Враги по разуму - Владимир Ильин

К нему подошли двое с карабинами и, наклонившись, стали обыскивать. Самое время ожить.

Удар – и карабин вылетает из рук одного патрульного и брякается на асфальт вместе с его владельцем. Второй удар – и второго патрульного с нелепо растопыренными ногами и руками уносит в кювет.

Прыжок к джипу. Прямо в лицо из руки офицера смотрит зрачок парализатора. Уход в сторону, захват, удар коленом в пах – и пистолет отлетает в одну сторону, а офицер – в другую.

Кто-то сзади кричит: «Стой, стрелять буду!» (так я тебя и послушался!), но пальцы патрульных на курках едва шевелятся, и выстрелов все нет и нет.

А теперь поздно стрелять, братцы, потому что я уже в кабине под прикрытием брони. Кнопка стартера – и турбина сотрясает корпус джипа беззвучной дрожью. Нога давит на педаль, руки выворачивают руль до отказа, и машина, протестующе визжа сверхпрочными покрышками и накренившись так, что колеса с одной стороны отрываются от земли, описывает крутой вираж и уносится прочь. Вот по корпусу что-то застучало, и до Гала не сразу доходит, что это стреляют ему вслед патрульные.

Не отрывая взгляда от ленты шоссе, Гал на ощупь включил бортовой комп-планшет.

Итак, где мы находимся? Ara, почти в центре Европы. Значит, до Галлахена отсюда по прямой – двести миль. Всего двести миль… Всего? Да ты с ума сошел, если думаешь, что тебе дадут прокатиться на этом бронированном чудище через границы трех государств! Офицер, наверное, уже пришел в себя и сообщил о твоем дерзком неповиновении куда следует, и всего через несколько минут тебя будет поджидать на шоссе мощная засада, а в воздух поднимутся (если уже не поднялись) боевые флайджеры, если не скайдеры, которые с первого же залпа оставят на месте джипа дымящуюся воронку…

Проклятие! Надо же было так вляпаться!

А тут еще этот невидимка в мозгу: «Позвони Зографову… Ты должен срочно позвонить Зографову». А может, и правда – позвонить, пока не поздно?

Нет, сейчас главное – Галлахен. И Инна…

А вот и Общеевропейская магистраль. Плотный поток движения в обе стороны. Слева – ажурные конструкции моста, значит, там должна быть река…

В этот момент сверху послышался характерный свистящий звук. Так бывает при пуске самонаводящихся ракет класса «воздух – земля».

Гал распахнул дверцу и прыгнул в кювет, не выключая турбины. Джип проехал еще немного, а потом его накрыло ракетным залпом. К небу взметнулся огненный столб. Все вокруг заволокло дымом.

Ударной волной Светова отбросило на добрый десяток метров. Он вскочил, когда сверху на дорогу еще падали горящие обломки джипа, и, прикрываясь дымовой завесой, ринулся к берегу.

Минуту спустя возле пылающих обломков взвыла сирена опускающегося флайджера, но Гал уже плыл к противоположному берегу.

Выбравшись из воды, он пустился бежать на северо-восток, заранее настраиваясь на то, что ему предстоит преодолеть марш-броском около пятнадцати километров. Он бежал по редколесью, и сначала было тяжеловато, но потом одежда подсохла и бежать стало полегче. Гал несся, распугивая зайцев и белок (видимо, здесь была заповедная зона), а потом опять стало трудно, и он с тоской вспомнил, что в последний раз бегал такие вот кроссы еще в училище, а на Базе совсем не бегал – негде было там бегать… Но сейчас добежать надо было во что бы то ни стало, потому что впереди его ждала самая дорогая на свете награда – улыбка любимой женщины, ждущей от него ребенка, и он старался думать только о том, как они встретятся, а потом пришло второе дыхание, и опять стало легче, а затем – снова тяжело, и легкие уже не вдыхали воздух, а всасывали его с хрипом; но он все бежал и бежал, пока не выбежал к вокзальным постройкам, к местечку под названием Баумгартен, откуда на Галлахен тянулась трасса магнитопоезда. Здесь ему удалось обмануть бдительных киберов-охранников и вскочить на грузовую платформу с какими-то пластобетонными чушками под брезентом.

Магнитопоезд почему-то двигался рывками, напоминающими женские предродовые схватки, и при каждом толчке чушки стремились отдавить Галу ногу или руку. Он ехал весь вечер и всю ночь и попал в Галлахен лишь на следующее утро…

– Я вижу, ни черта ты не понимаешь, – в который уже раз сказал я Коре.

Я ее ненавидел в тот момент. Ненавидел ее слезы, струившиеся по смазливому личику, ненавидел скорчившуюся в кресле стройную фигурку… В самый решающий момент мне только женских истерик не хватало!..

– Я все понимаю, Анатолий Алексеевич, – в который уже раз повторила Кора. – Но… я боюсь, понимаете, боюсь!

Боится она! Еще бы! На ее месте я и сам, пожалуй, почувствовал бы дрожь в коленках. Однако страх в нашем деле не должен мешать исполнению служебного задания. Наоборот, он всячески поощряем, потому что подстегивает сотрудника исполнить это самое задание как можно быстрее. И с максимальной эффективностью.

Я вздохнул.

– Слушай, – неожиданно для себя самого сказал я Коре. – Может, выпьешь сто граммов для храбрости? А?

Она промолчала. Только исподлобья взглянула на меня.

– Да шучу я, – улыбнулся я. – Но, должен тебе сказать, разговор наш мне не нравится.

Разговор мне действительно был не по душе – очень уж походил на уламывание сутенером одной из своих подопечных, которая решила завязать с ночными похождениями, выйти замуж за отвратительного, но зато обеспеченного бизнесмена, нарожать кучу детей и вести пристойную светскую жизнь… И уж совсем наша беседа не напоминала разговор начальника оперативного отдела спецслужбы ОЗК с сотрудницей Корой Канунниковой.

– Тебе нечего бояться – мы же тебя будем подстраховывать, – сказал я Коре.

Она снова всхлипнула. Затем вытащила из сумочки изящный кружевной платочек и вытерла слезы.

– Поэтому давай-ка мы успокоимся, Корочка, – продолжал я отеческим тоном, – и вспомним общую диспозицию, сложившуюся на сегодняшний день.

По крайней мере она уже начинала прислушиваться к моим словам, – значит, полуторачасовая беседа не прошла даром.

– Итак, что мы имеем? – задал я риторический вопрос. Поднявшись из-за стола, я принялся расхаживать по комнате.

А имели мы на данный момент ничем не объяснимый провал по всем направлениям. Именно необъяснимость известных нам фактов (их «невписываемость» в задуманную схему операции) как раз и смущала меня.

По сути дела, всю эту кашу мы сами и заварили. Именно на это упирал сейчас Комберг, ежедневно распекавший меня за то, что все идет через пень колоду. «Кто кашу заварил – тому ее и расхлебывать», – заявлял он, а в результате в течение последних двух недель весь оперативный отдел стоял на ушах, пытаясь исправить положение.