Ассасин Его Святейшества - Тим Северин

– Спасибо тебе за то, что ты для меня сегодня сделал.

Секунду-другую смысл его слов оставался для меня неясен. Я был, можно сказать, ошеломлен: этот человек говорил на саксонском, моем родном языке. Причем говорил как уроженец тех мест. При первой же нашей встрече в Падерборне я подумал, что он родом из Саксонии. Но он все это скрывал и настаивал, чтобы мы разговаривали на франкском. Интересно, что же его подвигло на переосмысление своих желаний?

– Это все подстроил Никифор, – промолвил Беортрик. – Ты был прав, когда сказал, что замирение Кажда с Карлом вызовет у него неудовольствие. Обо всем этом он ведал едва ли не с самого начала.

Я опешил, поняв, что он имеет в виду нападение на посольство.

– Откуда же он прознал? – сев, начал было я и осекся. Ответ был очевиден. – Ему сказал ты.

– Он щедро платит.

– И ты, стало быть, знал, что на нас нападут?

– Да, но не знал где. И начинал уже думать, что этого не произойдет.

– Так кто же на нас напал?

– Думаю, это были славяне. Они постепенно заполняют области, брошенные аварами с уходом из Хринга. Никифор же поддерживает связь со всеми вновь прибывающими – славянами ли, булгарами[15] или еще кем – он дает им золото и использует их в своих целях.

Беортрик по-прежнему говорил со мною на саксонском. Я мотнул головой, пытаясь как-то прояснить в ней мысли:

– И как давно Никифор тебе платит?

– С той самой поры, как я стал сожителем той родовитой аварки. Поначалу он платил за обрывки сведений, которые я ему скармливал. А позже я уже стал действовать как его посредник.

– Значит, так ты узнал насчет заговора против Кайяма, – медленно произнес я. До меня начинала доходить степень вовлеченности Беортрика в замысел убийства. –  Я обратил тогда внимание, как ты на сходе тарханов доливал вино в золоченый череп. Это чтобы Кайям побыстрее захмелел?

– То было предложение Никифора. С самого начала своего пребывания в аварской столице он склонял Кажда разделаться с Кайямом и стать каганом самому.

Мне вспомнились слова самого Никифора насчет того, что всему на свете он предпочел бы постоянную бучу среди аваров. Когда они заняты грызней между собой, это отвлекает их от замысла двинуться на Константинополь. Гадючий карлик, должно быть, был крайне встревожен нежданным последствием своего же заговора, по итогам которого Кажд решил возобновить с королем Карлом переговоры.

– Неудивительно, что он устроил посольству засаду, – рассудил я. – Мир между каганатом и Карлом не в интересах Константинополя. Так что мне повезло, что я остался жив.

Саксонец вздохнул глубоко и горько:

– А вот здесь ты заблуждаешься. Ты, наверное, думаешь, что я наймит, готовый брать золото от кого угодно. Но убить тебя я бы не позволил.

– Рад это слышать, – невесело усмехнулся я. – Видимо, для того ты и велел мне убираться из засады.

– Зигвульф, позволь объясниться. – Голос Беортрика был мягким, умоляющим, и это было для меня не меньшей неожиданностью, чем слышать его речь на саксонском. – Никифор знает, что договор между Каждом и королем Карлом возможно лишь отсрочить. Рано или поздно мир будет заключен через другое посольство. У карлика есть иной, куда более серьезный план.

Последовала длительная пауза: мой товарищ собирался с мыслями.

– Я должен был помочь тебе бежать из засады. Именно так и никак иначе. А позже я бы воссоединился с тобой и вновь заручился твоим доверием якобы за твое спасение.

Теперь я был сбит с толку уже окончательно.

– Чертовщина какая-то. Последний раз, когда я говорил с Никифором, он внушал мне, что ты меня предал, сговорившись с Кунимундом выдать меня аварам.

В свете звезд было едва различимо, как губы саксонца угрюмо сжались.

– Никифор играет людьми, – сказал он тихо. – Использует себе во благо ложь, подлоги и недомолвки. Это выбивает его жертв из равновесия. Такое я наблюдал десятки раз.

– А как это соотносится с нашей миссией по добыче сосуда с воином? Никифору досконально известно, что нас послал архиепископ Арн. Я сам ему об этом сказал.

– Во всем этом деле с аварским золотом и сосудом Никифор усматривает возможность для себя. Если он выяснит, отчего тот сосуд столь важен для Арна, он сможет прозреть замыслы короля Карла и его советников.

– Он, по всей видимости, подозревает, что король Карл готовит некий ловкий ход, идущий вразрез с интересами Константинополя?

– Именно так он и считает.

Мне вспомнились собственные подозрения насчет Арна и его доводы для овладения золотым сосудом. Вспомнился и вечер в Падерборне, когда я предположил, что нападение на Папу Льва не было попыткой его убить. Арн меня тогда грубо осек и буквально выставил за дверь. Он что-то явно скрывал.

– В таком случае Никифора ждет разочарование, – сказал я Беортрику. – Нам с тобой никогда не узнать, почему сосуд с воином имеет такую важность. Как только я передам его Арну, история на этом закончится.

– Ты недооцениваешь Никифора. Он полагает, что наши деяния позволят ему приткнуть своего соглядатая поближе к Арну и тем, кто ходит в советниках у короля.

– Его соглядатая… – задумчиво повторил я и остановился. – Ты все еще его наушник?

– Или осведомитель, если это звучит более благозвучно. Я вижусь Никифору именно в таком свете, и потому мне было велено завоевать твое полное доверие за счет якобы спасения от засады.

Некоторое время я сидел как оглушенный. Наконец, мне достало сил вымолвить:

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

Беортрик нагнулся и что-то поднял – должно быть, веточку с травы. Он вертел ее в пальцах, пока та не хрустнула.

– Так я решил. Меньше часа назад.

– Ты говоришь загадками.

Саксонец прочистил горло.

– Дело, если хочешь, в преданности.

– Преданности мне? Да брось ты!

Прозвучало это саркастически – в общем-то, как я и хотел.

Мой собеседник не спешил отвечать. Веточка хрустнула еще несколько раз: Беортрик разламывал ее на все более мелкие кусочки. Чувствовалось, что он хочет высказать нечто, томящееся в глубине его души. В конце концов он заговорил:

– Зигвульф, в жизни каждого наступает время, когда он должен определиться, на кого ему уповать и кому верить.

Я не смог удержаться от замечания:

– Истинное доверие, думается мне, не достигается через обман.

В темноте что-то резко шевельнулось – это Беортрик сердито отбросил остаток веточки.

– Я признаю, что продавал свои услуги вначале королю Карлу, а затем Никифору. Но и у того, и у другого я впоследствии множество раз наблюдал неправые деяния: измены, коварство и двурушничество.

– Тебе надо было задуматься над этим еще тогда, – не видя смысла в сочувствии, безжалостно заметил я.

Но Беортрик упрямо продолжал, обращаясь, казалось, не столько ко мне, сколько к самому себе:

– Этой зимой я много размышлял, куда же катится моя жизнь. И получалось, что ни к чему хорошему. А вот ты сегодня примчался обратно, рискуя собственной жизнью, потому что счел своим долгом меня спасти.

Я молчал, давая ему высказаться. Но и дальнейшие его слова ясности не вносили:

– Когда был убит Кайям, его семья и род явились забрать его тело и устроить ему достойное погребение. Они от него не отступились.

Наконец, истина забрезжила в моем сбитом с толку уме. Беортрик решил довериться мне потому, что мы с ним делили пусть и дальнее, но все же родство по линии предков. Мы оба были саксонцами. А мое решение вернуться и помочь ему затрагивало то, что он считал некоей глубинной связью меж нами. И я, несмотря на все еще тлеющие во мне сомнения, ощутил в себе нечто большее, нежели простое сочувствие его словам.

– Я был совсем еще юношей, – поведал я ему, – когда мстительный феодал-сюзерен отправил меня в изгнание, объявив меня winelas guma.

Беортрик в ответ понимающе хмыкнул. Winelas guma — «человек без друзей» – понятие в саксонском мире небезызвестное.

– Но я сумел обрести себя в этой жизни благодаря тем, кто завязал со мной дружбу или же просто попытался единожды мне помочь. Отчасти я обязан в этом и удаче, – добавил я. – Но никак не своему происхождению, роду или племени. Они здесь ни при чем.

От переживаний в голосе моего спутника появилась сипотца.

– Зигвульф, ты живешь своим разумом, – откашлявшись, сказал он. – Я же продаю свои боевые навыки. Мы с тобой очень несхожи. Для меня ценности аваров наделены обоснованным смыслом.

Несмотря на опасения, я не мог игнорировать искренность в его словах.

– А если бы роли у нас переменились и в плену у славян оказался я, ты бы прискакал обратно, чтобы меня выручить? – спросил я.

– Теперь да.

Прозвучало столь четко и однозначно, что я невольно ему поверил.

– Тогда давай на этом и остановимся, – осмотрительно предложил я. – А как доберемся до Арна, то отдадим ему сосуд с воином.

Я вновь улегся, думая заснуть, но затем что-то заставило меня спросить: