Город Ильеус - Жоржи Амаду

Жоаким остановился напротив Сержио, не зная, что сказать ему. Может быть, у Сержио свидание с какой-нибудь женщиной? Лучше ничего не спрашивать… Поэт заговорил первым:

— Я искал вас…

— Меня?

— Это насчет сегодняшнего собрания, знаете? Экспортеров…

Шум дождя заглушает слова, на улице говорить невозможно. Жоаким на минуту задумался; в глубине души он всё-таки не очень-то доверял этим интеллигентам. Наверно, у Эдисона уже собрались товарищи. Самые способные, самые опытные, самые убежденные. Но Сержио рассказывает о собрании экспортеров, о докладе Карлоса так горячо, так искренне, что Жоаким вдруг улыбается и говорит:

— Пойдемте со мной…

Из каждого домика на Змеином Острове несутся в этот час звуки гитары. Скользит по лужам тусклый свет немногих фонарей. В маленькой комнате с глинобитными стенами в доме Эдисона коптилка освещает усталые лица собравшихся.

Сержио чувствует страшное волнение; словно всё происходящее вдруг обрело для него новый глубокий смысл. Присутствующие поглядывают на него с недоверием. Жоаким объясняет:

— Товарищ Сержио сделает доклад. Очень важный. Давайте выслушаем его и обсудим.

Тогда сапожник Эдисон, председатель собрания, говорит голосом ясным и чистым, как у ребенка:

— Ваше слово, товарищ…

Грузчик-негр, подвинувшись, указывает Сержио место на скамье и улыбается. И внезапно всё смущение поэта исчезает, все опасения рассеиваются. Спокойный, уверенный в себе, он начинает говорить.

6

Через открытые двери дома Карлос Зуде увидел, как автомобиль въехал в гараж. Улица была тиха и пустынна. Две-три пары промелькнули у самого моря, вечного сообщника любовных похождений. Карлос чувствовал себя как генерал, только что одержавший блестящую победу: экспортеры единодушно поддержали его план повышения цен. А даже если кто-нибудь и был бы против, какое это могло иметь значение? Они с Карбанксом сумеют уничтожить всякого, кто осмелится противостоять этому мероприятию, где всё так хорошо рассчитано, спланировано так любовно, с таким знанием дела. К концу дня сгустились чёрные тучи, а вечером дождь полил сплошной стеной. Стоя в дверях особняка, Карлос смотрел на мокрую мостовую. Влюбленные пары быстро проходили мимо, пользуясь минутным затишьем, чтобы полежать на сыром пляже. Карлос Зуде смотрел на улицу, на дома, на чёрные тучи, на море и гуляющих — и всё нравилось ему, всё доставляло ему удовольствие. Ему захотелось выйти из дома, сесть на первую попавшуюся скамью на бульваре и шутить с проходящими мимо женщинами. Или даже пойти поваляться на пляже с одной из них. Ему казалось, что сегодня никто пред ним не устоит, никто ни в чём ему не откажет — это ведь великий день в его жизни.

Там, напротив, разбивались с рокотом о берег морские волны. Сидя по вечерам за своим столом, погружённый в торговые дела, занятый тщательными подсчётами, Карлос слышал этот несмолкаемый, извечный шум моря. Далеко позади, за городом, за рекой и холмами, раскинулись плантации какао. Карлос Зуде знал их плохо. Иногда на короткое время он ездил в гости к своим друзьям — полковникам, клиентам фирмы, на какую-нибудь свадьбу или крестины. И тогда он жадно смотрел непривычными глазами горожанина на бескрайние просторы какаовых плантаций, на деревья, отягченные жёлтыми плодами, золотыми плодами, приносящими богатство этому краю. В такие дни Карлос чувствовал себя маленьким и одиноким, оторванным от этой земли, открытым всем ветрам, беззащитным перед первым налетевшим шквалом. В сущности, что представляли собой экспортёры в этом мире какао? Они были посредниками, занятыми куплей-продажей, ничто не привязывало их к этой земле, кроме прямого дохода от торговых дел. Они целиком зависели от торговых договоров, которые полковники разрывали при первом намёке на повышение цен. Правда, экспортеры получали большие прибыли, но призрак разоренья и банкротства вечно витал над ними. Когда крупные помещики порывали договоры о продаже какао, ловко оперируя поддельными бумагами, особенно туго приходилось мелким экспортерам: им грозило полное разоренье и нищета. У экспортеров не было корней в этой земле, они пришли поздно, когда деревья какао, посаженные на крови, выросли и стали приносить плоды из золота. Они были люди пришлые, не вросли они корнями в эту чёрную, плодоносную почву. Карлос Зуде знал: главное — это овладеть землёй. Только земля даст им права гражданства в зоне какао, только она будет настоящей гарантией для их торговых дел.

Ещё когда Карлос был испорченным юношей, увлекающимся женщинами, Максимилиано Кампосу часто удавалось надолго задержать его дома страшными рассказами о событиях начала века в Ильеусе, о выстрелах на дорогах, об убийствах и пожарах, о том, как полковники вроде Орасио и Бадаро, сражаясь между собою, завоевывали ничью землю, чтобы посадить на ней какао. Карлос со страстным интересом слушал эти истории, они увлекали его, как увлекали в детстве книги Жюля Верна. С тех пор виденье чернозёмных полей какао, красных от крови, всегда стояло перед его мысленным взором. Но он знал, что сегодня ни револьверы, ни ружья, ни поджоги, ни наемные убийцы уже не помогут завоевать эту землю. Это не была уже ничья земля, дикая чащоба, полная страшных призраков, куда не ступала нога человека. Теперь это были плантации какао, окруженные колючей проволокой, зарегистрированные в нотариальных конторах, в актах землевладения. У этой земли был хозяин — богатые, могущественные помещики владели ею. Им принадлежало всё — голоса избирателей, правительственные должности, дома в Ильеусе, шоссейные дороги, роскошные автомобили. Они владели Ильеусом, потому что владели землей… Ноги их глубоко увязли в рыхлой почве плантаций, удобренной трупами отцов и детей, братьев, друзей и верных слуг. Они взросли на глубоких корнях, эти хозяева земли! Экспортеры были пришлыми, явились, когда борьба уже кончалась, чтобы получить свою долю прибыли как посредники в продаже какао. Любой порыв ветра мог унести их далеко отсюда и бросить в бездну нищеты, — у них не было корней в этой земле.

Карлос Зуде улыбнулся, но улыбка его не относилась к влюбленной парочке, со всех ног убегавшей с пляжа, так как дождь возобновился. Он улыбнулся, вспомнив напыщенные тирады Максимилиано Кампоса, его рассказы о борьбе за землю. И вот теперь экспортёры во главе с Карлосом Зуде пойдут на завоевание земли, и это тоже будет битва насмерть. Но в глубине души Карлос жалел, что в этой борьбе не будет прежней героики, выстрелов, засад и наёмных убийц, всего того, что так увлекало когда-то подростка, начитавшегося Жюля Верна и наслушавшегося историй об Ильеусе, подростка, который и сейчас ещё не до конца умер в Карлосе. Сегодняшняя борьба за землю, связанная с повышением и понижением цен, разыграется в конторах и на бирже, это будет совсем другая борьба. Быть может, жалкая, подумал Карлос, и ему вдруг стало грустно. Он вспомнил поэта Сержио Моура с увядшей розой в руке и с улыбкой на губах. Нет, их борьба не могла быть жалкой. Она тоже была по-своему героической, героической в понимании Карлоса Зуде, экспортера какао.

Дождь падал крупными, тяжелыми струями, ветер бросал брызги в лицо Карлосу. Эта борьба потребует ума и расчёта, меткого глаза и тонкого чутья. Поэт улыбался, вдыхая запах увядшей розы с такой жадностью, словно воздух зала, где происходило собрание экспортёров, был заражен чумой. Пускай! Что мог понимать поэт, секретарь, мелкий служащий, в их крупных делах, в их планах, рассчитанных на несколько лет вперёд?! Не будет сражений в открытом поле, которые Максимилиано называл «честной борьбой». Честной? А засады в лунные ночи? В общем, всё это была одна огромная засада, подумал Карлос и улыбнулся.

Дождь мочил его плечи и лицо. Ни одного человека не было на пустынной улице. Только свет электрических фонарей отражался на мокром асфальте. Карлос Зуде открыл дверь и вошёл в дом.

Жульета лежала в постели, отложив в сторону надоевшую книгу, грустная, словно чем-то обеспокоенная, во власти своей непонятной тоски неведомо о чём. Карлос улыбнулся торжествующей улыбкой:

— Это засада…

— Что? — вяло отозвалась Жульета, не рассчитывая на ответ.

Но Карлос присел на край постели, застланной белоснежными простынями, и принялся объяснять свой план. Он начал с самого начала, с далеких времен, когда земля была ничья и на ней росли столетние деревья, ещё не знающие топора человека. Он рассказывал о столкновениях, о засадах и убийствах из-за угла, о первых плантациях какао, родивших золотые плоды. Жульета слушала его с широко раскрытыми глазами, заинтересованная. Это было похоже на волшебную сказку, дикую и волнующую.

Земля… Без неё ничто не имеет значения, ни крупные коммерческие предприятия, ни сделки с Нью-Йорком и Берлином. Что представляют собой они, экспортёры? Что представляет собой Жульета, так непохожая на здешних женщин? Они пришлые, у них нет здесь корней, они непрочно стоят на земле какао. Только обладание землёй сделает их господами, настоящими местными жителями, хозяевами Ильеуса. И Карлос начал развивать свой план, он чувствовал потребность высказаться и в порыве тщеславия, обычно ему не свойственного, похвалиться перед женой и самому почувствовать всю грандиозность своей идеи, всю свою силу. Жульете всё это казалось сном. Муж никогда не говорил с нею о делах, торговый мир не существовал для неё. Она знала только, что торговля приносит большие прибыли, дающие ей возможность жить роскошно, путешествовать, покупать драгоценности и новые платья, Но она ничего не знала о механизме торговли, и рассказ Карлоса о планах экспортеров, планах, задуманных и разработанных им самим, заставил её увидеть мужа в совершенно новом свете. Он сидел рядом с нею на постели, постаревший, с потускневшими глазами, с морщинами на щеках. В нём было какое-то величие, Жульета это чувствовала, но не прельщало её это величие. Она слушала Карлоса и восхищалась им, как никогда никем ещё не восхищалась, но он казался ей таким далеким. И чем больше он рассказывал, тем дальше становился. Словно ей приходилось выбирать между полковниками Орасио и Синьо Бадаро, с одной стороны, и Карлосом Зуде и Карбанксом — с другой, Жульета вспомнила фразу Рейнальдо Бастоса (она и вообразить не могла, что это фраза Карлоса): «Они робкие, как дети». Полковники привыкли к вооружённой борьбе, к револьверным выстрелам. Как смогут они противостоять этим деловым умам, этим расчётам и коммерческим тайнам, этим новым людям, какими были Карлос и Карбанкс? Жульета чувствовала, что это два разных величия. Если положить на одну чашу весов полковников, а на другую — экспортеров, которая перетянет? Карлос, прищурив глаза, объяснял ей детали своего плана. Через пять лет у этой земли будет новый хозяин… Жульета смотрела на мужа с восторгом. Лицо его выражало энергию, решимость, в нём даже было что-то героическое. И всё же какая-то непонятная тяжесть давила её, и если бы она увидела сейчас розу, увядающую или даже совсем засохшую, она с жадностью стала бы вдыхать её дикий и нежный аромат, чтобы вырваться хоть на минуту из этого тяжёлого воздуха, где ей нечем было дышать. Карлос говорил с такой страстью, что коммерческие термины казались в его устах словами эпической поэмы. И все свои надежды он положил к ногам Жульеты, снова и снова доказав свою неугасаемую любовь к ней.