Крещение огнём - Анджей Сапковский

— Кто хочет, пусть идет туда. — Золтан зачерпнул из бадейки. — Мне милей свобода, а в Махакаме ей и не пахнет. Не представляете себе, как выглядит власть старика. Последнее время ему приспичило регулировать эти, ну, как их? О — общественные права и законы. К примеру: допустимо ли носить подтяжки или нет? Карпа есть сразу или погодить, пока заливное застынет? Соответствует ли игра на окарине нашей многовековой краснолюдской традиции, или же это губительное влияние прогнившей и декадентствующей — во словцо-то, Регис, какое! — человеческой культуры. После скольких лет работы можно подать заявление на выделение постоянной жены. Которой рукой следует… подтираться. На каком расстоянии от рудника разрешается свистеть. И тому подобные проблемы жизненно важного значения. Нет, ребяты, я не вернусь к горе Карбон. Нет у меня желания провести жизнь в рудничном забое. Сорок лет внизу, если раньше не бухнет метан. Но у нас другие планы, верно, Персиваль? Мы себе будущее уже обеспечили…

— Будущее, будущее… — Гном осушил мензурку, высморкался и взглянул на краснолюда уже немного затуманенными глазами. — Не говори гоп, Золтан. Нас еще могут схватить, и тогда наше будущее — петля. Или Дракенборг.

— Заткнись, — буркнул краснолюд, угрожающе взглянув на него. — Разболтался!

— Скополамин, — шепнул Регис.

Гном сочинительствовал. Мильва грустила. Золтан, забыв, что однажды все это уже рассказывал, повествовал о Гооге, старом грибе, старосте Махакама. Геральт, забыв, что однажды все это уже слышал, внимал. Регис тоже слушал и даже добавлял комментарии, совершенно не беспокоясь тем, что остался единственным трезвым в уже здорово подпитом обществе. Лютик бренчал на лютне и пел:

У гордых дам присловье есть:Мол, трудно в дупла палкой влезть…

— Идиот, — заметила Мильва. Лютик не обиделся.

Да нет — всегда найдется тот,Чей сук в дуплишко путь найдет…

— Кубок… — бормотал Персиваль Шуттенбах, — чаша, значит… Из сплошного куска млечного опала вырезанная… Во-о-от такой величины. Я нашел на вершине горы Монсальват. По краю шла яшма, а основание из золота. Красотища…

— Крррва мать… — очнулся от дремы Фельдмаршал Дуб.

— Не давайте ему больше сивухи, — с трудом сказал Золтан Хивай, имея в виду явно не Фельдмаршала.

— Постой-постой, — проговорил Лютик, тоже не совсем внятно. — Так что сталось с тем легендарным кубком, в смысле чашей?

— На мула обменял. Нужен был мне мул, груз перевезти… Корунды и кристаллический уголь. Было у меня этого… Ээп… Целая куча… Ээп… Груз, значит, тяжелый, без мула никуда… На кой хрен был мне нужен этот кубок, в смысле чаша?

— Корунды? Уголь?

— Ну, по вашему рубины и алмазы. Очень… ээп… полезные…

— Я думаю!

— Для сверл и напильников. Для подшипников. Их у меня была… ээп… целая куча.

— Слышь, Геральт? — Золтан махнул рукой и, хотя сидел, чуть было не повалился на бок. — Мал, вот и набрался быстро. Куча алмазов ему снится. Эй, Персиваль, как бы сон-то твой не оправдался! Наполовину. На ту, которая без алмазов!

— Сны, сны, — снова забормотал Лютик. — А ты, Геральт? Тебе снова Цири снилась? Понимаешь, Регис, Геральт — мастер на пророческие сны! Цири — это Дитя-Неожиданность, Геральт связан с ней узами предназначения, потому видит ее в снах. Неплохо б тебе также знать, что мы в Нильфгаард идем, чтобы отнять нашу Цири у императора Эмгыра, который ее похитил. И не успеет Эмгыр оглянуться, как мы ее отобьем! Я бы сказал вам больше, парни, но это тайна. Секрет. Жуткая, глубокая и мрачная тайна… Никто не может об этом узнать, понятно? Ни-и-икто!

— Я ничего не слышал, — заверил Золтан, нахально глядя на ведьмака. — Не иначе как уховертка заползла в ухо.

— Ох уж эти уховертки, — согласился Регис, делая вид, будто ковыряет в ухе, — ну прямо-таки несчастье какое-то.

— В Нильфгаард топаем… — Лютик оперся о краснолюда, думая удержать равновесие, что оказалось крупной ошибкой. — Это, как я уже сказал, секретная тайна! Тайный секрет! Секретно-тайная цель!

— И по правде сказать, очень ловко спрятанная, — кивнул цирюльник, кинув взгляд на побледневшего от ярости Геральта. — Судя по направлению вашего похода, даже самый подозрительный и прозорливый тип не догадается о цели движения.

— Мильва, что с тобой?

— Отстань от меня, пьяный дурак.

— Хе! Она плачет! Эй, гляньте-ка…

— Иди к черту, говорю! — Лучница отерла слезы. — Вот дам кулаком меж глаз, виршеплет затраханный… Давай стекляшку, Золтан…

— Подевалась куда-то… — пробормотал краснолюд. — О, есть. Спасибо, ци-цилюрьник… А где, мать его, Шуттенбах?

— Вышел. Какое-то время назад. Лютик, помнится, ты обещал рассказать историю про Дитя-Неожиданность…

— Щас, щас. Регис. Только глотну… Все расскажу… И о Цири, и о ведьмаке… В подробностях…

— На погибель сукинсынам!!!

— Тихо ты, краснолюдина! Дите перед халупой разбудишь!

— Не злись, лучница! На, выпей.

— Эээх! — Лютик обвел комнатку полудурным взглядом. — Если б меня сейчас увидела графиня де Леттенхоф…

— Кто-кто?

— Неважно. Холера, эта сивуха и верно язык развязывает… Геральт, тебе еще налить? Геральт!

— Отзынь от него, — сказала Мильва. — Пусть спит.

Стоящий на краю села овин исходил музыкой, музыка дошла до них еще прежде, чем они подъехали, и взбудоражила. Они начали невольно раскачиваться в седлах медленно ступающих лошадей, вначале следуя глухому ритму барабана и басетлей, потом, когда подъехали ближе, в такт мелодии, которую пели пищалки и гусли. Ночь была холодная, в свете полной луны овин с прорывающимися сквозь щели в досках проблесками казался сказочным, волшебным замком.

Из ворот овина вырывался гул и свет, мерцающий от теней пляшущих пар.

Стоило им войти, как музыка оборвалась, расплылась протяжным, фальшивым аккордом. Расплясавшиеся и потные кметы расступились, освобождали глинобитный пол, собрались вдоль стен и подпирающих крышу столбов. Цири, шедшая рядом с Мистле, видела расширенные от страха глаза девушек, замечала твердые, решительные взгляды мужчин и парней, готовых на все. Слышала усиливающийся шепот и гул, перебивающий сдержанное гудение дудок, мушиное пиликанье скрипок и гуслей. Шепот. Крысы… Крысы… Разбойники.

— Не пугайтесь, — громко сказал Гиселер, бросая онемевшим музыкантам плотно набитый позвякивающий мешочек. — Мы приехали повеселиться. Ведь гулянье для всех, разве нет?

— Где ваше пиво? — тряхнул мешочком Кайлей. — И где ваше гостеприимство?