Жена солдата - Маргарет Лерой

— Да… Послезавтра… вы можете зайти послезавтра.

Он слегка вздыхает, слыша эти слова. Хотя слова ничего не значат, все было решено, когда он коснулся меня.

Я прячу бренди подальше в шкаф, где никто не найдет бутылку. Рисунок убираю в одну из своих книг со стихами. Я все еще чувствую то место, где находился его палец, словно моя кожа ожила.

Глава 33

Достаю книгу, которую мне отдала Энжи.

— Это подарок миссис ле Брок, — говорю я Милли.

Она прижимается ко мне. Ей нужно помыть волосы. Вдыхаю запах ее волос, в котором намешано много разных ароматов.

— Отлично, тогда почитай мне, мамочка, — говорит она.

Открываю книгу.

Она хмурится.

— А картинок-то нет, — говорит она.

— Нет. Они будут появляться в нашем воображении…

Меж страниц все еще лежит веточка стальника. Милли забирает ее и осторожно держит большим и указательным пальцами.

Начинаю с первого рассказа.

— Жил да был на Гернси человек, который поплыл на лодке на Сарк…[3]

Милли рада. На ее лице расплывается улыбка.

— Мы там уже были, да, мамочка? Мы уже ездили на Сарк, — говорит она.

Вспоминаю, как одним летним днем мы плыли на лодке. Это было до того, как ушел Юджин, до того, как началась война. Мы взяли с собой сэндвичи и домашний лимонад. Сарк — небольшой тихий остров, где нет никакой техники, нет машин. Место глубоких, необыкновенных улочек, лежащих между нависающих живых изгородей, с любовью ухоженных садов, полных цветов. Там обитают большие птичьи колонии: на рифах, на шельфе, на Летаке и Лес Отелетс. Птицы взлетают, словно белый дым клубится вокруг. А шум от них улетает далеко в море.

Милли очень внимательна… гордится тем, что знает то место, о котором идет повествование.

Продолжаю читать.

— Мужчина был отличным стрелком и планировал добыть чего-нибудь на обед. Он уселся на скале над Хавр Госселин, откуда и увидел стаю диких уток, летящих в форме идеального круга. Его оружие, казалось, не причиняло им никакого вреда.

Взгляд Милли стал задумчивым.

— Как ты думаешь, это были какие-то неправильные утки? Они были волшебными, мамочка?

— Да, я думаю, они были волшебными.

Она довольно вздыхает, удовлетворенная тем, что сказка о чем-то сверхъестественном. Она рассеянно проводит засохшим цветком по лицу.

— Вернувшись на Гернси, мужчина пошел к белой ведьме, колдунье, чтобы посоветоваться с ней.

Хочу объяснить ей, но Милли кивает. Слово «колдунья» ей знакомо.

— Колдунья сказала охотнику, чтобы он стрелял по уткам особенными пулями — серебряными, на которых изображен крест. Мужчина поплыл обратно на Сарк и снова уселся над Хавр Госселин. В спокойном воздухе за краем обрыва опять летели утки, выстроившись в идеальную окружность. Мужчина выстрелил серебряной пулей. Она попала в одну из уток, но не убила, а лишь ранила в крыло.

Возвращаясь домой, мужчина заметил среди других островитян девушку. Она была бледна, вся тряслась. И у нее была ранена рука.

Глаза Милли сияют. Она знает, что происходит в подобных сказках: ослепительные превращения — вещи становятся не тем, чем казались ранее.

— Это она, да, мамочка? Девушка — это та самая утка, которую он подстрелил. Она умеет колдовать и превращаться в утку…

— Да, я думаю, ты права, — отвечаю я.

Но я прислушиваюсь к ней лишь наполовину. Эта сказка задела во мне что-то, чего я не могу объяснить или выразить. Я так живо представляю себе картинку: маленькая лодка, серое море, серое небо, черные волосы девушки и ее бледное, напряженное лицо; девушка дрожит от боли, а по ее руке струится яркая кровь.

Переворачиваю страницу.

— Мужчина знал, что эта девушка и есть утка, которую он подстрелил. Но он посмотрел на нее и ничего не сказал. В течение многих лет после этого случая он хранил молчание и поведал о случившемся только в день своей смерти…

Милли задумалась.

— Он сожалел, да? Он не должен был в нее стрелять. Поэтому он никому не рассказывал.

Я думаю о том миге, когда они взглянули друг на друга, те двое — девушка, обладающая запретной магией, и мужчина, ранивший ее в руку. Когда он смотрел на нее, поняла ли она, что он никому не скажет, что он сохранит ее тайну?

Они стали соучастниками, и это тронуло меня.

Часть III: Октябрь 1940 — Сентябрь 1941

Глава 34

Набираю из бочки дождевой воды, она хорошо действует на волосы. Мою их и завиваю. Когда волосы высыхают, трясу кудряшками. Они пахнут свежестью и садом. Прибравшись после чая, надеваю свое лучшее платье, морского кроя. Оно сшито из шаньдунского шелка. У темной мерцающей ткани призматический блеск. Так сверкает масло на поверхности воды. Смотрюсь в зеркало своего туалетного столика. У него три створки, оно отражает само себя и множество сомнений внутри меня. Глаза блестят, вся покраснела и напугана, словно во мне сидит куча нетерпеливых, взволнованных женщин.

Приходит Бланш, чтобы пожелать мне спокойной ночи.

— Мама, ты великолепно выглядишь, — говорит она. — Ты уже много лет не надевала его.

В ее словах невысказанный вопрос.

— Мне просто захотелось надеть что-то получше, — отвечаю я.

— Это платье очень красивое, — говорит Бланш. — В нем даже можно пойти на танцы. И не скажешь, что ты чья-то мама.

Она задумчиво, возможно, немного завистливо, разглядывает меня. Потом отворачивается, пробегая пальцами по стоящей на пианино музыкальной шкатулке с нечетким изображением двух девушек в импрессионистском стиле.

— Можно? — спрашивает она.

— Конечно, можно.

Она крутит ручку. Музыка звучит, словно звенит множество крошечных колокольчиков. Звук серебристый и чистый, будто это стекло или лед. Бланш слегка раскачивается в такт. Она всегда танцует, когда слышит музыку, даже если это «К Элизе» из музыкальной шкатулки.

Мне становится неловко перед дочерью. Это она, а не я должна наряжаться.

— Бланш, а ты ведь больше ни разу не ходила на танцы вместе с Селестой.

— Ты имеешь в виду те вечеринки, которые были в Ле Брю?

— Да. Их больше не устраивают?

— О, нет. Я думаю, они все еще проводятся там, — говорит она.

— Я не стану возражать, если ты захочешь пойти. Правда. Если только ты будешь в безопасности. Если только тебя подвезут до дома.

— Да все нормально, мам.

— Но, мне показалось, тебе понравилось, когда ты ходила туда…

— Ну, одно время было весело, — говорит она. — Я люблю танцевать. Но потом я помолилась и решила, что это неправильно.