Ассасин Его Святейшества - Тим Северин

– Вместе с твоим саксонским другом. Расскажи-ка мне о нем.

Изысканным движением Никифор обмакнул кусок лепешки в острый рыбный соус и, посасывая его, изготовился слушать.

– О нем мне известно немного, – начал рассказывать я. – Он был приставлен ко мне проводником и сопроводителем в моей миссии.

– А ты уверен, что это не он выдал тебя аварам? Может статься, и небезвозмездно?

Что и говорить, ремарка проницательная. Учитывая то, как Беортрик меня бросил, она весьма и весьма подогревала мое недовольство, если не сказать негодование, им. Возвращаясь в мыслях к дню нашего пленения, я вспоминал, как целиком зависел от саксонца в роли переводчика. Ведь я понятия не имел, о чем он там говорит с Кунимундом. Кто знает, может, он был с тем гепидом в сговоре? Ну а сейчас-то Беортрик зажил на славу, и дела его блестящи! Среди аваров житье у него куда лучше, чем в Падерборне. Может, в том и состоит полученная им мзда?

– Прямых свидетельств измены у меня нет, – застроптивился все же я.

Никифор на это лишь элегантно пожал плечиками и поглядел туманным, хитрым и плутовским взглядом. Этот прирожденный змей-искуситель был, несомненно, доволен, что посеял во мне семена сомнения. Не сохраняй я бдительность, он бы наверняка оседлал меня и стал использовать во всех тех интригах, которые в изобилии плодил его извилистый ум.

Не желая казаться грубым, я решил перейти на менее противоречивую тему. Роскошная сбруя принесенного в жертву коня напомнила мне о большой золотой бляхе, которую мой друг Павел раздобыл у торговца краденым. Бывший номенклатор тогда определил ее как образчик мастерства аваров, проделавший путь из их сокровищницы до самого Рима. Не исключено, что ушлый грек, с его знанием аваров и их жизненного уклада, мог сообщить на этот счет кое-какие дополнительные сведения. Я, как мог, скрывал от него причину, по которой архиепископ Арн послал меня в Аварию, но теперь увидел способ сменить предмет разговора, ничего при этом не говоря о самой золотой бляхе.

– А авары что, верят в существование грифонов? – спросил я как будто невзначай.

Столь неожиданный вопрос на секунду сбил моего собеседника с толку.

– Ты это из праздного интереса? – уточнил он.

– Да нет. На пути сюда, еще перед пленом, я случайно зашел к сельскому кузнецу. И он как раз отливал бронзовые бляхи с грифонами. – Я сделал паузу, а потом добавил: – А еще несколько лет тому назад я путешествовал в Багдад с партией необычных животных из зверинца короля Карла. Они предназначались в дар халифу. И вот с той самой поры у меня интерес к экзотическим созданиям.

Никифор поглядел на меня с обновленным интересом. Моя ремарка укрепила его во мнении, что я тайный соглядатай франкского короля.

– Мне бы хотелось как-нибудь услышать твой рассказ о той поездке, – сказал он. – Что же касается грифонов, то, по моему мнению, авары прознали о них через нас.

– Это как же? Эти звери что, обитают в императорском зверинце Константинополя?

Посланник обидно рассмеялся:

– Да нет, конечно! Грифоны – излюбленный мотив наших художников. Существа, являющие собой неусыпную грозность и силу. Вот уж сколько веков… Хотя сомнительно, чтобы они существовали на самом деле.

Признаться, во мне шевельнулось разочарование. Та поездка в Багдад подпитывала во мне пусть слабую, но надежду, что когда-нибудь мне выпадет удача своими глазами лицезреть грифона. В зверинце халифа я видел созданий, выходящих за рамки самого смелого воображения: гигантских кошек в черную и огненную полосу, с пугающе свирепыми желтыми глазами (служители говорили, что они ненасытно пожирают человечью плоть), пятнистого камелопарда[14] с высоченной, как башня, шеей, тупенькими рожками и хвостом, как у коровы. Но если камелопард – это потомок длинношеего оленя и пятнистого леопарда, то почему, спрашивается, грифон не может произойти от спаривания льва и орла?

Никифор усмехнулся моей, как ему показалось, наивности:

– Аварские мастера по металлу – мастера копировать.

– Но откуда они знали, как выглядит грифон?

– От века мы посылали аварским правителям дорогие и броские подарки – ювелирные изделия, дорогие ткани, изящную столовую утварь… Так что у них в распоряжении была уйма предметов с образами грифонов.

Я подумал о разнообразии золотой утвари на пиршественном столе Кайяма. Более чем вероятно, что многие из тех чаш и блюд были изготовлены ремесленниками в Константинополе, а затем присланы аварам в виде подарков.

Но оказалось, что грек на этом не закончил:

– Мы их так разбаловали, что теперь каждый аварский каган ждет из рук любого прибывающего из Константинополя посланника щедрых подношений. Некоторые из них привез я лично.

Затем он улыбнулся с толикой злорадства и добавил:

– Понятно, не все они из чистого золота. Наши умельцы нашли способ делать к металлу примеси так, что подделки и не заметишь.

Остаток трапезы прошел по большей части в молчании, и когда в условленное время за мной прибыл Беортрик, я так и не уяснил, зачем грек хотел составить со мною разговор. Этот вопрос, когда мы отошли от дома, я задал своему бывшему спутнику.

– Хочет лучше тебя узнать, – сухо ответил тот, давая этим понять, что Никифор интереса для него не представляет.

– Но зачем? Я ведь здесь никто…

Саксонец пожал плечами:

– На то, видно, они и посланники. Хотят быть осведомленными обо всех и обо всем.

Мы пересекали площадь перед кагановым срубом, когда до меня дошло, что именно туда Беортрик меня и ведет.

– Никифор, оказывается, участвовал в заговоре против Кайяма, – подбросил я ему мысль, втайне надеясь, что это замечание подтолкнет Беортрика разъяснить его собственную роль в убийстве. После месяцев почти полной изоляции в лачуге Фаранак я чувствовал себя обделенным: вот так взять и выключить человека из всего происходящего.

Но саксонец меня как будто и не слышал.

В бесплодном недоумении я попробовал подступиться с другого бока:

– Я что, все еще пленник?

– Это решать Кажду, – буркнул мой провожатый в ответ.

Вместе со мной он зашел в приемную кагана. Здесь, как и раньше, нас обыскали на предмет оружия, а затем ввели в саму комнату аудиенций. В сравнении с первым моим посещением здесь мало что изменилось: отличие было разве что в том, что на резном деревянном троне кагана теперь восседал Кажд. Стоящие по бокам тарханы были, видимо, из тех, кто помог ему разделаться с Кайямом. Остальное было без изменений: тот же избыток ковров и сундуков с добром, и свет столь же скуден и полон густого одуряющего дыма от толстых свечей, чадящих на массивных железных лапах, багрово тлеет костровая яма… Вдвоем с Беортриком мы простерлись ниц на ковре, изображая низкопоклонство. Мне мимолетно подумалось: может, гладкость перехода власти в каганате обусловлена как раз частотой ее смены?

Когда мы поднялись на ноги, новый каган обратился напрямую ко мне:

– Я возвращаю тебя твоему хозяину. Скажи ему, что я желаю замирения и не прочь установить меж нами добрососедство.

Резкий скрипучий голос Кажда вполне соответствовал его неблагостной внешности.

По мне растекалась какая-то шалая, искристо-хмельная радость. Она распирала меня так, что я едва ее сдерживал. Мой плен закончен! Вместо побега на краденой лошади я отбуду в путь достойно и чинно, с официальным соизволением. Всем своим лицом я, как мог, изобразил глубочайшую почтительность.

– Не бывать более войне между аварским народом и франками, – продолжал Кажд. Затем он сунул руку под кожан и поскреб под мышкой. Вши и блохи, оказывается, донимали даже самого высокопоставленного из аваров.

– Завтра мой народ отъезжает на свежие пастбища, – продолжил он. – Мы уже и так с этим затянули. Один из моих тарханов отправится с тобой. Ты приведешь его к королю Карлу.

Я учтиво склонил голову и ждал, что он скажет дальше.

Но правитель умолк и как будто ждал от меня ответных слов.

– Все твои приказания, великий каган, будут исполнены, – кое-как вымолвил я.

Ум мой все еще плыл от столь внезапной и нежданной перемены обстоятельств. Но тут сквозь дымку восторга вновь прорвался скребущий голос кагана:

– Повтори мои приказания.

Возможно, он проверял, хватило ли моего знания аварского на то, чтобы понять его правильно. Я скрупулезно повторил все его слова.

Кажд, самодовольно хмыкнув, развалился на троне и повернул голову к своим советникам в ожидании, какие соображения они выскажут.

Один из них – кажется тот, что говорил на франкском при первом моем допросе, – предложил, не сочтет ли каган уместным послать своему сроднику-монарху какие-либо дары.

Голова Кажда вновь поворотилась ко мне. Жабный рот приоткрылся в улыбке, видимо, призванной меня ободрить, хотя на деле я лишь сжался в смятении.

– Ну, так чем порадовать твоего короля? – обнажая бурые пеньки редких зубов, спросил правитель. – Отборными конями? Мехами богатыми?