Созвездие Стрельца - Анна Берсенева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это она проделала уже при последних закатных лучах, а маслята ела и вовсе в темноте, сидя на ступеньках крыльца.
– А я смотрю, кто это у Ивлевых по даче гуляет? – услышала она.
К крыльцу подошел Дугин. Он работал в Известиях завхозом и сторожем, но сам себя называл комендантом; считал, что это звучит солиднее. Сколько Марина помнила себя, столько и Дугина, и сетования взрослых на его вороватость, прижимистость и коварство. Но при этих всем известных и не слишком приятных качествах Дугин умел делать две важные вещи: с помощью своих сомнительных связей обеспечивать обитателям Известий безопасность и поддерживать известинское хозйство в том состоянии, в котором оно пребывало всегда, – обветшания без необратимых катастроф.
Именно так оценивал дугинскую деятельность папа, добавляя при этом, что если бы известинский завхоз избирался президентом страны, за него проголосовало бы большинство населения.
– Когда-нибудь все здесь грохнется, конечно, – говорил папа об Известиях. – Но молодые от случая к случаю только приезжают, так что им все равно, а старушки надеются не дожить.
Формула была исчерпывающая. Согласно ей и шла из года в год известинская жизнь.
– Это я здесь гуляю, – ответила Марина. – Здравствуйте, Василий Пименович.
В Махре, где жил Дугин, у многих были такие отчества – Пименович, Устинович, Прохорович. Древние, глубинные здесь были места, это еще отдавалось разнообразными отголосками.
– Почти все уж разъехались, – сообщил он. – На шестой даче две бабульки остались. Одна Ковальских, ждет, пока они из Испании с отдыха вернутся и в город ее перевезут. Другая подружка к ней приехала. А также в изоляторе Ира-художница. Ну, та всегда до холодов тут рисует.
Изолятором назывался домик, стоящий в той части парка, которую именовали зарошкой из-за густых кустов. Он соответствовал своему названию в давние времена, когда Известия еще были пансионатом и имели медицинскую часть с этим вот отдельным домиком для больных.
Марина тех времен, правда, уже не застала, на ее памяти в изоляторе всегда жила художница Ира. Когда Марине было десять лет, та собирала известинских и махринских детей, выводила на луг или к реке и учила писать пейзажи. Всем тогда купили этюдники, краски, палитры, и все были очень этим воодушевлены, особенно родители – они увешивали рисунками своих чад дачные стены от пола до потолка. Художников ни из кого, правда, не вышло, но помнилось все это так живо, будто происходило вчера: как просыпались чуть свет, чтобы застать восход солнца и, по Ириному определению, игру его лучей в каплях утренней росы… И спектакли, которые разыгрывались на высоком и широком крыльце шестой дачи, помнились тоже – «Золушка», «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях»…
– Какое детство у нас было, Василий Пименович! – невпопад проговорила Марина.
Дугин, впрочем, ее словам не удивился. Он никогда не удивлялся – личные его интересы представлялись ему такими всеобъемлющими, что их невозможно было поколебать ничем и его от них нельзя было ничем отвлечь.
– Повезло, да, – кивнул он. – Я тут, Марин, насчет труб договорился. Трубы водопроводные меняем. Так ты Олегу Сергеичу скажи, что на днях звонить ему буду. Он велел квитанций больше не слать, мол, бухгалтер не знает, что с ними делать, а ему самому сообщить, сколько денег надо, и наличными он уплатит.
Дугин, конечно, и без предварительного уведомления мог позвонить ее отцу, но ему явно нравилось обсуждать свою деятельность во всех подробностях. Вероятно, он любовался при этом собственной солидностью, прикидывал, сколько удастся украсть, и проникался уважением к своей оборотистости.
– Скажу, – кивнула Марина.
– Ну, гляди тут. Если что, я в конторе, зови.
– Что это вы меня пугаете! – улыбнулась она. – Разбойники в округе завелись, что ли?
– Да ну! – Дугин махнул рукой. – Ежели и были разбойники, все в Москву подались. Как Крым взяли, так ни работы у нас тут не стало, ничего. Что людям, что разбойникам. И впереди, похоже, яма зияет. Что ж такое стало-то, а? – спросил он. – А дальше-то что будет, не знаешь?
Марина не знала. Дугин ушел. Мелькнул за деревьями луч его фонарика и исчез. Она вернулась в комнату, постелила себе на разложенном диване и уснула сразу же, как только ее голова коснулась подушки. Волшебная Махра!..
Глава 2
Марина была скорее жаворонком, чем совой. Точнее, у нее, как у всех врачей, просто не было возможности в этом разобраться. На работу она просыпалась рано, а раннее же пробуждение в выходные дни свидетельствовало не об индивидуальной физиологии, а лишь о стойкости профессиональной привычки.
К двум часам дня она уже вернулась домой с полной корзиной грибов. Могла бы и раньше вернуться, но шла по лесу медленно, то и дело садилась на пенек и ела пирожок, вернее, пирог с капустой, который тоже был куплен в кафе перед поездкой на дачу.
Лес этот называли Малышковым. Он находился близко от Известий, и в него отпускали даже детей, не по одному, правда, а большой компанией. Белых грибов здесь обычно находили не много, но нынешняя осень в самом деле выдалась особенная: их было столько, что Марине пришлось не брать даже свои любимые красноголовые подосиновики, в большой корзине не хватало места.
Но три зонтика она все-таки положила сверху: это были особенные грибы. Когда Марине было семь лет и в Махру приехала девочка из Ленинграда, чья-то родственница, все известинские дети удивлялись, что она принимает зонтики за поганки и вообще понятия не имеет об их существовании. С тех пор Марина стала считать, что зонтики – это махринские грибы, и всегда их собирала. Тем более что и готовить их было легко: ни чистить, ни даже мыть не надо, только протереть салфеткой большие плоские шляпки и обжарить с двух сторон на сковородке. В отличие от белых, которые требовали долгой возни, зонтики готовились ровно пять минут. Марина собиралась ими наскоро пообедать, а уж потом заняться остальными грибами.
Подходя к даче, она увидела еще издалека, что за общим, вкопанным в землю под березами столом кто-то сидит. Старушки-соседки едва ли приехали бы на выходные, они всегда перебирались в город раз и навсегда, то есть до следующего лета. На Иру-художницу или на массивного Дугина сидящий за столом человек похож не был.
Это не вызвало у Марины тревоги. Никаких тревог, страхов и даже беспокойства в Махре быть не могло.
Когда в августе девяносто восьмого года случился дефолт, обитатели Известий, узнав о нем по радио, только плечами пожали. Власть махринского пространства, не то чтобы сонного, но очень странного, была сильна, и никому из живущих здесь не верилось, что где бы то ни было могут происходить события, способные изменить их жизнь. Самое удивительное, что и мужчины, которые на даче не жили, а лишь навещали свои семьи по выходным, впадали в такое же зачарованное состояние сразу, как только оказывались здесь. Даже папа, у которого в девяносто восьмом году встали заводы, сказал Марине, что с ним здесь происходило тогда то же самое.