стоять позади, чтобы не мешать им. Девочка ещё очень слабая, может отключиться опять. Пусть хоть Катя с ней поговорит, нам так и вообще предстоит познакомиться с Олей. Очень верю, что скоро мы это организуем, когда она поправится.

— Олечка, солнышко! — Катя старалась не плакать, но голос и руки у неё сильно дрожали.

Она присела на край кровати рядом с дочкой и склонилась над ней. Гладила её по волосам, целовала бледные щёчки.

— Девочка моя…

— Мама… ты пришла.

— Конечно, милая, мама всегда рядом. Тише, тише, не вставай.

— Я хочу домой.

— Я знаю, моя хорошая, но пока надо побыть тут. А когда ты поправишься, мы тебя обязательно заберем.

— Мам…

— Что, зайка?

— Мам…

Глаза ребёнка снова закрылись. Оля замолчала и как будто снова уснула.

— Оля… Олечка, — сжала Катя маленькие ладошки дочери.

— Не беспокойтесь, у неё пока очень мало сил, — негромко сказал доктор. — Лихорадка всё ещё мучает её. Давайте выйдем.

Он мягко подтолкнул Катю, которая снова начала плакать, прижав ладонь к губам, к двери, я перехватил её за локоть и вывел за дверь.

Она остановилась у двери и стала смотреть в небольшое окошко на врачей, которые стали хлопотать над девочкой. Сказали не бояться, а сами забегали…

Врач тоже вышел к нам через несколько минут.

— Что случилось? — спросила Катя.

— Температура снова очень высокая поднялась, — ответил он. — Но мы контролируем. Сейчас ей поставят ещё капельницу.

— Токсикация так и идёт? — спросил я.

— Пока да, сутки еще не прошли. Через пару дней ей должно стать легче.

— А по клещу что-то известно уже?

— Пока нет, мы только утром его отдали в лабораторию.

— То есть еще неизвестно, что он переносил? И переносил ли?

— Для того мы и отдали его на исследования, — пояснил доктор, пока Катя гладила стекло окна, за которым лежала её дочь. Наша… — Если что-то обнаружится — мы сможем оказать помощь и нивелировать последствия инфекции. Вчера уже мы ввели необходимые препараты, чтобы предотвратить развитие любой из них, но на всякий случай надо удостовериться, поэтому ждем результата. Он будет на днях.

— Доктор, а можно попросить какой-то дополнительный уход за девочкой? — задал новый вопрос я.

— Какой дополнительный? — пожал плечами тот. — У нас и так клиника платная, и врачи тут все хорошие. Присмотрим, не переживайте.

— Спасибо. А потом её в обычную палату переведут?

— Да, как перестанет температура подниматься — сразу переведём.

— Палаты комфортные? Или можно заказать какую-то особенную?

— Все одинаковые, на двух человек. Не переживайте, они хорошие. И за девочкой вашей присмотрим. Вы вещи Оли привезли?

— Да, — ответил я и протянул пакет с вещами врачу. Я забрал его у Кати, когда она шла к Оле.

— Отлично. Тогда на сегодня всё. Не стоит мешать врачам заниматься вашим ребёнком. Приходите теперь уже завтра.

— Я останусь, — заявила Катя, и мы оба обернулись на неё.

Мне казалось, она нас совсем не слушает, но это было не так.

— В этом смысла нет, — пояснил врач. — Вас сегодня больше не пустят в палату, и тут тоже оставаться нельзя — по коридорам мы возим экстренных больных. Поэтому прошу покинуть отделение и приходить завтра. Всё будет хорошо.

Катя не стала с ним спорить. Кинула ещё один полный слёз взгляд на Олю под капельницей, и побрела к двери.

За дверью отделения интенсивной терапии она сначала остановилась и осмотрелась. Села на длинную скамейку в коридоре и стала смотреть в одну точку.

— Кать, ты серьёзно тут останешься?

В ответ она просто разрыдалась.

Господи как всё это тяжело мне!

И что мне теперь делать? Сидеть возле неё целый день? Я не могу, дела в офисе стоят. А как работать если перед глазами так и стоит бледный ребёнок под капельницей? И Катя, которая рвёт душу своими слезами и ощутимой болью. Я прямо ощущаю её.

— Кать, — я, не отдавая себе отчета в том, что делаю, взял её ладонь в свои пальцы и сжал их. — Чем я могу помочь тебе?

Голубые глаза сфокусировались на мне. Она потянула свою руку обратно. Я неохотно разжал пальцы и позволил её теплу ускользнуть от меня. Но на моей коже так и горело ощущение её тонких пальцев в моих…

«Котёнок…» — так и билось в голове и вертелось на языке, но так называть её я больше не имею права.

— Ром, ты… Ты мне очень поможешь, если не будешь меня трогать, ладно? — попросила она, а меня словно кирпичом по морде долбанули.

Я ощутил ту же боль, что в школе, когда пытался её поцеловать, а она отказывалась…

Но теперь надо держать марку и свои странные никому не нужные горькие чувства при себе.

— Хорошо, извини… — ответил я. — Больше не стану. Я просто хотел поддержать. Ты в самом деле тут останешься?

— Да. Вдруг Оля ещё раз очнётся.

— Врач же сказал, что сегодня уже не пустят.

— Всё равно останусь.

Я вздохнул. Понимаю её желание и отчаяние, хоть и оставаться тут бессмысленно. Но сейчас ей этого не объяснить.

— Ром… А если найдут какую-то болячку? — спросила она, и снова запллакала, закрыв лицо руками.

А я нарушил уговор, который только что дал ей — прижал её к себе и хотел пожалеть.

Какое-то время она всхлипывала на моём плече, но вскоре снова отстранилась.

— Не надо… Не трогай, — тихо сказала она. — Будет больно.

— Кому?

— Нам.

— Почему?

— Сам знаешь почему…