Владетель Мессиака. Двоеженец - Ксавье де Монтепен

Зловещая улыбка играла на устах баронессы; граф был бледен, а Инезилла многозначительно поглядела на свою госпожу.

Поцеловав руку баронессы Эрминии Каспар д'Эспиншаль улизнул из дома той же дорогой, которой пришел. После его ухода Инезилла спросила:

— Вы меня, кажется, не звали?

— Не было необходимости. Тигр превратился в барана.

— Когда он возвратится?

— Ты очень любопытна. Узнаешь об этом завтра. Уверена ли ты, что паж Рауль находится в городе?

— Я сама его видела.

— Это хорошо… Я ничего не сказала графу, но завтра утром…

Баронесса сделала многозначительный жест головой и вышла.

— Я должна идти вас раздевать? — спросила Инезилла.

— Нет, я разденусь сама.

Закрыв дверь, жена Бигона приблизилась к окну, собираясь его запереть. Она думала вслух:

— А, милая моя госпожа, я начинаю понимать ваш план. Вы от меня таите. Но я, благодарение Богу, все слышала и знаю то, о чем никто не подозревает.

— На этот раз вы ошибаетесь, — послышался сзади мужской голос.

Перепуганная женщина хотела закричать, но Телемак де Сент-Беат, приставив острие кинжала к горлу, прибавил:

— Ни слова, или — смерть.

Инезилла упала на кресло.

— Теперь поговорим, — сказал кавалер. — Ты меня знаешь; знаешь также, что я не сделаю тебе вреда и что есть кое-что, говорящее в моем сердце в твою пользу, несмотря даже на твое скверное поведение. Это кое-что — воспоминание об общей нашей родине.

— Скажите, однако, мой милостивый господин Телемак де Сент-Беат, как вы сюда попали?

— Ненужный вопрос. Существуют лестницы, и если женщины могут по ним лазить, отчего же этого не могут делать мужчины?

Инезилла из бледной сделалась пунцовой.

— Но не в этом дело, — продолжал кавалер. — Ты должна меня выслушать! Несколько минут ты подслушивала.

Присутствие духа было прирожденным качеством жены Бигона. Она успела уже прийти в себя и держалась осторожно.

— Я подслушивала, это правда. Но окно было плотно заперто и можно было расслышать только отрывочные фразы.

— Чтобы натолкнуться на подобную неудачу, для этого ты слишком хитра. Я, напротив, уверен, что ни одно слово из беседы Эрминии с графом не минуло твоего уха.

— На каком основании вы это предполагаете?

— Потому что, подслушивая, в свою очередь, разговор с места далеко меньше удобного для подобной процедуры, я, однако же, слышал все от слова до слова, начиная от патетических фраз баронессы относительно фамильной чести, добродетели и тому подобного.

Инезилла опустила голову. Телемак де Сент-Беат сел рядом, и на столе возле себя положил стилет.

— Я все слышал. Но кое-что мог забыть. Не угодно ли повторить все вами слышанное от слова до слова. При малейшей лжи кинжал этот перережет горло солгавшей.

Надо было говорить правду; это Инезилла поняла и начала свой рассказ.

V

Чтобы не затруднять читателя повторением, мы начнем передавать устами Инезиллы беседу между баронессой и Каспаром д'Эспиншалем с того места, когда Телемак де Сент-Беат оставил свой пост в коридоре.

Каспар д'Эспиншаль обратился к Эрминии с вопросом: — Если бы я сделался вдовцом, вышли бы вы за меня замуж?

Ужасный вопрос и ответ на него были предвестниками возмутительного злодеяния. Эрминия знала, что граф не остановится ни перед чем, даже перед убийством, и сама ловко навела его на мысль об убийстве жены, уже надоевшей ему и препятствующей его намерениям.

Услышав эти подробности, бедный кавалер почувствовал, как волосы дыбом встали на его голове. Ужасный план сестры показался ему таким кровавым и низким, что он почти не хотел верить Инезилле. Он, правда, знал уже деморализацию своей сестры, готовой для получения состояния на всякие грязные поступки, но ему и в голову не приходило подозревать ее в злодейском умысле, целью которого служит убийство беззащитной женщины.

Горе кавалера растрогало даже Инезиллу. Она начала успокаивать его:

— Это все ничего не значит. Граф Каспар д'Эспиншаль, правда, влюблен в вашу сестру, но для этой любви он не пожертвует женой. Женщин из рода Шато-Моранов убивать не так удобно. Наконец, граф, очень может быть, намеревается просить развода у святейшего отца.

— Для развода необходимы поводы.

— Они найдутся. У них нет детей.

Телемак де Сент-Беат сжал голову руками.

— Что делать? Как не допустить убийства?

— Послушайте меня, господин Телемак! — начала субретка. — Я дурная женщина, это истина; во многом виновата пред моим бедным мужем, которому наделала бездну зол и который между тем все еще меня любит; у меня бездна пороков и слабостей. Но я боюсь и презираю злодейство. Даю вам слово следить за переговорами между Каспаром д'Эспиншалем и вашей сестрой и уведомить вас, если что случится важное.

— Ты это сделаешь?

— Сделаю.

— Ну, если тебе удастся помешать заговору, обещаю дать тебе богатое вознаграждение.

— Вы, кавалер, всегда были честным человеком, и на ваше обещание я вполне положусь.

— А теперь, — продолжал кавалер, — начнем с самой важной вещи.

И, выскочив в окно, он перебрался через садовую стену, где с улицы, свистком, призвал к себе Бигона и Рауля.

— Вы, Рауль, — обратился он к пажу, — заботитесь о безопасности графини д'Эспиншаль?

— Без сомнения. Разве она не кузина мне!

— В таком случае, не теряя времени, садитесь на лошадь и скачите в Мессиак. Там берегите графиню и следите за всем.

— Но… если ее муж?

— Именно тогда, когда ее муж будет в замке.

Паж задрожал.

— О, мое предчувствие! — воскликнул он. — Очевидно, надо остерегаться этого человека.

— Каждую минуту надо быть настороже. Вы еще продолжаете заниматься ботаникой и токсикологией?

— Более, чем прежде.

— Приготовьте, в таком случае, противоядия.

— Что вы говорите?

— Разве вы меня не понимаете?

— Боюсь понять ужасный смысл вашего предостережения.

— Поймите и запомните. Пока что до свидания.

Оба горячо пожали друг другу руку.

— Ничего не говорить Одилии? — спросил Рауль.

— Лучше пусть бедная женщина не знает, что муж ее любит другую и готов пожертвовать жизнью собственной жены ради своей преступной страсти, — ответил Телемак де Сент-Беат.

У Рауля глаза были полны слез. Он как сумасшедший бросился прочь по улице, и вдруг на углу переулка и площади натолкнулся на высокого человека, закутанного в широкий плащ.

— Будь осторожен, пьяница!