Мой спаситель - Глиннис Кемпбелл

Лине стонала. Еще никогда не приходилось ей испытывать такой боли и удовольствия одновременно. Она должна бороться с ним, но ее руки и ноги отказывались повиноваться. Все тело горело, и она уже забыла, стыд или страсть стали тому причиной. Она потеряла контроль над своим телом, мир перевернулся — она мотала головой, вздымала бедра, а с ее губ срывались нечленораздельные звуки.

Но все это почему-то не имело значения. Она находила какое-то странное удовлетворение и свободу, оседлав гребень этой доселе незнакомой ей волны. Словно внутри возникло новое тепло, словно родилось новое солнце, наполняя ее жаром и светом, каких она раньше не знала.

А Дункан терзался в собственной агонии. Он благодарил Господа за то, что оставался одетым, потому что ему требовались все душевные силы, чтобы не вонзиться в нее не только пальцами. Возбудившись до той точки, когда мужчина начинает испытывать боль, он знал, что сегодня ночью ему не удастся испытать облегчения. И все ради женщины, которая извивалась под ним.

Быстрее, чем он ожидал, он ощутил, что пик ее наслаждения близок, и от осознания этого член его стал твердым, как камень. Лине вцепилась в него руками, которые он давно отпустил, и безмолвно умоляла его закончить эту сладкую пытку. Со стоном он прижался виском к ее лбу, и, когда она, опустошенная, судорожно всхлипнула, из его груди вырвался звериный рык.

Все закончилось. А он по-прежнему изнывал от желания.

Он целомудренно поправил юбку Лине и встал на нетвердых ногах. Из-за стены послышался тяжелый скрип удаляющихся шагов — Эль Галло освободил смотровую кабинку. Дрожащей рукой он провел по волосам. Дункан надеялся, что пират остался более удовлетворенным, чем он сам.

— Он ушел, — пробормотал он.

Попятившись еще немного, он опустился на широкую лавку и поник головой. Он чувствовал себя омерзительно, тело терзали одновременно физическая боль и душевные муки. Еще никогда он не испытывал такого влечения к женщине. Еще никогда не доводилось ему отвечать на это чувство воздержанием. Он мог только надеяться, что Лине оценит мучения, на которые он пошел ради нее.

Долгое время единственным звуком в комнате было учащенное дыхание девушки. Он не ожидал ничего другого. Скорее всего, бедняжка была слишком ошеломлена, чтобы говорить.

Постепенно его сердцебиение пришло в норму, а чресла потеряли всякую надежду на освобождение. Пошатываясь, он поднялся. В темноте на ощупь он добрался до свечи и кремня, висевшего под ней, высек искру и зажег фитиль. Каюта наполнилась дрожащим светом, и он виновато посмотрел на постель.

Лине лежала, свернувшись в клубочек. Волосы скрывали большую часть ее лица, подобно забралу золотых доспехов. Глядя на нее, такую маленькую и беззащитную, можно было подумать, что он и впрямь избил ее.

Разумеется, сейчас он попросит у нее прощения, хотя ему никогда не доводилось извиняться за то, что довел женщину до пика наслаждения. Тем не менее поступить так требовал от него долг рыцаря.

Он поднялся и подошел к кровати, не зная, как начать. Он встал на колени рядом с ложем и неловко откашлялся.

— Прошу прощения, если мои действия причинили вам неудобства, — пробормотал он.

Ответа не было.

— Уверен, что для Эль Галло все выглядело достаточно убедительно, — продолжал он, надеясь утешить ее похвалой. — Ваша реакция была самой…

Лине издала гневный крик, ставший кульминацией испытанного ею стыда и отвращения к самой себе, которые накапливались в ней, пока тело ее с готовностью испытывало оргазм. Черт бы побрал его душу, она ничего не желала слышать о своей реакции. Ей хотелось сделать вид, будто ничего этого не было.

— Негодяй! — прошипела она, не убирая волосы с лица. — Оставьте меня в покое.

Дункан оцепенел. Что с ней? Разве он не извинился? Это не похоже на благодарность за помощь.

Вероятно, она не понимала.

— Я должен был убедить Эль Галло в том, что вы — моя женщина, — терпеливо объяснил он. — Мне следовало заявить о своих правах на вас, прежде чем это сделает кто-либо из них.

Ее молчание раздражало его.

— Я думал, вы должны быть благодарны, — пробормотал он.

— Благодарна? Благодарна? Почему вы считаете себя лучше кого-либо из них? — выпалила Лине и, приподняв голову, одарила его злобным взглядом, о чем сразу же пожалела. Она больше не могла притворяться, будто ничего не случилось, будто его просто не существовало. Казалось, он заполняет собой всю комнату: его пылкий взгляд, взъерошенные волосы и воспоминание о нежном прикосновении его опытных пальцев к самому интимному всего несколько мгновений назад.

Щеки ее вспыхнули. Она с трудом поднялась на колени, прижимая к груди разорванное платье.

— Убирайтесь, — пробормотала она, вся дрожа.

Сочувствие, которое питал к ней Дункан, улетучилось быстрее, чем птичка, вылетающая из запертой клетки. Он сумел совладать с собой только благодаря силе воли. С напускной небрежностью он нагнулся, поднял дьявольское приспособление и повесил его на стену, затем свернул и повесил рядом хлыст.

— Знаете, отчасти вы сами виноваты, — проворчал он. — Если бы вы только…

— Я виновата! У вас хватило наглости приволочь меня в это логово дьявола, угрожать мне хлыстом и… обращаться со мной, как вам хотелось…

— Как мне хотелось! — раздражение Дункана переросло в полномасштабный гнев. — Миледи, я не обращался с вами так, как мне хотелось! Я обращался с вами так, как хотелось вам!

— Как вы осмеливаетесь намекать… вы, отродье сатаны! Это все была ваша идея! Вы использовали меня, вы лгали мне, вынудили меня наслаждаться вашим лапаньем, а теперь вы…

— Ага!

— Что? — резко бросила она.

Он хитро прищурился:

— Наслаждаться?

— Что?

— Вы сказали, что я вынудил вас наслаждаться моим лапаньем.

Лине покраснела.

— Неправда. Я сказала «терпеть». — Она ведь не могла сказать «наслаждаться». Святая Мария, и зачем она выпила эту лишнюю кружку эля? Нынче ночью она бы больше не вынесла еще одного унижения от этого простолюдина.

— Собственно говоря, — объяснил он, — вы не оставили мне выбора. Мне пришлось сделать то, что я сделал, для вашей же безопасности.

Она провела дрожащей рукой по спутанным волосам.

— Убирайтесь.

— Я не уйду без вас.

Если бы могла, она бы убила его взглядом!

— Я бы не пошла с вами, даже если бы вы были последним мужчиной на земле.

Дункан осклабился. Сочетание неблагодарности Лине и собственного неудовлетворенного желания до крайности раздражало его. Он уже начал подумывать о том, чтобы снова снять хлыст со стены.